По темной стороне

Тоненько тренькнув, он сжал лапкой мою руку, беспомощно заглядывая в глаза. Плакать нарзы не умели (да и зачем существам, созданным магией, плакать?), но боль, кажется, чувствовали.

А плакать… плакать могла я.

— Яна? — разделавшись с последним адептом, Раяр подошел, черной тучей нависая над нашей бедой.

— Он…, — размазывая по щекам слезы, я попыталась донести до хищника всю несправедливость произошедшей трагедии, но смогла только рвано выдохнуть и потерянно заткнуться.

— Если хочешь, я могу развеять его. Только перестань плакать, — голос у кошмара был напряженный и тихий, он ощущал мои эмоции и совершенно точно не мог понять, что происходит. Бося для Раяра был обычным нарзом. Магией, получившей форму, не больше. Я это понимала, но после этих его слов мне так сильно захотелось ему врезать, просто сломать об его голову стул, например, чтобы ему тоже стало больно.

— Я создам для тебя нового, — пообещал этот бесчувственный гад, присев передо мной на корточки. Бося тихо курлыкнул и крепче сжал мою руку, — двух, трех. Сколько захочешь, только перестань…

— Да не нужен мне другой! — взорвалась я, чувствуя, как меня накрывает неконтролируемая ярость. Как он мог такое предлагать? Как ему это только в голову пришло?

— Ты мне этого верни! — взревела я, подкрепив свое требование сильным тычком в широкое плечо.

Раяр поморщился, но промолчал, для разнообразия глянув на Босю.

— Проще будет сделать десяток новых, — признался он.

А я… Я разрыдалась в голос, прижимая ладонь к глазам. Дося, цеплявшаяся за мое плечо, тоже горько хныкала.

— Хорошо, — не выдержал Раяр, — я все исправлю, только прекрати плакать!

Я не прекратила. Не поверила ему и разрыдалась в два раза сильнее. Просто в груди что-то больно тянуло, мучительно сжимая сердце все сильнее. И ни вздохнуть толком, ни успокоиться.

Возможно, в книгах все наврали (любовные романы, что с них взять?), вполне вероятно, что хейзары и не привязчивые вовсе, что им совсем на всех плевать, но я-то, как раз, если привяжусь, то уже все, больше не отвяжешь.

И Бося стал мне слишком дорог, чтобы умереть вот так просто.

Только не сейчас и не так.

Колдовал над моей мочалкой Раяр долго. Нет, прошло не больше минуты, но я же вся на взводе, и слезы дурацкие все льются и льются, и в груди от рыданий тесно.

И вообще…

Успокоилась, только когда тьма из Боси перестала выливаться, и он расслабился, прекратив мелко дрожать.

— Он…

— К вечеру будет в полном порядке, — Раяр хмурился и отводил глаза. Не нравились чудищу больше негативные эмоции, но требовать в срочном порядке радоваться он не спешил, почему-то признав мое право на горе.

Впрочем, после его обнадеживающих слов мне и самой страдать больше не хотелось.

Слезы еще не высохли, а я уже готова была смеяться и с восторженным писком сначала придушила в объятиях Досю, потом очень эмоционально, но бережно потрясла лапку Боси, а после и до кошмара добралась.

С каким удовольствием я на него бросилась, с какой радостью и желанием отблагодарить…

И с какой ошалевшей рожей он свалился на пол, сраженный сокрушительной силой моих чувств.

– Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо… — меня конкретно заклинило, но я уже просто не могла остановиться. Сжала его сильно-сильно и бормотала куда-то в шею, полностью дезориентировав несчастного. Просто взяла и утопила его в своей благодарности. И да, опять плакала, но уже от облегчения.

А он и правда, кажется, почти утонул, потому что за меня ухватился как за спасательный круг и сжал так, что даже дышать получалось через раз.

– За…душишь, — прохрипела сдавленно и вместо свободы получила еще более костедробильные объятия.

Не то, чтобы я была против обнимашек, я только за, при условии, что они не такие убийственные.

А Раяр продолжал меня тискать, судя по энтузиазму, принимая мои конвульсивные подрыгивания за радостные подергивания беспредельно счастливого человека.

Кусать или не кусать… вопроса даже не стояло. Тут моя жизнь решалась, и я со всей ответственностью вгрызлась в мой кошмар.

Кошмар офигел, вздрогнул, дернулся и разжал-таки руки. Почувствовав свободу, я тут же его отпустила, потирая свои родные ребрышки.

– Ты меня укусила, — пробормотал он, неверяще глядя на самого зубастого и самого-самого бешеного человека, которого он только когда-либо встречал.

– А ты меня чуть не задушил, — не смолчала я, не оставляя бессмысленных попыток вытереть щеки. Слезы все лились и лились, и я никак не могла этому помешать.

Их было слишком много для одного горя, но вполне достаточно для всех тех потрясений и кошмаров, которые мне пришлось пережить в этом мире.

И Раяру предстояло выдержать их все. И слезы, и сопли, и очередные обнимашки.

Он отшатнулся, когда я потянулась к нему, но вырываться не стал и даже по спине неловко погладил.

– Ты же столько романов прочитал, — проворчала я, шмыгая носом, — и до сих пор не знаешь, как нужно девушек успокаивать?

Хищник промолчал, но поглаживания стали увереннее, ровно до моего следующего вопроса:

— Откуда в твоей библиотеке вообще женские романы?

Поглаживания прекратились, а его рука тяжело опустилась мне на голову, где и замерла.

— Большая часть романов осталась от моей… матери.

— А остальные?

— В свое время, когда она еще жила у меня, Айана очень увлекалась подобной литературой…

— Она жила у тебя? — недоверчиво переспросила я, утратив всякий интерес к предыдущей теме.

— Зимой, — подтвердил Раяр, — сначала я учил ее контролировать силу, а после… она говорила, что моему уделу очень идет снег.

— А потом что случилось?

— Мать уснула, и Айана получила свой собственный удел в полуночных землях.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где именно у них тут находятся полуночные земли. По всему выходило, что это, все же, обозначение местного севера. Ну и логично, должна признать, ледышечке на севере самое место.

Выдохнув, я подобралась поближе к Раяру, чтобы устроиться поудобнее, и тихо призналась, осторожно обняв его за талию:

— Знаешь, наверное, мы начали не с того.