По тропам Срединной Азии

Позади лагеря мы обнаружили развалины китайского пограничного поста, а на крутой скале – могилу (мазар) мусульманского святого. Множество таких мазаров сооружено в местах, официально занимаемых в прошлом буддийскими ступами.

5 октября. Мы продолжили спуск по Каракашской долине. Дорога была трудной, каменистой и местами очень узкой, с нависшими над ней песчаниковыми утесами. Кое-где тропа была размыта вешними водами и четырнадцать раз пересекала речку за время нашего дневного путешествия. Мы прошли мимо первого постоялого двора – грязной хижины со стожками сена на крыше, принадлежавшего киргизской семье. У обочины дороги стояли женщины в высоких белых головных уборах и длинных чапанах (халатах). Неподалеку от этого места вьючные пони Назар-бая вдруг чего-то испугались и бросились бежать, сбрасывая груз. Двое из них споткнулись о камни и сломали передние ноги. Это происшествие надолго задержало нас, и лишь только к вечеру мы прибыли на следующий постоялый двор и разбили лагерь у его стен. Очень грустно было смотреть на двух лошадок, хромавших позади каравана. Мы уговорили Назар-бая оставить их у местных киргизов, слывущих искусными лекарями переломов у лошадей.

Местность становилась все более и более обжитой. Кроме паломников-мусульман, спешивших попасть на юг до начала снежных заносов на перевалах, тут и там виднелись небольшие группы киргизских мужчин и женщин. Ячменные поля располагались террасами по обоим берегам реки, и наши голодные животные получили свою дневную порцию корма. К вечеру из-за горного хребта в направлении севера выползли тяжелые пыльные тучи и обрушились на равнину. Мы приближались к огромной пустыне Центральной Азии, и каждый порыв ветра приносил пыль с ее песчаных просторов.

6 октября. Продолжали идти по долине реки Каракаш. Местность вновь становилась все более пустынной; по обеим сторонам речного ущелья теснились суровые песчаниковые скалы. Мы миновали большое киргизское кладбище, состоящее из величественных мазаров, архитектура которых отвечала подлинному иранскому стилю, и из обычных каменных гробниц с высокими шестами, увенчанными черными лошадиными и ячьими хвостами, непременным атрибутом мусульманских захоронений в Китайском Туркестане.

Проехав семь миль, мы увидели на горном склоне множество выдолбленных пещер. Говорят, что местные киргизы используют их зимой в качестве жилищ и кладовых. Эти сооружения поразительно напоминают буддийские пещерные монастыри Китайского Туркестана.

Трудная каменистая дорога привела нас к перевалу Санджу. Речное ущелье значительно сузилось; некоторое время тропа бежала вдоль реки, а затем свернула в сторону, где находилась долина, покрытая гигантскими валунами и обломками горных пород. Это и было подножие перевала Санджу. Здесь мы поставили палатки для ночлега, но из-за неровностей почвы спали плохо. Ко всему прочему вечером пошел густой мокрый снег, а яки пришли только ночью и в непроглядной тьме едва не разнесли наш лагерь. Киргизы-погонщики не знали точно месторасположения стоянки и гнали животных прямо на палатки. Нам пришлось защищать свои жилища, а перепуганные яки, пронесясь через лагерь, умчались в горы, откуда их потом с трудом удалось вернуть.

7 октября. Развьюченных лошадей угнали еще до рассвета для того, чтобы они прошли перевал раньше яков. За ними последовали и мы верхом на мохнатых рогачах. Подъем оказался очень крутым, а в некоторых местах тропа была покрыта тонкой коркой льда и петляла из стороны в сторону. Зимой, должно быть, переход через перевал очень опасен из-за снежных лавин и камнепадов. Восхождение заняло около трех часов. Тропа шла среди острых скалистых уступов, а на самой вершине зияла широкая и глубокая расщелина, через которую животным пришлось прыгать. Здесь один из наших спутников свалился с яка и повредил ногу.

Пологий спуск с перевала привел караван в широкую долину, окруженную травянистыми холмами. Это было типичное высокогорное пастбище кочевников; повсюду виднелись киргизские кишлаки. Теперь мы ехали в сопровождении местного киргизского старейшины – бравого сорокалетнего мужчины в большой меховой шапке и с мушкетом. Продолжив путешествие вдоль берега горной речушки, мы вскоре въехали в киргизский стан. Юрты кочевников, сделанные из белого и светло-серого войлока, выглядели очень приветливо; большая толпа людей встречала нас. Мы разбили лагерь невдалеке от аила и обошли юрты кочевников. Хозяева были необычайно гостеприимны и угощали нас сочными дынями, вкус которых мы позабыли за время нашего путешествия. Женщины и дети были опрятно одеты; ковры и вышивка искусно украшали интерьеры войлочных юрт. В некоторых из них стояли огромные, богато украшенные сундуки из Андижана. Нас поразила зажиточность здешних кочевников, которой они превосходили своих собратьев с монгольского Алтая и горной Джунгарии.

Долина казалась живой из-за пасущегося скота и скачущих всадников, возвещающих о приезде чужаков. Киргизские женщины окружили г-жу Рерих, дивясь ее костюму. Это была дружелюбная толпа, в которой высокие белые головные уборы то и дело вздрагивали от изумления нашим походным снаряжением. Местные киргизы разводят главным образом яков и овец. Лошадей здесь сравнительно мало, а верблюды встречаются еще реже. Те же, что паслись на горных склонах, принадлежали богатым яркендским и хотанским торговцам.

8 октября. Дорога вела вниз по течению горной речки Санджу-су и пересекала ее несколько раз. Пройти по тропе можно только зимой или поздней осенью. Летом же, когда река переполняется водой, караванщики пользуются другим маршрутом, проходящим через гребень горной гряды к западу от речной долины и невысокий перевал. Идти долиной было намного легче, и после пологого спуска дорога привела нас в оазис Санджу.

Нам повстречались несколько верблюжьих караванов, медленно преодолевающих подъем – один из этапов на их долгом и трудном пути к центру горной страны. После шестичасового перехода мы разбили лагерь недалеко от одинокой киргизской юрты. Хозяин принес молоко и изюм и старался оказать нам посильную помощь. Поблизости зеленели заросли ивы; у подножия холмов пасся большой табун лошадей. На севере пыльный туман скрывал равнины Туркестана – «страну шести городов», или Алтин-шар.

Местные киргизы подчинялись начальнику Гумского округа, а в Санджу-базаре, самом населенном пункте оазиса Санджу, находился таможенный чиновник, следивший за торговыми караванами на санджуском пути. Они были единственными китайскими чиновниками в данном округе, и все важные дела обычно отсылались к начальнику Гумы, подчиняющемуся губернатору (таоиню) Хотана, должность которого была введена совсем недавно.

Два сопровождавших нас киргиза оказались людьми весьма порядочными и постарались обеспечить нас топливом, а караван кормом. Мы интересовались у местных жителей, есть ли в окрестностях гор какие-либо разрушенные памятники старины (конешахры): пещеры или древние захоронения – мазары. Все мы слышали о разрушенных городах пустыни Такламакан и о богатых находках сэра Аурела Стейна поблизости от Хотана и на востоке оазиса. Однако ничего не было известно о находках в горах севернее перевала Санджу. Единственной старинной находкой были китайские медные монеты, ввозимые из центральной части страны.

9 октября экспедиция подошла к первой деревушке оазиса Санджу, за которым лежали пустыни Туркестана. Ущелье, по которому текла река, расширилось; высокие скалистые горы перешли в низкие волнообразные холмы, уходившие далеко на север, где над горизонтом никогда не рассеивается пыльная мгла. Мы смотрели на юг, в сторону зубчатых вершин, и прощались с царством гор. Они вздымались, сверкая снегами, а темные скалы были окутаны все той же пыльной пеленой.

С приближением к оазису становилось все жарче и жарче, и наши крепкие ладакцы спустили до пояса свои тяжелые овчинные тулупы. Словно почувствовав впереди себя оазис, люди и животные ускорили шаг, двигаясь по покрытой лессом дороге. Неожиданно вдали показались непонятные темные пятна, мерцавшие в зыбком воздухе пустыни. Были ли это деревья или кусты? Ладакцы, шедшие впереди, закричали: «Джа-па, джа-па!» – «Тополя, тополя!» Это были действительно тополя, целая роща у обочины дороги.

Перед рощей мы увидели огромный валун с любопытными рисунками, привлекшими наше внимание. На камне были высечены изображения козлов, лучников и хороводов танцующих людей. Подобные наскальные рисунки встречаются в Кхалаце и в других местах Западного Тибета. Доктор Франке отмечал их ритуальное значение в древнем тибетском обычае поклонения силам природы. Трудно точно датировать эти рисунки, потому что их высекают на камнях и по сей день. Вероятно, они довольно широко распространены по всему Западному Тибету и прилегающим к нему районам и сделаны либо в древности, либо сравнительно недавно. Поверхность валуна была выветренной, и казалось, что изображения очень старые. Наши ладакцы ничего не знали об этом камне, хотя многие из них бывали здесь и раньше. По-видимому, они просто его не замечали. Они говорили нам, что подобные камни с изображениями встречаются в Тибете повсеместно. Интересно отметить, что горные козлы почитались древними монголами и играли важную роль в культе огня. Такие камни, разбросанные по всей Центральной Азии, скорее всего, являются памятниками старины и связаны с древними формами шаманизма, повсеместно распространенного в высокогорных районах Азии.