По тропам Срединной Азии

Мы уже готовились к привалу, как вдруг увидели нескольких всадников, скачущих в нашем направлении. Это были санджуские аксакалы с даргой (или йя-йех) Гумского магистрата. Они спешились и, тряхнув бородами по туркестанскому обычаю, поздравили нас с благополучным прибытием, а затем предложили проехать в рощу, где уже было приготовлено угощение – дастархан. На красивом цветном войлоке – нимдахе – было выставлено все, чем богат край. Издалека дастархан напоминал натюрморт, написанный французским импрессионистом. Здесь покоились горы дынь и абрикосов, сочные груши соседствовали с красными и голубыми яйцами, жареными цыплятами и бараниной. Были также предложены туркестанские хлеб и чай. Нам предстояло отведать всего этого, и степенные хозяева в темно-синих и зеленых чапанах выстроились перед нами в почетный полукруг. Дарга вручил нам большую красную визитную карточку гумского амбаня. Начальник приказал ему сопровождать экспедицию до Хотана и следить за тем, чтобы на южном караванном пути местные власти встречали нас подобающе. Этот дарга – тюрк, служил в местном гарнизоне и носил старомодную форму китайских императорских войск – широкую черную блузу с огромными красными иероглифами: на груди – «Синьцзян сен», или «Новое владение», а на спине – «Гума»

Мужчины и женщины – киргизы в Санджу

После часовой остановки мы продолжили путь по пологому склону долины. Повсюду виднелись тополиные рощи и абрикосовые сады; на возделанных полях зеленели пшеница и ячмень; земля орошалась многочисленными каналами; местность напоминала цветущий сельскохозяйственный оазис. В густой роще, где рядом с тополями и ивами росли фруктовые деревья, показалась уютная деревушка. Здесь нас ожидала толпа мужчин и женщин в ярких одеждах. Для экспедиции был отведен большой тенистый сад (баг). Мы поставили под деревьями палатки и впервые за многие недели с удовольствием прошлись по мягкой траве. В саду собрались любопытствующие деревенские жители, но вели они себя сдержанно, никто не осмеливался заглянуть внутрь палаток. Мы подарили старейшине часы, и старик, просияв от радости, тут же отблагодарил нас сочными дынями, персиками и грушами.

10 октября. На следующее утро караван двигался по густо населенной местности. Река, прорезав несколько широких и глубоких русел в мягком лессе, разветвлялась. Повсюду зеленели ухоженные поля и сады. Низкие холмистые отроги, возвышающиеся над рекой, тянулись до огромной пустыни, к северу от оазиса.

Проезжая через тенистые деревушки, мы обратили внимание на относительную зажиточность местного населения. Тут не было ни китайских чиновников, ни китайских торговцев. В одном из таких гостеприимных селений нас снова ожидал дастархан, устроенный бывшим андижанским аксакалом, потерявшим свой пост в связи с политическими событиями на родине. Отдыхая в прохладе его сада, мы наслаждались превосходными персиками. Хозяин, высокий, опрятный, со спокойными приятными манерами, рассказывал нам об экспедиции Рузвельта, проследовавшей этой же дорогой в Яркенд и Кашгар. Проведя не без удовольствия несколько часов в деревне, мы двинулись дальше. Кавалькада беков и аксакалов довольно долго сопровождала нас. У наших лошадей, вкусивших вчера свежей люцерны и зерна, поднялось настроение, и они бодро вздымали клубы пыли, в которой можно было задохнуться. Через несколько часов мы въехали на большой базар деревушки Санджу, с несколькими китайскими лавками, в которых томились бледные сыновья великой дальневосточной страны. Стояла ужасная жара. Базарная площадь была завешана циновками, которые препятствовали проникновению солнечных лучей и затеняли улицы.

В самом центре селения, на квадратной площадке, нас снова ждало угощение. Мы предпочли бы сад на окраине деревни, но не смогли отказаться. Громкое позвякивание колокольчика возвестило о прибытии китайского таможенного чиновника – бледнолицего молодого человека в голубом шелковом халате и черной тюбетейке. Он спрыгнул с гарцующего коня цвета стали, уселся перед нашими палатками и что-то долго говорил, покуривая сигарету. Наш китайский переводчик, верный древним обычаям Китая, решил, что он плохо воспитан, и шепнул мне: «Обратите внимание на его манеры». Китаец расспрашивал нас о путешествии и советовал идти сначала в Кашгар. По его словам, таотай имел большой опыт общения с европейцами, а Хотан – замечательное место, но новый правитель Ма – тяжелый человек, и его лучше избегать.

Мы оценили совет этого дружелюбного молодого человека только после конфликта с жестоким губернатором Хотана Ма Шао-ву. Китайский чиновник пригласил нас отобедать в его ямене и уехал. Профессор Рерих и г-жа Рерих предпочли остаться в лагере, поэтому на званый обед пришлось отправиться мне вместе с переводчиком г-ном Цаем. Хотя до яменя было каких-нибудь пятьсот ярдов, тем не менее Цай настоял, чтобы мы ехали верхом. Что поделаешь, таков этикет! Во время обеда я расспрашивал чиновника, есть ли в окрестностях Санджу развалины города. Он сказал, что все древности вывезены европейскими исследователями и на рынке уже много лет ничего не появлялось. Глиняные изображения можно найти лишь в Зангуйе, но ничего по-настоящему интересного нет. Профессия такламанчи, или людей, занимающихся поисками сокровищ в песках пустыни Такламакан, очень редкая – мало кто отваживается вести раскопки в песчаных дюнах. Китаец рассказал нам об исследованиях в Кашгаре доктора Ле Кока, о том, как его помощник спустился на канате в пещерный храм Учмургана. Рассказы о европейцах-исследователях – обычная тема разговора за обедом. Однако было уже поздно, и, поблагодарив чиновника за гостеприимство, мы поспешили в лагерь, чтобы успеть приготовиться к завтрашнему отъезду.

11 октября. Оставив позади Санджу-базар, мы вышли на обширное плато, и перед нами открылись просторы южной границы Такламакана – безбрежной и выжженной солнцем пустыни. На северо-восток вела хорошо протоптанная караванами тропа. Равнина казалась совершенно безжизненной, как вдруг вдали появился одинокий всадник. Он спешился, стреножил лошадь и положил на раскаленный песок белый войлок, а сверху – несколько дынь. Всадник оказался бедным путешественником, который счел своим долгом поприветствовать гостей из других стран. Мы слезли с лошадей и с удовольствием отведали его дынь, приятно освежавших в палящий полдень. В свою очередь мы преподнесли ему охотничий нож.

Пустыня Такламакан около Хотана

Весь день мы шли по песчаной и каменистой равнине. Легкие туманные силуэты гор на юге возвещали о великой горной стране Куньлуня. На закате подошли к пыльной и грязной деревушке Зангуйе и сразу заметили разницу между жизнью в оазисе и пустыне. Позади остались опрятные деревушки Верхнего Санджу с их нарядными и зажиточными селянами. Здесь же, в Зангуйе, все было пропитано пылью, а жители напоминали нищих. Нам предложили дастархан, и мы поставили палатки в пыльном фруктовом саду. Лошади Омар-хана находились в таком плохом состоянии, что для доставки грузов в Хотан надо было нанимать верблюдов.

12 октября. Утро выдалось очень жарким, а впереди – долгий и утомительный переход в Пиалму. Наши предшественники немало писали о трудностях путешествия в древнее царство нефрита. К экспедиции присоединился китайский капитан, ехавший в отпуск в далекий Ланьчжоу в Кансу. Его сопровождал денщик, присматривавший за огромными седельными вьюками – настоящим бедствием караванов, так как они причиняют увечья лошадям и якам. Капитан рассказывал нам о библиотеке Тунь-хуана, о сказочных дворцах около Аксу, о генерале Анненкове и его казаках и о тибетских племенах возле Синин-фу. Устав от разговора, мы замолкли, а наш неутомимый попутчик начал петь китайские баллады, но как?! Резкие странные звуки, дикие восклицания заставили зафыркать даже лошадей, а моя серая настойчиво пыталась отойти от завывающего всадника. Ранее мне приходилось слышать китайские песни, и я даже научился оценивать некоторые древние религиозные напевы, но завывания капитана были какой-то безжалостной пародией на них. Даже Цай качал головой и выглядел подавленным. Позднее он признался, что поющий капитан вызывал у него отвращение.

Мы ехали на протяжении десяти часов, солнце буквально испепелило пустынную дорогу. Поздно вечером караван достиг деревни Пиалма, где и расположился в отведенном для него саду.

Ранним утром 13 октября мы отправились из Пиалмы в Зава Курган. Дорога была очень тяжелая и проходила через пояса песчаных дюн. Первые два часа мы шли по широкой каменистой равнине; в чистом предрассветном воздухе ясно просматривались снежные вершины Куньлуня. Вскоре и на другой стороне дороги появились дюны и осложнили путь людям и животным.

Нам повстречалось несколько семей китайских солдат, направлявшихся в Яркенд. Мужчины шли пешком с огромными тюками за спиной, женщины и дети ехали на маленьких осликах.

Перед Зава Курганом мы увидели зеленые островки пастбищ и участков возделанной земли. А среди барханов над нами неожиданно появилась стая голубей, летящих на восток. Двухмильный переход привел нас к мазару, к месту поклонения на хотанской дороге, известному как Каптар-мазар, или «Голубиный храм». В деревянных домиках во дворе гнездятся тысячи голубей. По преданию, все они произошли от пары птиц, чудесным образом появившихся из сердца имама Шахид Падшаха, погибшего здесь во время битвы. Говорят, что эти голуби сопровождают заблудившихся в пустыне путешественников. За голубями присматривал старик, у которого мы купили несколько фунтов зерна для птиц. Этот благочестивый акт совершается всеми путниками на хотанском пути.

Зава Курган – самое западное поселение в хотанском оазисе. Мы расположились в небольшом саду около постоялого двора, и здесь у нас случилось несчастье – мы потеряли преданного пса Амдонга. Пес не вынес жары пустыни, один из ладакцев принес его в лагерь бездыханным.

14 октября. Дорога из Завы в Хотан проходит по возделанной земле. Повсюду – деревни, фермы и мазары. Мы миновали несколько базаров с китайскими воротами, на которых красовались надписи, восхваляющие деятельность прежних властей Хотана. К городу вела тополиная аллея. При въезде в ворота китайского город, или Хань-чена, нас окружила крикливая толпа китайских солдат и торговцев, бегущих за нашими лошадьми. Повсюду можно было видеть солдат с красными и желтыми погонами, особенно много околачивалось их на базарах. Говорили, что Ма таджэнь – большой поклонник военного искусства.