По ту сторону черной дыры

– Да нет, – возразил игумен, – мы о любви к ближнему толковали.

– Любовь и наш замполит – две разнополярные вещи. Он даже сам себя не любит, и зеркало у него в комнате заплевано.

– Знаете, майор Булдаков! – вспылил Горошин, – не будь вы так чертовски сильны, я бы вам надавал затрещин!

– Так сходите и нагрубите маме! Очень помогает, говорят, – предложил Олег Палыч.

– Братья, не надо ссориться! – возвел очи к небу игумен.

– А мы и не ссоримся, – пожал плечами Булдаков, – так, легкая пикировка. Мне, собственно, пора. Нужно зайти в медчасть – там мой «орел» над девкой чахнет.

Оказалось, над девкой чах не только Вовка. Этой же ночью в карауле свел счеты с жизнью и Виталик Петренко. Он последние несколько дней ходил бледной тенью с воспаленными глазами, почти не ел и ни с кем не общался. В военном билете наискосок было начертано: «Уволился на тот свет, с которого явился. Привет, Наташка!»

Хоронило горемыку почти тысяча человек. Норвегов плевался про себя и кусал губы. Горошин старался не попадаться командиру на глаза и правильно делал – под настроение ему могли вставить по самый пропеллер. Надо отдать ему должное, замполит понимал, что это камешек в его огород. Здесь, на окраине военгородка, было отведено место под кладбище, и первая могила неустанно напоминала о конце пути «в никуда».

Норвегов говорил скупо, но емко. Слова, словно гвозди, заколачивались в головы собравшихся. В общих чертах обрисовав тяжелое психологическое состояние оторванных от привычной среды людей, полковник яростно призывал бросить вызов отчаянию и хандре, сконцентрировать все физические и умственные силы на текущем моменте и не переставать надеяться на возвращение. Ведь надежда умирает с последним патронам.

С разными чувствами слушали его друзья, сослуживцы и аборигены. Ратибор молил своего бога никуда не отпускать невесть откуда свалившуюся «защиту и отраду», и игумен вторил ему мысленно в унисон. Волков разрывался между двумя «любовями» и вспоминал мать. Агностик Федорчук абстрагировался от реальности и кумекал о кружке пива. А два самых голодных самца – капитан Малинин и ефрейтор Табаков вожделенно посматривали в сторону Бобровки. Оттуда налетевший ветер принес неуловимый аромат подгорающих гормон и «невтерпеж» почти сотни молодиц.

…Во владениях Львова прибавилось пациентов. Ефрейтор Табаков появился там через три дня после вышеописанных событий, поманил майора Львова в смотровую, предъявил свои чресла, и заявил:

– Вот. И капает!

– Молодец! – одобрительно похлопал его по плечу врач, – где взял?

– В деревне.

– Умница. Хорошо, что не сифилис. Мочиться больно? – Табаков поднял на доктора страдающие глаза.

– Ясно! – комментировал тот, – берешь свою подругу и оба ко мне. Давненько я никого бициллинчиком не угощал!

– Дык я думал, что в это время еще триппера не было…(Почти все в части предпочитали думать, что они «всего-навсего» совершили перемещение во времени)

– Чего в то время только не было! Ты еще легко отделался! Ну и устрою я этой слободке профосмотр! – майор радостно потер руки, – давай, Серега, тащи сюда свою возлюбленную!

– Я эту сучку грохну! – сказал парень и решительно двинулся на выход.

– Но-но! – вслед ему прокричал майор, – никакого рукоприкладства, товарищ ефрейтор.

Медик сел за стол и задумался. Близость деревни, как оказалось, имеет и свои отрицательные стороны. Осмотр необходим почти так же, как и прививки от оспы. Участившиеся «контакты на высшем уровне» с населением требовали незамедлительных действий. Он сел за компьютер и начал составлять докладную записку на имя Норвегова.

Попыхтев минут тридцать, Игорь Леоныч вспомнил о скором визите пациентов, и прошел в умывальник.

Глава 21.

– Вот ты скажи, Толян, – обращался пьяный майор Булдаков к такому же пьяному капитану Малинину, – гений я или идиот?

Оба сидели в полпервого ночи на квартире у Олега Палыча и обсуждали последние новости.

– Я тебе, Олег, скажу как на духу: ты не идиот, – сообщил Малинин, ковыряя вилкой в банке тушенки, – но и на гения, извини, не тянешь!

Закуска кончилась, а будить Светлану не дозволяла совесть. К счастью, военные – самые неприхотливые люди на свете, за исключением шерпов Катманду, которые в голодный год едят снег с восточного склона Эвереста.

– Ты говори! – тыкал пальцем в стол майор, – как бы ты поступил на моем месте?

Беседа эта происходила через несколько месяцев после посещения Базы крестоносцами. На дворе стоял и никого не трогал месяц декабрь, все прогрессивное человечество готовилось к встрече нового, черт знает какого года, а у врат мирной цитадели вдруг загудели трубы совершенно левых «человеков». В городок вкатили послы королевства Франко с небольшой, но пышной свитой.

Норвегову вручили верительные грамоты, и весь посольский поезд склонился в церемониальном приветствии. Недоуменно-растерянный взгляд посла устремился на стеклянный стек в руке Константина Константиновича, внутри которого какой-то умелец выгравировал джентльменский набор: бутылку и огурец.

Полковник знал по-французски раз в пять хуже, чем Шура Лютиков на латыни. Он тупо уставился в грамоту и по виду королевской печати определил, что перед ним «документ». Затем выпалил единственное слово относящееся к делу:

– Бонжур! – вышло вполне достойно.

Посол, определив что у полковника трудности с языком, пропел на приличном русском:

– Я, с позволения сказать, владею вашим языком довольно хорошо.

Последовал обмен приветствиями, в ходе которого выяснилось, что король Франко предлагает обменяться послами. Людовик Девятый наслышан о Граде Бобра от Великого комтура тевтонского ордена, посещавшего недавно Париж по пути в Каталонию. Посол вращал головой точно филин на насесте, рассматривая диковины иной цивилизации.

– М-га! – пробубнил Норвегов и поскреб затылок, – если мы пошлем послов, простите за каламбур, во все Великия и Малыя, то с кем я буду проводить посевную?

– Но ведь вам необходимо сношаться с внешним миром, – настаивал посол.

– Пусть только сунутся, – пробурчал замполит, – а мы уж их высношаем!

В разговор влез Булдаков.

– Товарищ полковник, а ведь это можно централизовать!

– Как так? – встрепенулся Норвегов.

– Сделать Париж нашей западной столицей, и поместить там одного посла на Францию, Германию, Испанию, Италию, Англию и эти, как их… Фарерские острова!

– Как… вашей северной столицей? – ахнул посол. Майор приветливо сделал ему ручкой.

– Не дрейфь, как там тебя, Жан…

– Граф Шарль де Лавинье! – посол поклонился.

– Мерль де Монпасье! Просто, в Париже будет одно посольство на всю Европу.

– Шарль де Лавинье! – насупясь повторил посол, – не знаю ни о каких Вропах.

– Ладно, Борль! – примирительно сказал Булдаков, – если ты одним духом выговоришь мое звание и ФИО, то я подарю тебе мотоцикл. Представляешь, такой маленький, а уже – мотоцикл!