По ту сторону Нила
Шрифт:
– Да?
На пороге показалась Лиззи. Из-под белоснежного чепца выбивались седые волосы.
– Простите, мисс Грейс. Не хотела тревожить вас сегодня утром, но к вам посетитель.
Грейс улыбнулась. Вот уже семь с лишним лет она официально звалась «миссис Данверс», однако для Лиззи это, похоже, не имело никакого значения.
– И кто же он?
– Лорд Грэнтэм, мисс Грейс. Я попросила его пройти в гостиную.
Первым делом Грейс представила себе отца Леонарда, однако тут же вспомнила, что его вот уже три года как нет в живых.
– Хорошо, я иду.
Она встала, подавив вздох. Очевидно, на сегодня с работой покончено.
Он стоял перед открытой стеклянной дверью в жемчужно-сером костюме и смотрел в летний сад, откуда доносился собачий лай, детские крики и смех.
– Привет, Томми, – сказала Грейс и невольно вздрогнула, когда гость обернулся.
Из нескладного долговязого подростка Томми вырос в красивого двадцатишестилетнего молодого человека со светло-голубыми глазами и льняными волосами. Он был тоньше своего покойного брата и лишен его солнечного обаяния, хотя выглядел, пожалуй, серьезнее, чему способствовали и модные усики над верхней губой. Тем не менее сходство между ним и Леном слишком бросалось в глаза.
– Привет, Грейс.
Повисла неловкая пауза. После смерти Леонарда прежней близости между Хейнсвортами и Норбери не было. Грейс знала, что леди Грэнтэм винит ее в смерти своего старшего сына, ведь именно из-за Грейс Лен отправился в Египет. Грейс и не снимала с себя этой ответственности, даже если и понимала ее иначе, чем леди Грэнтэм.
– Садись. – Она указала на диван. – Чай скоро будет. Или, может, пойдем в сад? Погода чудесная.
– Собственно говоря, – замялся Томми, поправляя узел галстука, – я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз. Если такое возможно.
– Здесь, я думаю, нам никто не помешает, – сказала Грейс, приглашая гостя в комнату в задней части западного флигеля.
В оформлении ее интерьеров, выполненных в нежно-зеленых и желтых, оттенка примулы, тонах, безошибочно узнавалась женская рука. Лиззи быстро накрыла чай на столике у окна и откланялась, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Несколько… необычно, – заметил Томми, указывая на два письменных стола, стоявших по диагонали комнаты.
Это был общий рабочий
Бекки занималась домом и почти полностью обновленным – после ухода Бена, Берты, Ханны и Салли на заслуженный отдых – штатом прислуги. Грейс взяла на себя земельные угодья и управляла ими по согласованию с братом, который, однако, почти не интересовался хозяйством, предпочитая сидеть за книгами в день ото дня пополняющейся библиотеке.
Грейс засмеялась, опускаясь в кресло.
– В самом деле, редко встретишь имение, находящееся одновременно в ведении двух хозяек. Присаживайся!
– Спасибо. – Томми заметно нервничал.
– Как Сесили? – спросила Грейс.
Томми вздохнул.
– Если честно, то неважно. Рано или поздно ты в любом случае обо всем узнаешь. Недавно она вернулась в Гивонс Гров. Она… она несчастлива в этом браке. – Лицо Томми омрачилось. – Вероятно, предстоит развод.
– Мне жаль, – искренне ответила Грейс.
Томми поднял на нее голубые глаза.
– Ты не хочешь ее навестить? – осторожно спросил он. – Она была бы очень рада. Не думаю, что у нее осталось много друзей.
– Как твоя мать? – уклонилась от ответа Грейс.
Ей было жаль Сис, однако она не могла не признать, что чувствует облегчение от того, что та совершенно исчезла из ее жизни.
– Более-менее, – отвечал Томми. – Она так и не оправилась после смерти Лена.
Грейс молча глотнула чая.
– Весной я женюсь, – неожиданно сообщил Томми.
– О, Томми, это прекрасно! – На лице Грейс заиграла теплая улыбка. – Мои поздравления!
– Видишь ли, Грейс, – Томми прокашлялся, – именно потому я и здесь. Понимаю, что это звучит странно… но, прежде чем идти к алтарю… – Тут он заерзал в кресле и снова стал похож на стеснительного мальчика, которым когда-то был. – Извини, что я так прямо тебя об этом спрашиваю, но… что ты знаешь о смерти моего брата? Меня не оставляет чувство, что все, что мне об этом рассказывали до сих пор, в лучшем случае полуправда. Ты ведь была там, с ним… Ты можешь сообщить мне больше?– Еще вопросы есть?
Джереми оглядел аудиторию. Два десятка юношей в форме цвета морской волны с неослабевающим интересом внимали его словам. На нем был такой же темно-синий китель, за исключением того, что по боковому шву на брюках тянулась красная преподавательская полоса, а на погонах и стоячем воротнике красовались свидетельствующие о ранге майора знаки, в то время как единственным украшением кадетских мундиров оставались медные пуговицы. Один из молодых людей задумчиво смотрел вдаль, двое или трое склонились над своими записями, кто-то чинил карандаш или заправлял чернилами авторучку.
Тринадцать лет назад и он так же сидел рядом со Стивеном в этой аудитории и отвечал на вопросы полковника. Теперь в Сандхёрсте действует новый учебный план, а срок подготовки кадетов увеличился на полгода. Однако в целом здесь мало что изменилось. Даже распределение ролей в каждой кадетской компании осталось прежним. Обязательно есть самый маленький и говорливый, каким был Саймон, сноб вроде Ройстона и любимчик Фортуны, красавец и джентльмен во всех отношениях… Джереми вздохнул. Он давно уже выделил того, кто находился здесь, как Стивен, не по своей воле, и того, кто, как и Джереми когда-то, был исполнен больших амбиций. И, конечно же, не обошлось и без нарушителя спокойствия вроде Фредди Хаймора. Сам-то он давно уже дослужился до капитана в Колдстриме, однако дальше пока не продвинулся.
Джереми долго сомневался, когда сэр Уильям предложил ему преподавать в училище. Это произошло через неделю после того, как к парадному входу Шамлей Грин подкатила карета и взгляд полковника упал на золотое колечко на пальце старшей дочери. Тогда он обнял Грейс как мог крепко и, начиная с того самого дня, каждый вечер подолгу гулял с Джереми в саду. Первое время оба молчали, а потом стали вести беседы, раз от разу все более продолжительные.
Наконец аргументы сэра Уильяма пересилили.
В тот день они сидели на скамейке в саду. Внезапно полковник положил руку на плечо Джереми. Если Джереми хочет оставить армию – это его дело, сказал он, но свои знания и опыт он должен передать будущим офицерам, чтобы способствовать их лучшей профессиональной подготовке.
И за все годы преподавания Джереми ни разу не пожалел об этом своем решении. В Сандхёрсте он чувствовал себя на своем месте.
Наконец взметнулась одна рука. Она принадлежала бледному, конопатому юноше с угловатым лицом, огромными ушами и всегда немного сонными глазами. Он сдал вступительные экзамены только с третьего раза и с тех пор зарекомендовал себя ревностным и амбициозным учеником.
– Мистер Черчилль?
– Не могли бы… бы… вы рассказать нам о Судане, сэр?
Кадет Уинстон Спенсер Черчилль заметно шепелявил, а легкое заикание выдавало его сильное волнение. Об участии Джереми Данверса в войне против Махди, его пленении и побеге из Омдурмана ходили легенды. Лишь неодолимое желание услышать всю эту историю из первых уст могло толкнуть кадета Черчилля на такую дерзость. Молодые люди сразу оставили свои дела и приготовились слушать.
Джереми требовалось время, чтобы собраться с мыслями: слишком много воды утекло с тех пор. Хотя, конечно, ни Омдурман, ни та война не выветрились из памяти майора и в нужный момент, как, например, теперь, всплывали в ней во всех подробностях.
Тем более что сейчас все говорило о грядущем повторном вторжении в Судан. Британия хотела покончить с махдией раз и навсегда, а заодно и отомстить за Гордона, Хартум и неудачи первой попытки. Кроме того, в Омдурмане до сих пор томились белые пленники: немец Карл Нойфельд и австриец Слатин.
Джереми еще раз оглядел своих воспитанников. Быть может, именно им предстоит сразиться с Махди на этот раз. Таким же молодым и неопытным, какими когда-то были их предшественники, и так же, как они, жаждущим приключений и славы. И если хотя бы одному из них благодаря этим урокам удастся избежать смерти на поле брани, Джереми Данверс будет считать, что его труд не пропал даром.
Он уселся на край преподавательского стола, свесив одну ногу, а другую поставив на пол, закатал рукава на ширину ладони и наклонился вперед, опершись рукой на бедро, так что стал виден шрам на его запястье.
– Встречный вопрос, джентльмены, – начал он, поочередно всматриваясь в лица притихших кадетов. – Каков самый кошмарный сон в вашей жизни?Томми стоял у окна и глядел на край дубовой рощицы.
– Мне жаль… – выдавила из себя Грейс.
Оглянувшись, он заметил, как она вытирает слезы.
По телу Томми пробежала дрожь, словно он очнулся от кошмарного сна.
– Нет, Грейс, – воскликнул Томми, поворачиваясь к ней, – это мне жаль, что вам пришлось все это пережить. Особенно Джереми. – Его брови задрожали. – И спасибо, что приняла все необходимые меры и отправила его в Англию. Кроме того… за то, что сохранила все в тайне.
Грейс кивнула. Необходимость посвящать Томми в то, что уже было известно Аде, Ройстону, Стивену и Бекки, отпала. Обстоятельства смерти Леонарда стали тайной их узкого круга.
Томми снова сел, поигрывая чайной ложкой.
– Собственно, почему Аббас вернулся?
Грейс улыбнулась.
– По наущению Аллаха, как сказал он сам. И я ему верю. В жизни не встречала такого мудрого человека. Мы стольким ему обязаны. В сущности, всем.
– А знаешь, Грейс, – Томми положил ложку и сцепил пальцы в замок, – несмотря на молодость, я прекрасно понимал, как Лен тебя любит. И все-таки что-то во всем этом беспокоило меня. Разумеется, он был моим старшим братом и все, что он делал, не подлежало сомнению… Но, Грейс… – Он уронил голову на руки. – Я люблю Эмму, иначе не предложил бы ей стать моей женой. И все-таки, когда я вспоминаю Лена, мне кажется, что я люблю ее недостаточно сильно. Лен был просто одержим тобой. Быть может… это не совсем здоровая любовь. Или как?
На некоторое время Грейс задумалась.
– Мне трудно сказать, было ли это так с самого начала, – ответила она. – В Асуане, конечно, да… Возможно, уже в Каире. «Любовь бывает подобна безумию, и она несет с собой гибель» – так сказал мне однажды Аббас. Очевидно, он сразу заметил в Леонарде то, что ускользнуло от нашего внимания. От моего, во всяком случае. – Она подняла глаза на Томми: – Ты хочешь рассказать об этом своей матери?
– Я не знаю, Грейс. – Он сжал пальцы. – Правда ей не поможет и только осложнит дело. Ведь Лен всегда был ее любимчиком… Хотя ради тебя…
Он безнадежно развел руками, но Грейс покачала головой.
– Нет, Томми, оставь. Пусть все будет как есть.Проводив Томми, Грейс остановилась у стеклянных дверей гостиной и выглянула в сад. Вся ее семья собралась под большим дубом, в окруженнии своры радостных молодых псов. Сол и Пип нежились в траве на солнце.
Полковник положил свою трость на стол. У его ног свернулся калачиком уже состарившийся Генри, а старший внук Мэтью что-то рассказывал деду, опершись на его колено. Их с Джереми сын, родившийся вскоре после возвращения из Каира, тихий, серьезный мальчик, которому когда-нибудь перейдет Шамлей Грин и титул баронета.
Мэтью темноволос, в нем уже угадываются крупные отцовские черты. А вот светло-голубые глаза, которых не унаследовали дети полковника, у него от деда. Это мальчик с большим сердцем. Грейс до сих пор вспоминает один случай.
Мэтью было не больше трех лет, когда он, старательно завязав шнурки на ботинках, спросил ее, смешно растягивая гласные:
– Ма-а-а-ма, а почему от дяди Стиви так странно пахнет?
Грейс сперва растерялась, а потом взяла сына на руки и объяснила, что дядя Стиви был на войне вместе с папой и дядей Роем и там ему пришлось так тяжело, что у него внутри что-то сломалось. И теперь ему надевают подгузники, как совсем еще недавно Мэтью и до сих пор его младшему братику Уильяму. Только Уильям, как и Мэтью когда-то, это перерастет, а вот дядя Стиви нет. Мэтью задумчиво пожевал нижнюю губу и, развернувшись на каблуках, убежал прочь. А потом Грейс увидела через эту самую стеклянную дверь, как он вскарабкался на садовую скамейку, а оттуда перелез на колени к сидевшему рядом в инвалидном кресле дяде Стивену и обнял его за шею.
Сейчас полковник гладил внука по темной, блестящей шевелюре, а леди Норбери, придвинувшись на стуле к мужу, нежно трогала его за руку. Другой их сын, Уильям, светловолосый, с карими глазами и тонкими, почти ангельскими, чертами лица, в котором дала о себе знать ирландская кровь Шоу-Стюардов, на удивление спокойно устроился на коленях бабушки Сары Данверс и вместе с ней рассматривал книжку с картинками. Не так давно миссис Данверс отклонила предложение Норбери занять комнату в Шамлей Грин и на скромную вдовью пенсию сняла квартиру в Гилфорде, откуда почти каждый день наезжала в гости.
Вон Натаниэль Саймон Родерик Эшкомб, чьи толстые ножки обтянуты короткими штанишками, тычет пальцами куда-то в траву. Очевидно, нашел там что-то интересное для себя. Виконт Эмори в свои пять с половиной лет добродушный темноволосый малыш с
очаровательными ямочками на пухлых щечках и янтарными отцовскими глазами. Здесь, в Шамлей Грин, у него ничего не бывает в голове, кроме шалостей. И любимое развлечение – разъезжать по саду на коленях у дяди Стиви, в то время как его кузены выстраиваются в ряд в ожидании своей очереди.Грейс замечает, с каким удивлением порой смотрит на сына Ада. Словно не может взять в толк, как получилось, что ее хрупкое, девичье тело произвело на свет такого крепыша. В противоположность Натаниэлю, маленькая Фиона, названная так в честь своей ирландской прабабки, лицом вылитая мать: маленькая и изящная, с огромными, похожими на две черные вишни глазами. Сейчас она, одетая в пышное платье с рюшами, сидит на коленях у Ройстона. Вот он наклоняется, чтобы поцеловать жену. Они хихикают и перешептываются друг с другом, как молодые влюбленные. С первого взгляда видно, как они счастливы.
Хотя Ада и оставила после замужества место в Бедфорде, она до сих пор поддерживает связь со своими ученицами, а некоторых даже взяла под свою опеку. Ежегодно Ройстон выделяет немалые суммы, чтобы дать этим девушкам возможность обучаться в колледже. А когда у лорда и леди Эшкомб выдается свободное время и они отправляются в поездку на континент, в Италию или во Францию, то обязательно берут с собой двух или трех девушек из числа тех, кому такое путешествие не по карману.
Грейс неоднократно замечала, как время от времени взгляд Ады словно проваливается в пустоту. Это она оплакивает Саймона, свою первую большую любовь. И муж утешает ее в такие минуты.
Вот Ройстон встает, сажает дочь на колени Стивену и берет Натаниэля за руку, чтобы малыш показал ему, что интересного он нашел в траве. Стивен тут же принимается играть с племянницей, которая вскоре заливается звонким, как колокольчик, смехом. И Бекки сразу откладывает в сторону свою книгу, становится за спиной у мужа и щекочет малышку, которая хихикает от восторга.
Ада тоже поднимается, подходит к восседающей в стороне от всех леди Эвелин и, присев на корточки перед ее стулом, говорит что-то, заглядывая свекрови в глаза.
Леди Э. в Шамлей Грин терпят с трудом, но Ада настаивает, чтобы время от времени ее сюда приглашали, и относится к ней с неизменным вниманием и заботой, даже если та ничем не вознаграждает ее за это. Остается надеяться, что именно Аде с ее мягкостью и терпением удастся когда-нибудь примирить леди Эвелин с ее сыном Родериком, которому она до сих пор не простила ни женитьбы на Хелен Дюнмор, ни троих прижитых с нею рыжих, веснушчатых ребятишек.
Не найдется ли и для Сесили места в этой теплой компании?Джереми соскочил с лошади, разгоряченный скачкой по Беркширским лесам и уже желтым полям и цветущим лугам Суррея, и передал вожжи конюху.
– Спасибо, Хансон.
Некоторое время он внимательно оглядывал внутренний двор Шамлей Грин, фасады из красного кирпича и цветы в вазонах перед ними, серые крыши и белые оконные рамы и двери. И после семи лет супружеской жизни он не чувствовал себя здесь дома. Однажды в ноябре Джереми впервые появился в Шамлей Грин в качестве друга Стивена, чье приглашение он принял неохотно. В тот день Грейс впервые пожала ему руку. Он мало изменился в лице, но на душе сразу стало хорошо. Грейс. Это она подарила ему дом и семью. Грейс, в чувствах которой он первое время сомневался и которая доказала свою любовь, отправившись за ним в Судан, потому что не верила в его смерть. Грейс, с которой с тех самых пор он делил и стол, и постель, и свою жизнь и которая родила ему двоих сыновей.
Джереми думал, что после Омдурмана ему нечего бояться в этой жизни. Однако, глядя, как округляется тело Грейс, как тяжелеет ее походка, какими медлительными и исполненными достоинства становятся ее движения, чувствуя, как шевелится ребенок у нее в животе, Джереми испытывал страх. Равно как и когда Констанс Норбери передала ему на руки его первенца, сына, которому от роду было не больше часа. Такое странное существо, крохотное и беспомощное, но полное жизненной силы и не без его участия произведенное на свет Грейс.
Джереми любил смотреть на своих сыновей, как они растут, вытягиваются и открывают мир, как играют с матерью и стараются подражать ему, своему отцу. Ему нравились и их смех, и их шалости, и то, как пахнут их волосы и кожа. Он многому научился у них и у Грейс. Прежде всего тому, какими уязвимыми и в то же время сильными делает нас любовь.Веки Грейс закрылись сами собой. Она почувствовала приближение Джереми еще до того, как смогла расслышать его шаги. Он подошел сзади, обнял ее за талию и поцеловал возле уха.
– Привет, Грейс.
– Привет, Джереми. – Она положила голову ему на плечо. – Только что здесь был Томми. – Она почувствовала, как насторожился Джереми. – Он хотел знать, что произошло в Асуане, и я рассказала ему все.
Джереми вздохнул.
– Это хорошо.
Его рука скользнула вниз, к ее животу, где, как они узнали пару дней назад, уже затеплилась новая жизнь.
– Когда он уходил, то спросил меня, простил ли ты Лена. – Она повернулась вполоборота в его объятьях. – Я не могу от тебя этого требовать, но как бы ты ему ответил?
Губы Джереми дернулись. На некоторое время он замолчал.
– Есть вещи, простить которые свыше человеческих сил, – произнес он наконец. – Однако я надеюсь, что там, где он сейчас, ему простили. – Он глубоко вздохнул. – И что это место не похоже на Омдурман.
Грейс повернулась к нему лицом и схватила за лацкан пиджака. Несколько минут она разглядывала его черты, ставшие более угловатыми к тридцати семи годам, глаза, которыми он уже не мог читать без очков и вокруг которых пролегли первые морщины, и седые нити в темных волосах. Грейс тоже изменилась за эти годы. К ее девической миловидности добавилась терпкая зрелая нотка.
– Тебя бы стоило полюбить уже за одни эти слова, – прошептала она.Супруги взялись за руки и вышли в сад.
– Папа!
Первым их заметил маленький Уильям, который тут же забил ручонками на коленях у бабушки Сары, пока она не ссадила его на землю.
Его старший брат тоже повернул голову и улыбнулся лучистыми голубыми глазами:
– Папа дома!
Он припустил было навстречу родителям, но остановился, решив дождаться младшего. А потом, держась за руки, оба мальчика побежали по траве, а Джереми присел и раскинул руки, чтобы обнять сыновей и зарыться лицом в их мягкие кудри.
Грейс встретилась глазами с Адой. Сестры обменялись улыбками, и каждая знала, о чем подумала в этот момент другая: мы обе пережили столько ужасного, но все равно все закончилось хорошо. Любовь непобедима.
И уже вместе с сыновьями Грейс и Джереми вошли в круг своей семьи, чтобы провести с ней остаток воскресенья, которое так напоминало им солнечное лето тринадцать лет назад. То самое, когда они были молоды, свободны и непобедимы.
То самое лето, когда Ада Норбери вернулась домой.
То самое время, когда жизнь только начиналась.Послесловие
Уже пять лет назад, когда зародилась идея этой книги, я отчетливо представляла себе, о чем напишу в эпилоге. Знала ли я тогда, что Грейс, Джереми и Леонарду, Аде и Саймону, Стивену, Ройстону, Бекки и Сесили придется некоторое время подождать, потому что годом позже мне пришла в голову идея другого романа и я с увлечением бросилась описывать звезды над Занзибаром? Еще меньше ожидала я, что политическая ситуация и в Египте, и в Судане изменится так, как это произошло в последние годы и месяцы.
Было странно наблюдать при помощи СМИ за развитием революции в Египте и одновременно описывать восстание 1882 года, отмечая поразительные параллели между событиями, а также следить за первыми шагами Южного Судана в обретении независимости от Севера. Все эти процессы еще далеки от завершения, однако дают основание надеяться на лучшее, как в отношении Египта, страны, которую я очень люблю, так и Судана, имеющего долгую и кровавую историю, лишь краткий эпизод которой я показала в этой книге.
В связи с обстоятельствами географического, политического и военного характера Первая Суданская кампания Британской армии документирована на удивление плохо. Отсутствие свидетельств и их противоречивость стали обычным явлением во время моей работы. Из использованных мною источников прежде всего отмечу «Кровавый песок пустыни» Майкла Барторпа (Лондон, 2002) и «Хартум» Майкла Эшера (Лондон, 2006), оказавших мне неоценимую помощь, равно как и личные записи майора Королевского Суссекского полка Лионеля Джеймса Траффорда, которого я сделала командиром Джереми, Леонарда, Стивена, Саймона и Ройстона. «Первый джихад» Даниэля Аллена Батлера (Филадельфия, 2007) и «Меч пророка» Фергюса Николса (Страуд, 2004) позволяют понять причины восстания Махди и провести параллели с политическими событиями сегодняшнего дня.
Здесь мне очень хотелось бы заметить, что в описании Омдурмана и того, что там происходило, я дала волю художественному воображению. Однако вместо этого вынуждена признать, что опиралась только на факты, представленные в свидетельствах очевидцев: барона Рудольфа Карла фон Слатина, отца Йозефа Орвальдера и Чарльза (Карла) Нойфельда.
Гибель Гордона и падение Хартума не остались неотмщенными: между 1896 и 1898 годом егитепские и британские войска под началом лорда Китченера несколько раз вторгались на территорию Судана с целью окончательного свержения махдии. В одном из таких походов, уже при следующем премьер-министре, Уинстоне С. Черчилле, принял участие и Слатин, бежавший из Омдурмана в 1895 году. В конце концов Слатин был назначен Британским генеральным инспектором в Судане, эту должность он исполнял вплоть до начала Первой мировой войны. Слатин умер в Вене в 1932 году, во время операции по удалению раковой опухоли. Сбежавшего после свержения Халифу выследили и убили. Осман Дигна провел в заключении восемь лет, после чего был освобожден и умер в 1926 году в Вади Хальфе.
Судан оставался под британским контролем вплоть до обретения независимости в 1956 году.
На карте английского графства Суррей действительно можно обнаружить такие названия, как Шамлей Грин, Гивонс Гров и Кранлей. Однако, несмотря на существование реальных прототипов, как в части фамилий моих героев, так и в части описываемых мест, мой Суррей прежде всего – плод моей писательской фантазии.
Когда передо мной оказывалось несколько вариантов передачи египетских имен и названий мест нашими буквами, что совсем не редкость, когда имеешь дело с арабскими первоисточниками, я предпочитала пользоваться наиболее употребительными на момент действия романа.
Вставленные в роман пассажи из Рембо и Бодлера переведены на немецкий язык мною, равно как и эпиграфы к книге и отдельным ее частям. Я старалась, чтобы отступления от оригинального текста были минимальны. Несмотря на то что Джулиан Гренфелл (1888–1915) и Руперт Брук (1887–1915) моложе моих героев на целое поколение, я использовала и их стихи, поскольку они очень хорошо перекликаются с тем, что говорится в моем романе о любви, смерти и войне.Писатель творит в одиночку, но не в изоляции.
Спасибо Карине, которая все это время была со мной и чьи профессиональные познания в медицине помогли мне в работе,
а также Анке, не оставлявшей моих юных героев ни в горе, ни в радости на их полном приключений пути.
Йорг, никаких слов не хватит, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты идешь со мной по жизни и делаешь ее такой интересной.
Спасибо Лейле, благодаря которой двое влюбленных из моей истории нашли друг друга;
Мариам и Томасу М. Мунтасару, которые помогали мне и верили в меня.
Я благодарю доктора Стефани Хайнен за все, что она сделала для этой книги.
Спасибо А.К., Е.Л. и Санне за разговоры по телефону и мейлы.
И еще многим и многим людям, которые радовались моей новой книге. Ваши звонки очень мне помогли!
Будет несправедливо не упомянуть здесь и моих четвероногих друзей, заслуживших самую вкусную сахарную косточку – такой замечательный источник вдохновения для Гладди и особенно для Генри…
Николь Фосселер