По ту сторону пропасти

Нина смотрела на него, словно под гипнозом, широко распахнутыми и затуманенными глазами. Потом медленно поводила головой из стороны в сторону, словно признавая полное и окончательное поражение.

– Значит, и не нужно, – заметил он, улыбаясь, и легонько погладил её тонкие смуглые пальцы. – Зачем сопротивляться неизбежности?

– Ты… очень странный. Я никогда не встречала таких, как ты, – пробормотала она и попыталась высободиться.

Он мягко сжал её ладонь, и она снова покорно замерла. Да что же это такое?..

– Может быть, – согласился он покладисто. – Но и ты не так проста, какой, очевидно, хочешь показаться. И, чтобы между нами не было тумана и недоговорённостей… Мне – двадцать пять, если это так уж важно для тебя. Я только что окончил университет и получил диплом юриста. Служил во флоте. – Он позволил себе чуть усмехнуться, видя, как её глаза заметно расширились в удивлении. – Я прекрасно понимаю, кем ты меня видишь. И отчасти ты права. Я действительно из… обеспеченной семьи… очень обеспеченной.

Он замолчал и позволил её руке выскользнуть. Потом пристроил запястья на краешек стола и начал сплетать и расплетать пальцы.

– Так уж получилось, Нина, – сказал он невесело. – И я… научился это принимать.

– Это, наверное, так трудно!.. – саркастически усмехнулась она.

И тут же стыд чиркнул по щекам румянцем. Ну, чего лезешь?.. Куда ты лезешь, язва?..

– Порой это совершенно невыносимо, – сказал Григорий совершенно серьёзно, и в его помрачневшем взгляде она, как ни силилась, не уловила ни фальши, ни рисовки, ни тени шутки. – Это ломает, сминает личность, пачкает душу. Мои родители властны и деспотичны, они не признают никого и ничего. Кроме денег и связей, – добавил он и глубоко вздохнул, словно успокаивая взметнувшуюся внутри тяжёлую волну. Потом поднял глаза, и снова её мгновенно затянуло в их тёмную тёплую бездну. – Но я тоже не склонен… как ты выразилась, «к лёгким, ни к чему не обязывающим интрижкам». Хотя, случалось всякое, признаюсь честно… Но это не то, что я ищу.

Тут ей, конечно, полагалось томно вздохнуть, опустить ресницы и спросить, чего же он всё-таки ищет, позволить губам сложиться в мягкую, зазывную улыбку… И получить соответствующий, весьма перспективный ответ. Женщина она или где?..

Вместо этого она залпом допила остывший кофе и тоскливо обозрела остатки булки с джемом. Хотелось доесть эту несчастную булку, несмотря ни на что. Нина терпеть не могла бросать еду недоеденной. Грех какой, как мать постоянно твердит…

И неожиданный смех снова обласкал её, как прозрачная волна ласкает босые ступни человека, идущего по песчаной кромке моря.

– Прости меня, Нина. Я тут со своими откровениями – а ты ведь есть хочешь… И ты умеешь так вкусно есть, что я тоже хочу. Что тебе взять? – спросил он, поднимаясь. – И что посоветуешь мне?

Нина хихикнула, совершенно очарованная и окончательно сбитая с толку. В её душе сквозь рваные тучи сомнений, невысказанных вопросов, невнятных страхов и праведного негодования вдруг яркими лучами стало пробиваться что-то солнечное, игривое, беззаботное…

– Ты заметил, что я не слишком тебе подхожу? – спросила она весело. – Ты – поэт и романтик, судя по всему, а я – товарищ прагматичный и приземлённый. Мне надо есть и пить и… хм, спать, – она вдруг отчаянно покраснела и торопливо замяла неловкость. – Мне – ещё капучино, а тебе рекомендую пиццу «Четыре сыра» – это просто песня. На мой вкус, – зачем-то добавила она и снова смутилась.

– Я вообще-то тоже ем, пью и … сплю, – улыбнулся он, любуясь её смуглым румянцем и лёгким трепетом чёрных ресниц. – А вот насчёт того, подходим ли мы друг другу… мне кажется, рано ещё делать какие-то выводы, так ведь? Для начала надо просто подружиться, узнать друг друга получше. И у меня есть, что тебе предложить… но пока давай просто попьём кофе. Я тебе всё так сразу не выдам, – и в его глазах снова появилась знакомая лукавинка. – Я скоро.

Он отправился делать заказ, а она беспомощно таращилась ему в спину, невольно любуясь крепкой загорелой шеей, широким разворотом плеч под кремовой рубашкой, блестящими чёрными, как вороново крыло, волосами.

Пропала Нинель, пропала, птичка!..

Но если уж пропадать – так со вкусом. А этот товарищ, поэт и княжеский потомок – это совершеннейшее нечто…

Нина знала способ, надёжный, проверенный, как на самом деле прекратить эту бурю в душе, под названием «влюблённость». Переть против неё – всё равно, что выйти на рельсы и кричать приближающемуся поезду «Уйди, задавлю!». К тому же Григорий Геловани оказался упрям, что твой осёл, и сегодня блестяще это доказал. То, что он тут сейчас наговорил… ну, красиво, но кто ж поверит?..

А так хочется поверить… Упасть в это открывающееся таинственное, зовущее нечто без оглядки и сомнений…

Так хочется, что становится по-настоящему опасно. И самое опасное: маленький мальчик, тянущий пухлую ручку…

Нина зажмурилась, вздрогнув, потому что видение с новой силой и тянущей тоской пронзило её до самых пят.

Тем более нельзя терять бдительность!..

Она хочет семью, она хочет Родовое поместье. А тут… Полный «пердимонокль», как говорит Анька. Хотя вот у Аньки-то очень даже получилось, хотя ничего такого вообще не могло получиться!.. Нина вот не верила, а зря, как выяснилось!.. Наверное, ещё и поэтому она никак не могла «вписаться» в Анину новую жизнь.

Но стоп, Нина. Твоя жизнь тебя не очень-то балует, так что не расползайся в сладкой неге. Действуй, раз уж не остаётся других вариантов!

Действуй…

Что там такое говорила Ирка-миротворец? Надо действовать? Ну, вот и действуй. Но береги мозги, они тебе ещё пригодятся…

Они гуляли до самого вечера…

По набережной, по парку… Обедали на пляже пирожками с лососем, купленными тут же и запивали их томатным соком из ларька. А на ужин он потащил её в «навороченный» ресторан и учил есть устрицы: вскрывать раковины специальной лопаточкой, накалывать жуткое слизнеобразное содержимое на специальную вилочку, макать его в специальный сложный соус с терпким привкусом хрена и непринуждённо отправлять в рот, запивая всё это безобразие тончайшим белым вином. Нина уже и забыла, когда в последний раз так веселилась. На них оглядывались и косились значительно более благообразные клиенты в пиджаках и вечерних платьях, а ей было так смешно, что она вела себя, как пустившаяся во все тяжкие отличница-выпускница, с непривычки хватившая слишком много шампанского.

Григорий откровенно наслаждался её весельем и не слишком достойным поведением, а она совершенно позабыла, что она старая и мудрая, а он – всего лишь смазливый богатенький сынок.

Странно, но об этом она забыла сразу, как только они вышли из «Фрегата».

Он был остроумен, тонок, ненавязчив и скромен. Его присутствие… согревало и баловало. Она чувствовала себя… котёнком. Маленьким пушистым комочком, которого ласкают осторожные руки большого доброго человека. Никто и никогда, даже в раннем детстве, не обращался так с ней…

Мама всегда хотела сына. И когда родилась Нина, так и не смогла перестроиться и полностью принять в свой мир дочку. Нотка отчуждённости и тщетно подавляемого раздражения всегда тонко и визгливо вплеталась в её отношение к Нине. Правда, спустя целых пять лет, сын всё же родился. Наступила безоблачная пора материнского счастья, и какая-то часть этих счастливых лучей стала доставаться и старшей. Но через год грянула страшная, чёрная беда. Братик приболел, какой-то незначительной, обычной сопливой детской хворью. И в это время понадобилось ставить ему какую-то плановую прививку. На сопли, как это часто бывает, внимания никто не обратил – ничего, «переборет»…