По ту сторону решетки

Всё. Кажется, ситуация стала паршивее некуда.

Теперь я понимала, как скверно чувствовал себя Дэн, вынужденный расстаться со мной, чтобы защитить. Оказавшись на его месте мне хотелось волосы на себе рвать от отчаяния и боли, разрывавшей сердце на мелкие кусочки. Вина кислотой разъедала внутренности, пузырясь и булькая, отравляя кровь. Но так действительно будет лучше.

Для того, чтобы затащить Земскова в тюрьму, нужен тот Дэн, которого когда-то прозвали Деспотом.

И иного способа вернуть его я не знала.

16. Одиночество

В преддверии рассмотрения ходатайства об избрании в отношении меня меры пресечения в виде заключения под стражу, аппетита не было. Да и спала я паршиво и вместо завтрака, зевая и молча ковыряла ложкой мерзкую, напоминавшую клейстер, серую массу, которая теоретически должна была являться кашей.

— Что, волнуешься? — с пониманием полюбопытствовала Самохина, уплетавшая противную субстанцию за обе щеки.

Тем не менее, именно волнения я как раз и не испытывала. Вместо него внутри царили вялость и уныние. Но, не желая вдаваться в подробности собственных переживаний, кивнула.

— Я тоже волнуюсь. У меня на после обеда назначено. Вот и посмотрим, кому из нас повезет. Должно же хоть кому-нибудь из нас повезти, как думаешь, Ясенева?

— Угу, — вяло отозвалась я, проглотив вместо каши ком в горле, мешающий говорить.

На самом деле, я подозревала, что не повезет никому, настолько была поглощена ощущением безысходности, вины перед Дэном, собственной неполноценности и несправедливости происходящего.

— А если тебя выпустят, ты мне яблок таких еще передашь? И конфет. Кстати, ты кашу не будешь? Можно я доем?

Я молча подвинула ей собственную тарелку и, переодевшись, принялась ждать, когда конвой сопроводит меня в суд. Время тянулось медленно. В голове сонно ворочались печальные мысли, а пасмурная погода давила и заставляла зевать с удвоенной силой.

Тем не менее, я дождалась не совсем того, чего ожидала.

— Ясенева, на выход, к тебе посетитель.

Кто, интересно? Внутри, несмотря на все мысленные блоки, которые я старательно ставила, затеплилась надежда, что это Дэн. Что он пришел, чтобы поговорить со мной, прояснить всё, отчитать меня и привычно сделать всё по-своему. Но это опять оказался Серегин и я не сдержала печального вздоха, вырвавшегося из груди по этому поводу.

— Я тебе копии документов привез для ходатайства о замене заключения под стражу на домашний арест, — хмуро произнес Кирилл, который еще вчера ободряюще мне улыбался, а сегодня смотрел исподлобья, как на врага народа.

Пробормотала:

— Спасибо.

— Знаешь же, что не мне нужно это говорить, — нахмурился следователь.

— Знаю. Как Денис?

— Нормально. Сказал, что принял твой выбор. Хотя лично я считаю это предательством.

— Лично тебя я об этом не спрашивала, Кирь, — мрачно отозвалась я, потому что мне было не важно, что он думает об этом, а то, что думает Дэн я знала и так.

Он винит себя, и добавил моё заявление в копилку собственных обвинений. А может злится. Но пусть лучше так. Пусть лучше злится на меня, чем совсем впадет в отчаяние.

— Не спрашивала. Но я же вижу. Ты знаешь, что он теперь по ночам в комитет приезжает и помогает следователям разбирать дела прошлых лет?

Вот значит, как. Я могла понять, зачем он это делает. Он продолжает копать под Земскова, выполняя данное мне обещание.

— Теперь знаю, — выдавила улыбку я. — Только ты об этом не говори больше никому, ладно?

— Не буду я ничего никому говорить. И тебе тоже не буду, — обиженно ответил Серегин и ушел, а я осталась дожидаться суда.

Настроение после его ухода испортилось еще сильнее. Теперь я знала, что Дэн не придет и не поможет и рассчитывать могла лишь на собственные силы.

Тот факт, что теперь Прокопьев, наверняка, от него отстанет и Лазарев сохранит адвокатский статус и возможность помочь мне в дальнейшем, почему-то успокаивал мало наряду с осознанием того, что Дэн страдает от последствий моих решений и действий точно так же, как страдаю из-за них я.

Вскоре под конвоем меня в компании еще двух подследственных доставили в суд в мрачном кузове автозака. После этой некомфортной во всех отношениях поездки у меня почти час кружилась голова.

А о том, как прошел суд, я вообще предпочла бы забыть, если бы могла.

Прокопьев, чувствующий себя «победителем по жизни», несмотря на сломанный Лазаревым нос, представил мой рассказ о похищении как «версию защиты с целью избежать уголовной ответственности», давя на то, что о моем исчезновении не было заявлено в полицию, а телесные повреждения были зафиксированы лишь при попадании в изолятор.

Потерпевшие Соколов и Резников, умудрившиеся дать показания из больницы, заявили, что я сама пришла в дом на Лазурной и причинила вред им обоим из чувства мести Матвею и теперь оба боятся давления, которое я смогу на них оказать. В суде их интересы представлял ухмыляющийся из-под кустистых черных усов, адвокат Костенко, предоставив мне наконец возможность рассмотреть того, кто написал на меня анонимку в адвокатскую палату.

Сама я, вынужденная наблюдать за происходящим из клетки, растеряла всю уверенность, и не смогла убедить суд в том, что домашний арест станет достаточной мерой пресечения, которая сможет обеспечить все необходимые следствию и суду цели.

В итоге судья, оценив представленные доказательства, ожидаемо избрал заключение под стражу, а я, понуро опустив голову, вернулась в изолятор.

Самохина, всё утро старательно проецировавшая в космос мечты о собственном освобождении, в камере отсутствовала. Видимо мы разминулись и теперь её ожидало то же разочарование, что с утра успела ощутить я сама.

Пообедав, я записала в тетрадке собственные мысли о том, как могла бы все же добиться справедливости по уголовному делу, однако заметки выходили путаными и не приводили к однозначному выводу о моей невиновности или хотя бы о необходимости назначения наказания, не связанного с лишением свободы.

Как ни крути, а даже сам факт похищения, который лишь косвенно доказывал вынужденность моего нахождения в доме на Лазурной, подтвердить было непросто, об остальном и говорить нечего. Мне бы свидетеля. Но где его взять, если все, кто был в этом доме помимо меня — свидетели обвинения?

— Ясенева, на выход, — гаркнула в дверное окошко сотрудница изолятора, заставив меня подскочить от неожиданности. — Опять к тебе посетитель.

Кто на этот раз? Дэн пообещал не приходить, а Серегин обиделся. Оставался всего лишь один посетитель, который мог ко мне явиться, но говорить с которым я не испытывала абсолютно никакого желания.