По зову сердца

Оказывается, Брит не знал, что она девственница. Тем не менее он раздевал ее очень осторожно, он ласкал ее груди, целовал шею… Янк и не представляла себе, что настоящий мужчина может обладать таким терпением.

А в начале осени Гарольд вновь уехал, дав понять Брит, что в следующем году, когда ей исполнится двадцать один год, она сможет отправиться с ним.

Он дал ей адрес абонентского почтового ящика в Нью-Йорке и попросил посылать ему фотографии и писать, что скучает по нему. Именно так она и поступала. Янк, конечно, не приходило в голову, что в один ужасный день она напишет ему, что ее мать умерла от аневризмы в канун Нового года.

Когда Гарольд снова приехал летом, Янк поняла: она не может покинуть Вайнард вместе с ним.

— Мне нельзя оставить Мелли и отца, — объясняла она. — Он не справится, не вырастит малышку один.

Но Гарольд молча обнял ее и сказал, что любит. Обещал приезжать каждое лето, раз дело обстоит так. По крайней мере лето будет принадлежать им, а потом Мелли подрастет и станет самостоятельной…

Вот как случилось. Двенадцать лет они играли в теннис и ездили на пикники, куда обязательно брали Мелли. Они копались в песке в поисках кусочков стекла, но ни один из них не был таким красивым, как тот, первый, что висел у нее на шее. А осенью Гарольд всегда уезжал, ей же оставались воспоминания, надежды, менты и фантазии о том, как переменится их жизнь в один прекрасный день.

Разумеется, этот день так и не наступил.

В то лето, когда ей шел тридцать первый год, а Мелли — тринадцатый, Брит не появился в Вайнарде. И не позвонил. А письма, адресованные Гарольду Диксону, возвращались нераспечатанными. Янк очень хотела разыскать его, но не знала, как это сделать, ведь у нее был только номер абонентского ящика. Она подумала, что его можно найти через людей, у которых он арендовал дом, но не сделала этого: ей было стыдно. На острове каждый знал, что такое девушка, отдавшаяся приезжему.

Миллионы слез скатились с ее щек с тех пор; миллионы миль покрыла она, вышагивая к Уэст-Чопу и обратно в надежде, что Гарольд вернулся.

Но он не вернулся.

А теперь Янк улыбалась. Сегодня она вышла на пляж только затем, чтобы улыбнуться и поздравить себя с успехом. Отныне — после того, что сделали с ней, — и эти люди будут страдать.

Она и не рассчитывала, что ее план сработает. А он сработал. Джессика Бейтс Рэндалл могла вообще не получить письма и телефонного сообщения. Или не обратить на них внимания.

Но она получила.

И обратила.

Теперь Джесс едет сюда. В Вайнард.

Янк смотрела на песок и думала о том, как теперь изменится привычная жизнь. Та жизнь, на которую ее обрекли обманом.

Наступил наконец отлив, и из воды показался краешек возможного счастья.

Нельзя упустить единственный шанс.

Что-то блеснуло в мокром песке. Она наклонилась, подняла совершенно гладкий кусочек стекла янтарного цвета, улыбнулась и положила стекло в карман.

Глава 14

Внизу мерцала стальная вода Бостонского залива; по одну сторону от нее отливала синевой Атлантика, а по другую высились серые массивы сгрудившихся в одном месте высотных зданий.

Джинни смотрела в иллюминатор на город, которого не видела тридцать лет. На город, бывший для нее когда-то родным. Скоро самолет начнет снижаться. Ей стало трудно дышать. С каждым вздохом невидимая петля все туже затягивалась на шее. Сердце тяжело стучало; тело покрылось испариной. В ушах у Джинни звенело, спинка переднего кресла казалась мутной, словно ее зрение расфокусировалось. Колени онемели и дрожали.

Она ухватилась за откидной столик перед собой и закрыла глаза. Господи Иисусе! Джинни не помнила, когда такое случалось с ней в последний раз. Во всяком случае, ни разу с тех пор, как она покончила с прошлым и переселилась в Лос-Анджелес.

— Просим всех убрать откидные столики и привести спинки кресел в вертикальное положение.

Голос доносился откуда-то сверху, с потолка, который кружился над головой Джинни и раскачивался при малейшем движении воздуха в салоне.

Непременно нужно сделать вдох.

Еще один нечеткий голос, он ближе и звучит громче, но как бы проходит сквозь толщу воды:

— Мадам, пожалуйста, приведите столик в исходное положение.

Джинни повернула голову и разлепила веки. Возле нее стояла молодая женщина в голубой униформе с золотыми нашивками.

— С вами все в порядке? — участливо спросила она.

Каким-то образом Джинни нашла в себе силы и ответила вопросом на вопрос:

— Мы скоро совершим посадку?

— Через несколько минут, — стюардесса улыбнулась.

Джинни не улыбнулась в ответ.

Как бы сделать так, чтобы пилот развернул самолет и полетел отсюда прочь?

Только сейчас она вспомнила, что он мертв.

Нет, не пилот, конечно. Пилот, надо надеяться, жив и здоров. Ее отчим мертв. Та самая крыса, которую Джинни столько раз не осмеливалась стряхнуть с себя, зная, что иначе он изобьет маму. Отчим и так ее избивал, но только тогда, когда рядом не было Джинни и он не мог получить то, чего добивался.

«Он мертв, он мертв, — истерически повторяла про себя Джинни. — Мертв, мертв, мертв».

И ей вспомнилась та ночь, когда все произошло.

Она уже спала, а проснулась от того, что нечто прижалось к ее губам. Глаза открылись.

— Один звук — и ты покойница, — прошептал отчим.

У нее вдруг заболела голова, а сердце, казалось, облилось горячей кровью. Джинни-то думала, что в «Ларчвуд-Холле» она в безопасности, здесь он до нее не доберется и никогда не узнает про ребенка.

Отчим залепил ей рот клейкой лентой и той же лентой туго стянул запястья.

— Это мой ребенок?

Он расхохотался, а его пенис, его затвердевший пенис, прикоснувшись к ее лицу, ткнулся вниз живота. И попал куда надо — после того, как она осталась без ночной рубашки.

— Мой? — хрипел отчим.

Внезапно Джинни поняла, что не может думать ни о чем, кроме своего нерожденного ребенка. Она сосредоточилась только на маленькой жизни, которой вскоре предстояло прийти в этот мир. А ведь, кстати, об этом никто не спрашивал ребенка. Никому нет дела до того, согласно ли дитя быть плодом пьяного насилия.