Победитель. Апология

— Сегодня нельзя опаздывать — обход профессора.

Проворно завязывает вокруг шеи атласный платок. Спиной поворачивается, и ты тотчас удобно подставляешь дубленку под ее слегка приподнятые руки. Через секунду — снова лицом к тебе. Пальцы бегут по пуговицам, а в правдивом взгляде — укоризненный вопрос.

— Все еще сердишься?

Запах духов порхает по коридору.

— Обход профессора, — напоминаешь ты, но она не двигается. Пусть обход! Пусть опоздаю! Неужели не понимаешь, что так я не могу уйти.

«Первый автобус приходит к нам в половине десятого».

— Ты же знаешь, как я хотела поехать. Ты не веришь мне?

«Будьте добры, какой врач дежурил в ночь с субботы на воскресенье?»

— Верю. Но ты рискуешь прогневить профессора.

Еще некоторое время всматривается в тебя, потом неуверенно опускает дрогнувшие ресницы. Берет, не глядя, замшевые перчатки.

— Счастливо, — чуть слышно произносят ее губы, и вот уже перестук каблуков — сперва медленный, потом все быстрее — раздается на лестнице. Переиграл, Рябов!

«Ты уверен, что любишь меня?» — И та же пытливость в устремленных на тебя сострадающих глазах. «А ты?» — следовало б спросить, но у тебя не хватило пороху. Какую-то околесицу понес — насчет помощи, которую ты торжественно обязуешься оказывать ей в домашнем хозяйстве. Гладить собственные брюки и носовые платки, ходить за арбузами и чуть ли не мыть окна по весне. Без единой улыбки слушала она этот претендующий на иронию вздор. А может, и не слушала — просто смотрела, что-то решая про себя.

Запах духов шарахнулся, словно спохватившись, что остался без хозяйки, прощально окатил с ног до головы я улетел следом. Возвращаешься в кухню. Переиграл, Рябов! Стоя отхлебываешь чай. А что, собственно, тревожит тебя? Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница… Догадывается ли тетка Тамара, что ты чуть свет явишься к ней с визитом? На чудо надеешься? Вдруг не уехала девочка в поэтическое свое Жаброво? Но коли так жаждешь увидеть ее, почему не поднялся в половине шестого и не подкараулил на автостанции?

«Не ждала? Решил проводить. Надеюсь, ты не заявишь протеста?» На вас ползет автобус. Ты делаешь вид, что не замечаешь его — ей вверил себя с этой минуты. Она берет тебя за руку, в сторону отводит. Голубые, с белым, варежки домашней вязки.

Кипятку подливаешь в остывший чай. Кто вяжет ей варежки? Хозяйка в Жаброве? «Тетя Матрена как к дочери ко мне. А мне неловко — я не могу к ней как к матери. Я ни к кому не могу как к матери».

«Познакомьтесь, тетя Матрена, это — Станислав». Исчерпывающее объяснение! От тетки Матрены сладко пахнет навозом, руки грубы и мозолисты, а нравственность — на безоблачной деревенской высоте. «Этостанислав» стоит перед ней в своем бесстыжем коротком пальто, в мохеровой шапочке с немыслимым козырьком («Ах, бабоньки, а фуражечка-то, фуражечка у него — срам!») — стоит, живое ухмыляющееся воплощение городского беспутства.

Ополаскиваешь стаканы. Час в твоем распоряжении. Неужто всерьез надеешься застать ее? «Здравствуйте. А я полагал, вы уже в Жаброве. Наслаждаетесь чистым деревенским воздухом». Не знаешь, какую рубашку надеть? Даже твоя супруга, законодательница мод терапевтического отделения, не простаивает столько перед распахнутым шкафом. «Одеться ты умеешь, тут я завидую тебе. — Хоть этому завидует братец. — Не твоим материальным возможностям, а твоему вкусу. Я не умею так. Куплю, повосхищаюсь, а на другой день вижу, что это ужасно пошло. Не могу понять, почему так. Ты профан в живописи, вообще в искусстве, я же замечаю любую фальшь на полотне, а одеваюсь как попугай». Велик, велик Андрей Рябов, а потому — что стоит ему покаяться в маленьких слабостях!

Так на какой рубашке, маэстро, остановили вы свой выбор? Мягкой, мышиного цвета и, разумеется, без галстука — на студенческий манер? Так ты еще не появлялся в аудитории. И не надо, рано. Надевай, что всегда, все равно ведь не застанешь ее у тетки Тамары. Единственный в Жаброве медицинский работник обязан с утра быть на боевом посту. Куда же спешишь в таком случае? Осведомиться у тети, какое впечатление произвела на нее поздняя гостья? А почему бы нет? Да и, в конце концов, надо поблагодарить за гостеприимство.

Замок щелкнул, но ты привычно толкаешь дверь — заперто ли? При девочке из Жаброва не стал бы так.

Клочки бумаги на цементных ступеньках. «Дебет», «Итого» — разорванная ведомость, которую принял вчера ночью за растерзанное в страсти любовное послание. Красноречивая подробность!

Сыро, ветер. Велосипедист в резиновых сапогах. Утром, должно быть, был дождь. «Не ждала? Решил проводить». Мокрый и нахохлившийся, как воробей. Смешной. Больше не жалеешь об этом несостоявшемся свидании?

Сгорбленная семенящая навстречу фигурка. Бурки в галошах. Здравствуйте, тетя Поля, какими судьбами? В гости? Но вы перепутали — воскресенье было вчера. Свернуть тебе некуда, и ты катастрофически движешься навстречу неудержимой старческой доброте.

— Доброе утро. — Останавливаешься.

Тетя Поля замирает от радостной неожиданности.

— Господи, а я думаю: Стасик это или не Стасик? Я тебя еще не видела в этом пальто.

— Стасик, — подтверждаешь ты. Тебя она щадит, а вот братца непременно расцеловала бы дряблыми губами.

— Рано-то как! Ты же к десяти всегда.

Все знает о тебе старая Поля! «Маленький был — пухленький, кудрявенький — встанешь и стоишь, смотришь».

— У Андрюшки-то день рождения завтра. Тридцать.

Добрая нянечка — все помнит. Арина Родионовна.

— Тридцать, — гмыкаешь ты. — Тридцать ноль-ноль.

— Что? — Всполошилась, тревога в поднятых глазах: не случилось ли чего с ее любимцем, с первенцем ее Андрюшей?

Успокаиваешь:

— Жив и здоров.

Потрескавшаяся дерматиновая сумка. Ты помнишь ее столько же, сколько помнишь себя. Морщинистые руки — коричневые, как вареный сахар. «А чего сегодня к чаю-аю! Ну-ка, быстро руки мыть!» Приторный горячий запах, алюминиевая кастрюля без одной ручки. Не у Поли ли, няни и по совместительству домработницы, прошла директор фабрики свой первый кондитерский университет?

Целлофановый сверток.

— Вот. Передай Андрюшке от меня. Я не знаю, где он сейчас…

Носки? Целлофан хрустит и сверкает, перевязанный лентой, — фасованную халву в таком продают. Газета ныне не устраивает Полю — в ногу с веком шагает.

— Сами завтра отдадите. Он пригласит вас.

— Да чего ж меня? Вы молодые, а я чего! Только веселью вредить. Поздравишь от меня, скажешь — поздравляю, не болеет пусть, счастья ему.

Некогда препираться — молча суешь подарок в портфель.