Победитель
Шрифт:
– В Афганистане? – удивленно переспросил Плетнев, подумав: не слишком ли много стало в жизни Афганистана?
– Что ты так удивляешься? Да, в Афганистане. В Кабуле.
– А как же Карпов?
– Да ну, – Ромашов отмахнулся. – Карпов не хочет тобой показатели группы портить. Он ведь ждет жалобы из обкома. И хочет свою задницу прикрыть. Если тебя не будет, ему это проще сделать. Он к этому по-сталински подходит: нет человека – нет проблемы!..
– А милицейская “телега”?
– Про это я вообще не в курсе, – ответил Ромашов. – Какая милицейская телега? Я за ментов не ответчик. Мало ли кто там у них что напишет. Может ведь и ошибка выйти,
Бросил под ноги окурок, прошелся по нему подошвой и так окончил свою краткую речь:
– А там, глядишь, либо шах помрет, либо ишак сдохнет. Когда-нибудь вернешься…
* * *
Тренировочная площадка располагалась внутри обширного комплекса зданий. На ровной зеленой травке разминалось человек двадцать. Должно быть, офицеры. Но кто в каком чине – загадка: все в зеленых маскировочных комбинезонах без знаков различия.
Плетнев и сам уже был в таком же комбинезоне и тоже разминался. Небо ясное, солнце – яркое. Он прыгал, тянулся, отжимался, и ему казалось, что все теперь будет хорошо. Ну просто очень хорошо!
Симонов прохаживался возле скамеек, наблюдая за разминкой и поглядывая на часы. Лет под сорок. Одет по форме. И майорские погоны на плечах.
Но вот он хлопнул в ладоши:
– Становись! Равняйсь! Смирно! Вольно!.. Старший лейтенант Плетнев!
– Я!
– Выйти из строя!
– Есть!
Плетнев сделал два широких шага и повернулся лицом к строю.
– Товарищи офицеры! – буднично сказал Симонов. – У нас новый товарищ – старший лейтенант Плетнев Александр Николаевич. Мастер спорта по дзюдо и самбо. Чемпион Вооруженных сил и спортобщества “Динамо” по рукопашному бою. Мастер спорта по пулевой стрельбе из винтовки. Кандидат в мастера спорта по альпинизму… – Он помолчал, как будто подыскивая слова. – Так что, думаю, елки-палки, с физической подготовкой все ясно. С винтовкой – тоже. А как товарищ Плетнев владеет пистолетом, скоро увидим. Встать в строй!
Часа через полтора, после легкого кросса и непродолжительного борцовского спарринга, Плетнев стоял с пистолетом в руке, и в семидесяти метрах от него торчала свежая ростовая мишень.
Загнал магазин. Когда прозвучала команда, передернул затвор, совершил кувырок вперед, затем сделал серию выстрелов с колена.
В мишени появились пробоины. Одна в голове, две в корпусе – слева на уровне сердца, справа на месте печени.
Перекат влево. Два выстрела, две пробоины – в каждом из колен.
Перевалился в положение лежа. Еще выстрел. Снова в голову.
Перекат вправо и еще один выстрел.
Перекат на спину. Выстрел из-за головы назад. Новая дырка в голове мишени.
– Старший лейтенант Плетнев упражнение закончил!
Симонов смотрел в окуляр оптического устройства.
– Ну что ж, – сказал он. – Тут, елки-палки, не придерешься…
Чувствуя радостное возбуждение, заставлявшее внимательнее следить за тем, чтобы с лица не сходило выражение совершенной невозмутимости, Плетнев отошел назад, где стояли и те, кто ожидал очереди, и кто уже отстрелялся.
К нему шагнул невысокого роста чернявый парень лет двадцати пяти. Протянул руку:
– Голубков!
Глаза карие, лукавые.
Плетнев протянул свою, назвался.
– А у нас на курсах парень был, – совершенно невзначай сообщил этот хитрый Голубков, вытаскивая сигареты. – Так он, бляха-муха, рикошетом
мишень поражал.Плетнев пожал плечами.
– Ну да, полезная штука… Но не всегда точно получается. Рикошет все-таки…
Голубков сощурил свои лисьи глаза.
– Тоже, скажешь, можешь?
Плетнев опять пожал плечами, а Голубков тут же заорал довольно ехидным тоном:
– Товарищ майор, разрешите обратиться! Разрешите Плетневу показать, как он рикошетом стреляет!
– Вот ты даешь! – только и сказал Плетнев.
Деваться некуда. С пистолетом в опущенной руке встал за бетонный столб, служивший опорой. Столб загораживал мишень. Он выглянул на мгновение и тут же сделал три выстрела по касательной в кирпичную стену тира. Рикошетируя, пули дико визжали в полете.
Честно сказать, он совершенно не был уверен в результате. Рикошет – дело дурное, никогда нельзя точно знать, куда он пойдет. Черт дернул Голубкова за язык!.. теперь стыда не оберешься…
Плетнев смотрел на Симонова, а Симонов смотрел в окуляр.
– Куда целили, Плетнев? – спросил он, не отрываясь.
– Две в корпус, одну в голову, – сказал он.
– Ну, елки-палки, даешь прикурить! – Симонов повернул голову и посмотрел на него несколько странно. – Все три там.
Плетнев выдохнул с облегчением. Нет, все-таки иногда и ему может немного повезти!..
* * *
Утром солдаты сидели в гимнастерках, теперь на жаре растелешились, и в минуты пауз, когда не нужно было обеими руками растягивать перед собой на двух палках разноцветные квадратные флаги, в определенные моменты складывавшиеся в ту или иную картинку, залитые солнцем трибуны сияли голыми телесами.
– Сколько же у них этих тряпок? – недовольно спросил Голубков, утирая пот со лба. – А?
– По семь, должно быть.
– Почему по семь?
Плетнев пожал плечами.
– Потому что каждый охотник желает знать, где сидят фазаны.
– А-а-а… Наверное… Так это сколько ж, получается, ткани извели?! – задался Голубков возмущенным вопросом, обводя взглядом неохватное пространство Большой Спортивной арены. – Если сто двадцать тысяч мест… а солдатня занимает четверть… то это тридцать тысяч. Между прочим, три дивизии, если по-военному… Это что же -тридцать тысяч квадратных метров?!
Голубков вообще был человеком чрезвычайно рачительным, не уставал указывать на вопиющие примеры бесхозяйственности и то и дело ссылался на деревню, где рос, как на образец разумности и процветания.
– Ты на семь забыл умножить, – заметил Плетнев.
– Двести десять?!
Снова грянула музыка, сквозь которую пробивались мощные удары метронома. Трибуны вспыхнули, засверкали, и вместо белизны бесчисленных солдатских торсов возникла зеленая лужайка, на которой стоял задорный олимпийский Мишка – улыбающийся, с белой мордахой, с веселыми черными глазенками, с ушами почти как у Чебурашки, украшенный золотым пояском и пряжкой в форме пяти сцепленных колец.
– Сердце кровью обливается! Да если бы нам в деревню хоть даже сотую часть, мы бы!.. Эх, вот она – бесхозяйственность!
Плетнев хмыкнул.
– И на какой ляд они попусту тренируются? – задался Голубков новым вопросом. – Его все равно переделывать будут.
– Кого?
– Да Мишку этого. – Голубков с досадой махнул рукой. – Нос-то у него какой?
– Какой?
– Не видишь, что ли? Еврейский! Все говорят…
Плетнев приложил ладонь ко лбу и присмотрелся.
– По форме, что ли?