Победителей не судят

Алекс сидел с раскрытым ртом, понимая, что то, что сейчас говорит ему отец, из категории интимных откровений, о которых нельзя рассказывать никому, может быть, даже маме.

— Папа, а что ты думаешь сам? — спросил он.

— Что думаю… — Николас с минуту сосредоточенно разминал щетину широкой кисти. — Я, Алекс, просто не могу не прийти к одному выводу: молчаливый и замкнутый Иуда был самым преданным учеником Христа. Он был единственным, с кем Иисус несколько раз уединялся в последние дни, и никто не знает, о чем они говорили. Он потому-то и был молчалив и замкнут, что знал свое предназначение и готовился к нему. Он должен был стать квинтэссенцией человеческого порока во имя укрепления веры. Он должен был разыграть сцену предательства, раскаяния и самоубийства. Причем последнее было уже не игрой, а принесением себя в жертву. Задыхаясь в позорной петле, он покидал этот мир, осознавая, что никто и никогда не узнает правды и не оценит его жертвы. Никто, кроме самого Христа. И, если все это так, то там, — Николас Шеллен показал рукой вверх, — они рядом.

— Значит, это был обман? — спросил пораженный услышанным Алекс.

— А чем, по-твоему, занимаемся мы с твоей матерью? На всех сценах мира творится обман, иллюзия. Людям это надо. Без этого они просто не мыслят себя людьми. Впрочем, мы с тобой начали разговор о предательстве, и, поскольку тема исчерпана, давай-ка отправляйся делать уроки. И помни: все, что я сказал, — мое личное мнение, которым я поделился только С тобой.

— Я понимаю, папа.

Вспомнив этот разговор, о котором он не рассказал даже брату, Алекс пришел к выводу, что, если отец был прав, Иуда все равно не герой, ведь за свою преданность Христу он получил Царствие Небесное.

* * *

Дня через три, когда братья сидели на чердаке и старший продолжал шлифовать свое зеркало, а младший возился с их старым трехколесным велосипедом, который они решили отремонтировать и затем продать кому-нибудь из ребят, Эйтель поинтересовался, как у Алекса дела на амурном фронте.

— Да так, — вяло ответил тот. — Встречались пару раз.

— Вы знакомы уже неделю, а тебя еще не представили ее папаше, — заметил Эйтель.

— Не стану же я сам напрашиваться, — буркнул Алекс.

Эйтель вытер руки тряпкой и с сожалением посмотрел на брата:

— Ладно, придется помочь голубкам, а то, чувствую, толку от вас не будет никакого.

На следующий день он принес и показал Алексу два билета на цирковое представление.

— У Сарасани новая программа с жирафами, утконосами и еще с чем-то там. Билетов не достать. Если бы не Слюнявый — у него дядя чистит лошадей в цирковой конюшне — пришлось бы ждать недели две, пока схлынет народ. Между прочим, отдал четыре марки, ну да чего не сделаешь для влюбленных. Держи. Пригласишь Лотика на завтрашнее вечернее представление. Ох, завидую я вам, молодым!

Алекс от неожиданности некоторое время молча рассматривал билеты, не зная, что сказать.

— Спасибо, Эйти. А почему ты не взял три билета? Сходили бы все вместе.

— Потому что завтра утром ты отправишься к Либехеншелям с официальным визитом.

— Зачем?

— Затем, что так принято. Мол, позвольте ангажировать вашу прелестную дочурку на вечернее представление.

На следующий день Алекс долго мялся возле большой дубовой двери с медной табличкой, на которой было выгравировано: «Инженер Г. Либехеншель». Он стоял, аккуратно причесанный и опрятно одетый во все лучшее, что только нашлось в гардеробе братьев, не решаясь нажать на кнопку звонка. Наконец, собравшись с духом, он протянул руку, но как раз в этот момент за дверью послышались шаги, приглушенный разговор, и она неожиданно отворилась. На пороге, увидав Алекса, замер отец Шарлотты.

— Здравствуйте, господин Либехеншель, — прошелестел Алекс, зачем-то вытаскивая из кармана два заветных билета в цирк.

— Здравствуй. Что это у тебя?

— Это? — Алекс посмотрел на билеты. — Это билеты на новое представление в цирке Сарасани, господин Либехеншель.

— Билеты в цирк? — Мужчина в добротном светлом сюртуке и летней соломенной шляпе приподнял брови. — Что ж, давай посмотрим.

Он взял красиво оформленные билеты, мельком взглянул на них, отдалив от себя в вытянутой руке и выпятив нижнюю губу, отчего сделался похожим на Бенито Муссолини, после чего повернулся и протянул стоявшей позади женщине, в которой Алекс узнал мать Шарлотты.

— Кто-то прислал билеты в цирк, Генриетта, — сказал он. — Ну, мне некогда.

Он похлопал Алекса по плечу и стал быстро спускаться по лестнице.

Женщина с любопытством посмотрела на мальчика, потом на билеты и, о чем-то догадавшись, крикнула вдогонку мужу:

— Это, наверное, кузина Гертруда!

Женщина собиралась что-то спросить у Алекса, но в это время в глубине квартиры зазвонил телефон, и она, поблагодарив, закрыла перед его носом дверь.

Вот тебе раз! Алекс открыл рот, чтобы объясниться, но было уже поздно. Он немного потоптался возле двери, протянул было руку к звонку, но нажать так и не решился.

— Что?! — вскричал Эйтель, когда брат вернулся домой. — Ты отдал билеты родителям и ничего не сказал?

— Понимаешь, Эйти, как-то так получилось… Они сами выхватили их у меня. Ее папаша сильно торопился, а потом там зазвонил телефон и…

Эйтель некоторое время смотрел на обескураженного ухажера-неудачника, а потом вдруг начал громко смеяться. Схватившись руками за живот, он сначала повалился на диван, потом скатился на пол, лег на спину и принялся дрыгать ногами.

— Ой, не могу!

Успокоившись, он уселся прямо на полу, привалившись спиной к дивану.

— Ну в кого ты такой застенчивый? — спросил он, вытирая слезы. — Трудно тебе было сказать, что пришел ты к Шарлотте, к их дочери, потому что влюблен в нее по уши, да и вообще намерен жениться? Ну где я возьму денег на новые билеты, вежливый ты наш?

Из глаз Алекса готовы уже были политься слезы обиды. Увидав это, Эйтель поднялся и, отряхивая штаны, деловито произнес:

— Ладно, все, что ни делается, все к лучшему, как сказал один бюргер, которому трамваем отрезало ноги. А знаешь почему?

— Знаю, — со всхлипом вздохнул Алекс, — не нужно тратиться на сапоги.

— Вот именно. Значит, так, — Эйтель задумчиво посмотрел куда-то в сторону, — билеты мы отбирать, конечно, не станем, а поступим по-другому. Только на этот раз действовать буду уже я.

Вернувшийся откуда-то на следующий день, Эйтель сообщил брату, что Либехеншели приглашают его в гости и завтра — а это как раз будет воскресенье — в десять часов утра ему надлежит явиться к ним при полном параде.

— Я подкараулил Шарлотту на улице и все ей рассказал, — пояснил он. — Оказывается, в цирк никто из них не ходил: не сумев выяснить, кто прислал билеты, они решили, что это чья-то глупая шутка. К тому же сам Либехеншель был вчера вечером допоздна занят на заводе, а у Шарлотты по пятницам урок музыки. Так что билетики того — пропали задаром.

— А они меня точно пригласили? — спросил Алекс.

— Что я, вру, что ли? Наверное, будут извиняться. Если позовут к столу, ты для приличия побеседуй на отвлеченные темы, ну там о погоде или о видах на урожай картошки, а потом, как бы невзначай, возьми да и скажи, что мы, мол, с братом строим телескоп.

В итоге все вышло как нельзя лучше. Родители Шарлотты очень вежливо извинились за недоразумение и, действительно, пригласили Алекса к столу. Узнав, что их дочь уже несколько дней дружит с братьями, они подробно расспросили его об их родителях и, похоже, остались довольны услышанным.