Победив, заточи нож

Я снова кивнул.

– В кабинете, где ты был, стоит буфет. Вторая полка снизу, там стоит серебряная посуда. Сними ее и с силой нажми на полку обеими руками, только пошире их раздвинь, ближе к краям. Когда услышишь щелчок, сможешь отодвинуть заднюю стенку. Там тайник.

Тайник, хоть не сразу, но благодаря подсказкам лейтенанта, я нашел и открыл довольно быстро. Подняв руку с подсвечником, под неровное, колеблющееся пламя свечей, я выгреб все из тайника на пол. Ковчегом оказалась небольшая запаянная шкатулка из серебра с ажурными украшениями – рисунками на божественные темы. Мешочки и шкатулки я рассматривать не стал, не было времени. Вернувшись, я окончательно освободил Оливье от пут и вложил ему в руки крест и святую реликвию.

– Я помолюсь, – и он прикрыл глаза. Его губы медленно шевелились.

Сейчас он настраивал себя на смерть, как на долгожданное избавление от физической и душевной боли, тогда как священная реликвия в его руке являлась призрачной надеждой на спасение души и воскрешение тела в Судный день. Наконец, открыв глаза, он тихо прошептал:

– Я готов.

Лезвие кинжала резко взметнулось вверх, тускло блеснув при свете свечей, а затем, молнией, упало вниз. Тело дернулось в агонии, но уже в следующую секунду неподвижно замерло. Шевалье умер, глядя пустым, неподвижным взглядом в полог своей кровати. Я положил кинжал и, преклонив колени, стал медленно и нараспев читать «Отче наш», а затем прочел «Радуйся, Мария». Встав с колен, посмотрел в окно. Небо только-только начало сереть. Я бросил взгляд на мертвеца.

– Ты хотел убить меня, шевалье Оливье де Мони, а умер сам, от моей руки. Так что мы теперь в расчете.

Вернувшись в кабинет, все, что выгреб из тайника, закинул в приготовленную матерчатую сумку, после чего накинул плащ, надвинул как можно ниже капюшон и вышел из дома покойника. Дверь я оставил чуть приоткрытой, так что в ближайшее время любопытные соседи найдут труп и связанную служанку.

Вернувшись к Фурне, который с нетерпением меня ждал и, похоже, даже не ложился, я выложил на стол все, что взял в тайнике. Пьер бросил быстрый взгляд на шкатулки и кошельки, но спрашивать ничего не стал, а просто сидел и молча смотрел на меня. Было видно, что он сгорает от любопытства и ждет от меня рассказа, как все прошло, но при этом прекрасно понимает, что это уже не его дело. Расскажет – хорошо, а не расскажет – так надо. Я уже для себя решил, что хотя Бретонец и так по уши влез в это дело, но другие подробности ему знать не нужно. К тому же меня сейчас больше всего интересовало содержимое шкатулок, так как именно в них я рассчитывал найти записку нотариуса. Я боялся, что профессиональный убийца, отставной лейтенант арбалетчиков, мог соврать, чтобы заставить меня дать клятву. Открыв большую, я обрадовался, когда увидел лежащие там документы, но начав перебирать их понял, что все эти бумаги – денежные документы.

– Неужели соврал?! – невольно вырвалось у меня.

Пьер вскинулся, посмотрел на меня, открыл рот, но спрашивать ничего не стал, решил промолчать, глядя, как я медленно перебираю, одну за другой, бумаги.

– Ха! Не соврал, сукин сын! – воскликнул я, когда развернул небольшой листок бумаги, лежавший между двумя чьими-то расписками.

Я впился глазами в текст.

«Почерк легко можно узнать, сравнив. Как-никак писал королевский нотариус, а суть написанного прямо на виселицу тянет. Хоть и двусмысленно, но при этом легко можно понять, что надо срочно убрать плохого человека по имени Гавьо Деко. Именно этот парень оказался неосторожным и, упав с лошади, сломал себе шею. По крайней мере, тебя, Фонтен, можно обвинить в смерти королевского казначея».

Я был доволен, вот только радость моя была далеко не полной. У меня были свидетельские показания мертвеца, но только на словах. Имелась записка о причастности нотариуса к преступлению, но при этом именно она являлась доказательством, что не он убил Деко.

«Вот же хрень собачья», – сердито подумал я, после чего открыл маленькую шкатулку, но тут же сердито отодвинул ее в сторону, так как там не было бумаг, а лежали ювелирные изделия, как мужские, так и женские. В другое время я мог бы посмотреть на эти украшения, но сейчас у меня не было настроения любоваться драгоценными побрякушками.

– Ого! – не удержался от восхищенного возгласа при виде разноцветных искорок, заигравших в солнечных лучах на многочисленных гранях драгоценных камней, приподнявшийся со стула Фурне. – Славные такие побрякушки.

– Хватить глазеть, лучше разберись с бумагами, – и я сунул бумаги Фурне.

Оторвавшись наконец от разглядывания ювелирных изделий, Пьер взялся просматривать документы. Я сел напротив него. Пьер, внимательно пробегая листы глазами, один за другим откладывал их на стол. Закончив, посмотрел на меня и покачал головой:

– Если ты имел в виду что-то, изобличающее деятельность шайки, то вынужден тебя огорчить, для тебя тут ничего нет. Расписки от четырех должников на общую сумму в двести двадцать золотых монет. Вексель на крупную сумму, заверенный банкиром. Восемьсот золотом. Купчая на землю, заверенная королевским нотариусом, а еще купчая на дом, заверенная в ратуше.

– Плохо.

Я собирался рассчитаться по-свойски с экс-лейтенантом, получить от него компрометирующие документы, а затем отсидеться в тихом месте до приезда королевского эмиссара. Вот только кроме пресловутой записки у меня на руках ничего не имелось. Да еще убийство. Все-таки сумел меня провести шевалье, хотя и сам этого не сознавал. Нетрудно было догадаться, что последует за смертью де Мони. Казначеи подчистят свои документы и лягут на дно, а разбойники из шайки лейтенанта разбегутся в разные стороны, и я при этом ничего сделать в этой ситуации не мог. Не мог прийти ни к прево, ни к королевскому наместнику, да и ни к кому другому, облеченному властью, в этом городе. У меня не было даже знака власти – печатки, украденной во время моего ареста. С другой стороны, она являлась только опознавательным знаком для отдельных людей и действовала только вкупе с определенными словами – паролями. В городе была королевская почтовая станция, но чтобы отправить через нее письмо, нужны были специальные полномочия, которых у меня не было.

Я понимал, что меня послали с одной целью: собрать и по возможности проверить полученные сведения, а также наблюдать за указанными в списке людьми. Я бы так и сделал, если бы меня, с первых дней моего пребывания в Бурже, не старались убить. Я защищался. Вот только это потом еще надо будет доказать! К тому же в замок Божон именно экс-лейтенант ездил с документами и деньгами, а значит, основного свидетеля нет. То есть будут мои показания против их слов, а значит, ничего им не будет. Ну, погонят со службы… И что? Они за год столько нахапали, что на две жизни хватит. Их прямо сейчас надо брать и колоть на месте, тепленьких! Вот только при таких доказательствах комиссия будет колоть меня! Мать вашу! Бессонная и нервная ночь плюс дурацкое положение, в котором я оказался, – все это меня начало меня бесить. Пришлось приложить усилие, взять себя в руки и сделать то единственное, что я мог себе позволить предпринять: пойти на постоялый двор «Голова сарацина» и потребовать у хозяина, чтобы тот срочно отправил курьера в Тур. По крайней мере в этом случае у меня будет хоть какое-то оправдание, что я что-то сделал, чтобы поймать преступников. С другой стороны, о постоялом дворе было известно людям Оливье де Мони, а значит, там меня могли ждать.

– Пьер, у тебя есть какое-нибудь оружие, кроме ножа?

– Не держу. Но могу найти.

Немного подумав, я отдал ему кусок листа, на котором записал имена преступников.

– Сохрани.

Бретонец пробежал список глазами, потом посмотрел на меня, саркастически хмыкнул и сказал:

– Ну ты и свору собрал. Член городского совета, капитан городской стражи, главный казначей налоговой палаты. Кстати, если ты еще не знаешь, то на должность главного казначея человека назначает сам король. К чему я тебе это говорю: никто не любит, когда его тыкают носом в свое дерьмо.

– Я прекрасно знаю, как это выглядит, потому что прямо сейчас стою в куче дерьма, причем обеими ногами.

– Что, все так плохо? Хотя, судя по твоему списку, так и есть. На твоем месте я бы забился в самую глубокую нору до прибытия комиссии. Когда они приедут, их слова будут против твоих обвинений, вот только я не знаю, кому из вас больше поверят.

– Если тебе больше нечего сказать, топай в свою ратушу, а я навещу хозяина постоялого двора «Голова сарацина». Отправлю через него письмо.

– Погоди, Клод. А с этим что? – и он махнул в сторону лежащих на столе мешочков, в которые я, так занятый своими мыслями, не удосужился посмотреть.

Два кошелька были набиты золотыми монетами, а три других – серебром. Я отсыпал себе серебра, после чего взял несколько золотых монет.

– Тебе надо? – спросил я Бретонца, кивая головой на открытый мешочек с серебром.

– Не откажусь.

– Забирай. Остальное пока спрячь.

Мне с самого начала службы вбивалось в голову: для того чтобы выжить и решить поставленную перед тобой задачу, необходимо заблаговременно, предвосхищая действия противника, действовать, не давая ему расслабиться, чтобы потом нанести удар там, где он не ждет. Так как мне приходилось вести свою личную «войну» всегда на чужой территории и выступать против профессионалов, то борьба очень редко облекалась в цивилизованную форму, в основном была безжалостной и грязной, поэтому про мораль и говорить не приходится, так как она никак не стыкуется с истинным профессионализмом. Хотя беззакония и самодурства в этом времени хватало, но при этом был свод законов, согласно которым смерть экс-лейтенанта арбалетчиков грозит мне виселицей, а если я еще предприму жесткие меры против королевских чиновников, то… шансов на жизнь практически не остается. Я словно набросил на зверей ловчую сеть, вот только в последний момент оказалось, что та соткана из тумана. Взойдет солнце, она исчезнет, и я останусь один против стаи хищников. Такие мысли не радовали, заставляя еще более напрячься.