Побег из волчьей пасти

Она гостеприимно пригласила нас остановиться в гостевом доме и пообещала немедленно прислать служанок. Сама же отправилась распорядиться насчет обеда.

В кунацкую нас провожал молодой князь — такой же красавец, как и его сестра. Гибкости его фигуры в красной черкеске могли бы позавидовать поклонницы Джейн Фонды. Он был чрезвычайно любопытен и засыпал нас вопросами, перескакивая с темы на тему. То интересовался, с какими болезнями Спенсер наиболее искусно справляется, то расспрашивал меня о жизни в Стамбуле, куда он желал непременно попасть. Он слышал про Сефер-бея и гордился им, как мужественным защитником интересов черкесов у трона султана. Как ни странно, его не смущало, что Заноко, в первую очередь, печется о возвращении своих владений в Анапе.

— Он ведет себя как настоящий князь, — так нам перевел Натан его ответ.

Когда мы восхищались очарованием хозяйки дома, мы не понимали, что такое настоящая красота! Стоило войти в кунацкую служанке, мы дружно замолчали. Спенсер даже сглотнул.

Она была наделена той красотой, которая признается абсолютно всеми и в любое время человеческой истории. Это была красота вне времени и вне географического пространства. Такую женщину боготворили бы и в Древнем Риме, и в XXI веке, откуда меня забросило. Человечество за свою историю прошло много этапов, в которых тот или иной типаж, часто неожиданно, признавался эталоном. Мир, кроме того, разделен на континенты. И женщина, считающаяся привлекательной, например, для европейца, могла вызвать усмешку у африканца. И, наоборот. Но служанка, которая сейчас двигалась между нами, невольно замершими и даже задержавшими дыхание, была бы признана красивой на любом материке. И если бы она жила в эпоху Рубенса с её пышнотелыми традициями и повальным увлечением мужчин впечатляющими формами, она бы все равно была возведена на пьедестал. И если бы она попала в Африку, где красивыми среди некоторых племен считаются, например, женщины с длиннющими шеями или с нижней губой, наподобие чайного блюдца, она бы и тут вызвала восторг. И даже если бы она стояла рядом с Мэрилин Монро в тот момент, когда несравненная блондинка позволяет порыву воздуха фривольно приподнять ей платье, черкешенка переключила бы внимание на себя.

Служанку без какой-либо натяжки можно было назвать Богиней гор. Все в ней было прекрасно — и глаза, и лицо, и пропорции тела, и грация, и манера двигаться, лишенная намека на наивное кокетство, которым грешили местные девушки. Любой эпитет, каким бы чрезмерным он не казался, ей подходил сполна.

Она прекрасно осознавала свою божественность: постоянный восторг, восхищение, замирание, сопровождающее каждое её появление среди мужчин. А в ответ превращалась в изваяние из мрамора. В Снежную королеву.

И в этом, как ни странно, лично я видел единственный ее изъян. Будто она потеряла немаловажную составляющую безупречной красавицы — обаяние мягкости, трепетной нежности, теплоты.

Возможно, я был не прав. Может сейчас она выйдет из комнаты, окажется в кругу подружек, сбросит это надменную и ледяную маску, засмеётся радостная от того, что опять взрослые мужчины при виде её затаили дыхание, замерли с отвисшими челюстями. «Вы видели? Видели?» — будет она повторять, смеясь. А потом спародирует кого-то из нас, чем вызовет смех подружек. И сама, чуть подержав это выражение лица с раскрытым ртом и глазами навыкате, сбросит его и опять засмеётся долгим и чистым смехом. Может быть. И было бы лучше, чтобы так и было. Чтобы она при всей своей неповторимой красоте, оказалась еще и живой, обаятельной девушкой.

«Зато, теперь я окончательно понял Торнау, — подумал я, не сводя глаз с черкешенки. — Его восторги. И, все равно: предложи мне сейчас выбор между нею и Маликой, я бы не раздумывая выбрал свою Царицу!»

Служанка, наконец, вышла из комнаты. Наваждение, охватившее нас, растаяло. Все разом выдохнули. Мы переглянулись со Спенсером. Будто сказали друг другу: «Ты это видел? Видел?!»

… Бейзруко предложил нам пару дней отдохнуть, а потом выдвинуться в военный лагерь. Там в данную минуту находился Хаджуко Мансур и планировался военный совет князей черкесской конфедерации. Ожидались выборы военного вождя и определение ближайшей стратегии войны с русскими. Союз черкесских племён был добровольным. Каждый вождь был волен сам решать, как участвовать в борьбе. Лишь после клятвы, данной сообща, можно было говорить о совместном действии. Так, вожди поклялись несколько лет назад, что не сложат оружия, пока не изгонят русских со своей территории.

Спенсер потратил дни отдыха на этнографические изыскания. Следовало признать: его дух первооткрывателя и ученого был не слабее азарта разведчика. Он расспрашивал всех подряд обо всем, что попадалось на глаза. Натан всюду его сопровождал. Он был явно не в восторге от энтузиазма своего потенциального спасителя.

Я же сдружился с Бейзруко. Мы учили друг друга языкам: он меня — адыгейскому, я его — турецкому. Молодой князь планировал через несколько недель сушей отправиться в Стамбул через границу в Грузии. Чем его не устраивал морской путь, я не понимал.

Еще я выпросил у темиргоевца несколько уроков владения саблей и кинжалом. Он не отказал. Но посмеивался над моими потугами. Требовались годы, чтобы овладеть искусством боя на саблях. С кинжалом было все попроще, не считая навыка его метания.

— В конном бою бывает так — объяснял мне Бейзруко с помощью своего слуги, немного знавшего турецкий. — Соскочишь с лошади перед врагом. Бросишь в его коня кинжал. Вскакиваешь на своего — и враг твой. Руби — не хочу!

В искусстве джигитовки он, как и большинство черкесов, живших в долинах, не знал себе равных. К коню они привыкали с младенчества. Уклонения на полном скаку, перевороты, подъем в седле, соскок или прыжок на лошадь врага из засады и прочие приемы — всем этим князь уже овладел в совершенстве, несмотря на молодые годы.

Особенно меня поразил навык перезарядки короткого мушкета на полном скаку. На этом была построена своеобразная тактика боя.

— Подлетаешь к колонне солдат или к казакам и стреляешь. Далее или за шашку берешься, или разворачиваешь лошадь и перезаряжаешь. — рассказывал он, как о чем-то обыденном.

Орудовать шомполом, когда твой конь летит по полю боя, перепрыгивая через камни и трупы?! Сыпануть на ходу приготовленную порцию пороха из газыря на запальную полку… Вытащить из пенала на груди патрон… Лихие ребята и грозная кавалерия!

— С нами только казаки могут справиться, — хвалился князь, — да и то, если превосходят числом!

Он охотно рассказывал о черкесской породе лошадей — высоких и очень выносливых — и об их боевой подготовке. Сам он ездил на горячем жеребце Черноглазе, которого тренировал еще с того времени, когда он был жеребенком. Большинство же воинов предпочитали меринов.

Муштровали их нещадно, превращая и без того выносливую лошадь в верного помощника воина. Практически в боевого товарища. Держали в темных конюшнях, чтобы привыкали к темноте. Стреляли над головой, чтобы приучить к звукам выстрелов. Учили плавать и прыгать в воду с крутых обрывов. Держали в табунах, чтобы учились добывать себе пищу. Даже приучали бить противника задними копытами или, вставая на дыбы, биться с конем врага.

— Мой Черноглаз и не такое умеет! — хвалился Бейзруко. — Научил его наскакивать сзади и, обхватывая передними ногами седока, скидывать его на землю!

Другой бы на его месте поклялся, но только не молодой князь. Я заметил, что он никогда не клялся именем Аллаха, Христа или другого Бога. И его не смущало применение сала для смазывания пули. Я не был даже уверен, что закубанские племена исповедовали ислам. На мои вопросы на эту тему, Бейзруко отвечал уклончиво и неохотно. Что-то упомянул про священную рощу. Неужели они язычники, молящиеся деревьям? Хотя вполне возможно. Живут же они именно в лесах, пряча там свои дома!

Наша зарождавшаяся дружба чуть не закончилась, когда я показал свои револьверы. Князь влюбился в них с первого взгляда. Понятно, что для всадника они были невероятно удобны. Тем более, пара. Хотя с двух рук не постреляешь из-за ручного проворота барабана.

— Проси за них, что хочешь! Только не моего Черноглаза! — горячился князь. — Десять лучших лошадей из табуна дяди тебе отдам! Сам понимаешь, княжеский табун! В нем самые лучшие кони!

— Да на что мне конь, тем более, десять? Я и на своем держусь кое-как.