Побег из волчьей пасти

А ведь сегодня — 25-е октября! День, который знала вся преданная и исчезнувшая советская Империя! Красный день календаря с парадом на Красной площади! День штурма Зимнего Дворца! Вот только я не нападающий, а защитник. Как белый офицер, стоял в проходе с револьвером в руке, поджидая «красногвардейцев» без красных бантов, но в овчинных шкурах и с саблями, которыми рубят руки павшим врагам.

Из-за поворота высунулась лошадиная голова. Потом появился тушин. Увидел меня. Собрался закричать. Не успел.

Бах! Бах! Бах!

Три выстрела — три попадания. Нелепо взмахнув руками, роняя на тропу расчехленное ружье, охотник мешком свалился под копыта своей лошади.

Кобыла не встала на месте, продолжила движение. Ее подталкивал сзади другой конь. Его всадник выглянул из-за камня и быстро выстрелил в мою сторону.

Наивный! Я вам не спартанец в Фермопилах, чтобы стоять поперек ущелья. Я спрятался за удобными для защиты камнями. И пуля из тушинского ружья безвредно ударилась в скалу, лишь осыпав меня мелкими осколками.

Бах! Осечка!

Первый выстрел — промах. Металлический шарик ударил в седло, не причинив всаднику вреда. А второго выстрела не вышло. Неприятно, но ожидаемо.

Пока я менял револьверы, охотник соскочил с коня и спрятался за его крупом. Лошадь продолжила движение. Показалась голова коня третьего нападавшего.

Бах! Осечка! Что за черт?! Сколько можно?!

Своим единственным выстрелом из второго револьвера я ничего не добился. Лишь пуганул третьего всадника, вынудив его спешиться. Пришла пора плану «Б»!

Эх, не правы вы были, поручик Лермонтов, когда написали свое бессмертное: «бежали робкие грузины»![1] Сейчас бежал грек, притворявшийся черкесом. Бежал так, что пятки сверкали. И в спину ему неслись проклятия охотников, оскорбленных в лучших чувствах.

Ругайтесь! Ругайтесь! Ничего вы не понимаете в тактических отступлениях!

За спиной раздался цокот копыт. Наверное, последний неспешившийся всадник протолкался через затор из лошадей и теперь меня догонял. Инстинкт охотника! Видишь спину врага, гони во весь опор. Уверен, что сабля уже выдернута из ножен.

Я резко развернулся на бегу. Вздернул револьвер.

Бах! Бах! Бах!

Готов! Уноси готовенького! Кто на новенького?

На новеньких остались парочка пуганных, уже поспешавших за мной на своих двоих во всю прыть. А я безоружен! Патроны кончились! Ничего страшного. Я не гордый. Побегаем!

Развернулся и помчался снова вверх по тропе.

Тушины, тяжело пыхтя, побежали вслед за мной. Им, увешанным оружием, приходилось нелегко. И стрелять из тяжелых пистолетов на бегу — не айс!

Бах! Выстрел снова расколол тишину, прерываемую до этого лишь хрипами бегунов.

Стрелял не пистолет! Это был штуцер! Спенсер дождался своего выхода и четко срезал пулей в сердце еще одного охотника. Три — ноль в нашу пользу!

Тушины не знают страха! Тушины не отступают и идут до конца! Нет храбрее воинов среди народов Кавказа! Так о них мне поведал Вано.

По-моему, нет глупее воинов! Потеряв всех своих товарищей, последний продолжал за мной бежать, неумолимо отставая. Участь его была предрешена.

Бах!

Я развернулся и встал как вкопанный. Спенсер снес своим выстрелом бегуну полголовы. Эти пули с ушками — страшная штука.

Я оскалил зубы и мысленно потер лапки. Пришла пора мародерки! Ничего тут не оставлю! Каждый кинжал, каждое седло и, конечно, все лошади будут наши!

… Изрядно пополнившимся караваном мы спускались с горы. Оставили за спиной кучу трупов. Одежду, конечно, снимать не стали, но оружием запаслись выше крыши. Многие кинжалы и сабли должны были стоить немалых денег. Старинная работа, инкрустация серебром, отличная сталь. Будет на что погулять Зелим-бею в Трабзоне!

Спенсер выглядел не менее довольным. Не из-за лута, нет! Не проиграл в нашем негласном соревновании. Два–два — вполне достойный счет. Эти англичане — такие спортсмены!

Удивительно! После всех перенесенных испытаний, после яростной схватки спуск вниз с горы показался нам легкой прогулкой. То ли помогала притормаживать длина нашего поезда. То ли дело облегчили обнаруженные тропки, ведущие серпантином вниз. Наверняка, контрабандисты протоптали.

У подножия горы смешались. Хотели ноги размять и дух перевести. Я подумал даже про дневку. Пошел проверять, не съехали ли вьюки, крепко ли держится подпруга седел. Все ж таки они не для поклажи — для всадников.

Так увлекся осмотром, что не заметил, как нас окружила большая группа всадников. Неужели гурийские милиционеры? Очень похожи на тех, которых я видел в бою под Анапой. Наверное, пограничники, охраняют русско-турецкую границу. Это же надо так нарваться!

Я прыгнул к своему Боливару. Попытался выхватить из седельной кобуры револьвер.

Не тут-то было! Один всадник с гортанным криком стоптал меня своим конем. Задние копыта зацепили грудь. Я громко закричал от вспышки боли.

[1] Поэма «Демон» в 1836 году еще была недописанной. Лишь в следующем году М. Ю. Лермонтов перенес ее действие в Грузию.