Побег из жизни

— Зачем такая жизнь? — сказал Олег. — Почему не найти другое место? Вы так хорошо поете.

— Петь так, как я, умеют многие. Но таких хороших мест мало. Да, да, хороших: здесь я торгую только шампанским. В другом месте пришлось бы торговать собой. Вот этого я не умею, — закончила она свой рассказ.

Прощаясь у своего дома, Ирэн задержала его руку в своих и спросила:

— Вы долго будете в Париже?

— Побуду еще, — отвечал он неопределенно, слегка задумавшись.

— Ну, тогда заезжайте еще за мной, я буду вам очень рада, а всему, что было сегодня, не удивляйтесь. Побудете дольше, привыкнете.

Она приветливо помахала ему рукой и скрылась в вестибюле.

Чем чаще Олег виделся с Ирэн, тем больше думал о ней, о ее жизни.

Две стороны медали.

Ночью, исполняя свои песенки, она казалась безудержной, бесшабашной, легкомысленной. Властно овладевала залом. Так, как может овладевать настоящее искусство. Затем как бы безотказно отдавала себя всем, кто тянулся к ней с бокалами, с намеками.

И только наедине с Олегом она все больше раскрывала перед ним свой внутренний мир. Свою внутреннюю чистоту. Свое человеческое стремление не потерять себя, свое достоинство. Это изумляло его и сближало с Ирэн.

В присутствии Олега она не пыталась властвовать. Ей очень хотелось покоряться. Этот русский парень нравился ей. Ей было хорошо с ним. Она охотно, когда это позволяло время ездила с Олегом по Парижу, подчеркивая при этом, что не она, парижанка, показывает ему Париж, а он показывает Париж ей. У нее, как ни странно, до сих пор не было времени и возможности как следует узнать свой родной город. Так что для нее многое было так же ново, как и для него.

Для Олега Ирэн не была очередным увлечением. Он не был и влюблен в нее. Слишком велико, нерушимо было его чувство к Гале, такой ощутимо родной и такой далекой. Встречаясь с Ирэн, Олег как бы приближал к себе Галю.

А его новой знакомой было очень грустно при мысли, что Олег скоро уедет. Она как-то снова спросила его:

— Вы скоро уедете в Советский Союз?

Олег ответил, что должен будет скоро уехать, но, правда, не в Советский Союз, а в США. Он вкратце рассказал ей о том, что все свое будущее ученого связал теперь со Штатами.

Ирэн было безразлично, куда он уедет, ей просто хотелось, чтоб он остался в Париже.

— Я обязательно вас познакомлю с Пьером Дугласом. С нашим гарсоном. Он тоже ученый. Химик, американец. Родился в Штатах. Мать его была француженка. Чудесный человек.

— Пьер ученый? Химик? — удивился Олег. — Любопытно. Ну что ж, я рад буду поближе познакомиться с ним.

* * *

Адмирал Кларк требовал, чтобы Шервуд постоянно держал его в курсе дела Рыбакова. Шервуд регулярно приходил к своему шефу в один из самых дорогих парижских отелей, где тот занимал номер люкс. Для гостиничной администрации мистер Кларк был директором американского химического концерна.

— Все развивается хорошо, сэр, — докладывал Шервуд. — Смею вас заверить, что сейчас им владеют мечты не только о чистой науке. Он уже почувствовал вкус к тем благам, которые ему могут принести положение и деньги. Оценил прелести жизни в свободном мире. Вы были правы, предвидя, что ему будет трудно от них отказаться. Можно считать, что он уже полностью наш.

— Что конкретно вас убеждает в этом?

— Все его поведение. Он уже не сидит, как раньше, с опущенной головой и глазами, уставленными в одну точку, а носится по Парижу в предоставленном ему «мерседесе». Да знаете, как носится! Наши мальчики с трудом держат его в поле зрения. Он все чаще просит настоящей работы. Увлекся этой красивой певичкой из ночного кабаре, и часто они вместе. Кстати, сэр, с тех пор как он стал бывать у нее, счета ресторанов и магазинов, которые ему приходится оплачивать, стали довольно кругленькими. Он нам дорого обходится. Может, ограничить его расходы?

— Вы оформляете все вручаемые Рыбакову суммы соответствующими расписками?

— Да, сэр. Он расписывается на бланках авансовых счетов химической фирмы, которая затем акцептует эти суммы одному из наших банков. Как обычно, вы ведь знаете, в счетах не указывается, за что именно ему выплачивается аванс, так что всегда можно потом дописать все, что мы найдем нужным.

— А что у него с этой певичкой?

— Ничего серьезного. Обычное развлечение молодого одинокого мужчины. Это ненадолго. К сожалению, серьезным остается его чувство к женщине, живущей в России. Он очень тоскует по ней. Боюсь, что это любовь, сэр.

— В расходах его не ограничивайте. Скоро мы дадим ему настоящую работу. Он сможет оправдать авансы и доказать, что стоит содержания в будущем. Перейдем к другому, более важному вопросу. Доложите как можно точнее все, что этот неудавшийся гений рассказывал вам о своем отце.

— Рабочий. Коммунист. Предан Советской власти до мозга костей. Когда я спросил у Рыбакова, не делился ли он своими планами с отцом, его как будто передернуло всего. «Нет! Нет! Отец никогда не простит мне!» — почти закричал он. Мне кажется, мысли об отце, верней, о том, как отнесся старик к поступку сына, очень мучают Рыбакова. Они, по-видимому, были привязаны друг к другу.

— Что же, тем лучше, — задумчиво сказал Кларк.

— Здесь не пройдут методы вербовки и шантажа, — сказал Шервуд.

— Значит, придется найти другие методы, только и всего. И пора вам, Шервуд, уже заняться вопросом подготовки Рыбакова к отправке в Советский Союз.

— Это не так просто. В Рыбакове, несмотря на его честолюбие и слабоволие, все же чувствуется какая-то сердцевина. И надо быть осторожным, чтобы не спугнуть его. Он все время старается дать мне понять, что решился на побег только ради науки, но ни в коем случае не является врагом своей страны.

— Вот и будьте осторожны. Но запомните раз и навсегда: тот, кто нам нужен, должен быть поставлен в такие условия, что по своей воле или вопреки ей обязан делать то, что требуется нам. Конечно же, Рыбаков ни в коем случае не должен знать истинной цели поездки. Надо придумать какой-нибудь предлог, который показался бы ему приемлемым и не вызвал бы у него никаких подозрений. Может быть, стоит принять во внимание как один из вариантов его любовь к этой женщине... как ее... Гале Громовой. Ищите женщину, как говорят французы, — улыбнулся Кларк.

— Я думал об этом, сэр. Но у меня есть сомнения. Эта женщина уже оказалась препятствием на пути Рыбакова к нам. Он должен был еще в середине круиза, в Париже, отстать от советских туристов, но заколебался и сбежал только в конце путешествия — в Стамбуле. Мы значительно позднее поняли, в чем дело, когда стали известны его отношения к Громовой. Боюсь, что его любовь окажется именно той силой, которая будет работать против нас и сведет на нет все то, над чем я трудился последние месяцы.

Кларк перестал улыбаться и строго сказал: