Побег от посредственности

Перед выходом Ричард оглянулся, заметил ледяной взгляд мужчины, и его пробрал холод.

Они сделали несколько шагов.

– Подождите! – Оба они обернулись. Брюнетка догнала их. – Я могу немного пройти с вами?

– Конечно, – ответил Ричард.

Виктория незаметно кивнула головой и зашагала вперед, за ней последовали Наталья и Ричард.

НАТАЛЬЯ, РИЧАРД И ВИКТОРИЯ НА ПЛЯЖЕ

Путь к смерти непрост, он ведет не удобной дорогой, а сквозь собственный центр, который касается света.

Трое покинули древнюю Яффу и отправились в город. Справа поднимались многоэтажки, слева тянулся широкий, длинный пляж. Они прошли около шумного пляжного ресторана, стоящего на песке, повеяло ветром, несущим аромат свежего кофе и еды. Неподалеку был почти пустой пляж, они сели в тени соломенного зонтика. Ричарда манили русское аристократическое очарование Натальи, аромат незнакомых духов, немного пряный от запаха сильного женского тела. Она неотразима! Чары женской красоты – они реальны или это лишь шаблон, навязанный обществом? Моя способность замечать прекрасное врожденная? Ее можно развивать? Определенно! Вокруг меня столько прекрасного, что я задыхаюсь.

Ричарда охватила неописуемая радость, мир прекрасен – песок, небо, море, – внезапно он кажется себе обнаженным, уязвимым, но в то же время воодушевленным. Он открыл новый, до сего времени скрытый мир – мир, который прекрасен в каждый момент его жизни. Он почувствовал глубокий покой внутри. Пусть случится что угодно, с этой минуты он будет относиться к этому как к подарку. С открытым сердцем он взглянул на Наталью. Та слегка кивнула и начала рассказывать.

Мои родители выросли в Советском Союзе, но, несмотря на это, от предков у них остались некоторые аристократические привычки. В воскресенье после обеда к нам регулярно приходили гости пить чай с тортом. Мама играла им на пианино и пела. Уже в четыре года ее игра меня огорчала, она не была фальшивой, но «нечеловечной». Я чувствовала, как занавески тянулись к себе, ковер вдавливал свои ворсинки как можно глубже, несчастный пес прятал хвост и скулил. Вся квартира страдала от ее игры так же, как я. Она относилась к типу людей, которые учатся только умом, по существу и безучастно.

Однако фортепиано меня привлекало. Кажется, мне было пять лет, когда у меня впервые получилось приподнять крышку. Я торопливо сунула под нее хрупкие пальчики, я хотела услышать приятные звуки, но крышка упала и прищемила мне пальцы. Зазвучало несколько тонов. Я уже начинала плакать, когда пианино зашептало: «Еще, еще, не бойся…» Я вновь уперлась в крышку, и в этот раз она откинулась назад. Я сыграла несколько нот и услышала мелодию – кто-то направлял мои руки. Я чувствовала музыку, видела ее, она проходила по моим пальцам, и они ее принимали – легко, без усилий и стараний. Откуда-то они знали ее.

– Дорогой, подойди скорее сюда! Наша дочурка играет на пианино.

Я обернулась и виновато улыбнулась. Мама выглядела такой счастливой.

– Наймем ей преподавателя, посмотрим, действительно ли она этого хочет, – строго, но с любовью сказал отец.

***

– Извините, но я не буду учить вашу дочку играть! Она упрямая, отказывается учить технику, гаммы, подчиняться дисциплине.

– Но ведь она с утра до вечера пиликает какие-то мелодии, – вяло сопротивлялась мама.

– Это делает каждый ребенок, но талант познается в тяжелой работе. Ваша дочь недисциплинированна, очевидно, она еще маленькая.

– Вы хотели сказать – избалованная, – строго сказал отец и открыл дверь моей комнаты. – Наталья, подойди сюда, я знаю, что ты слушаешь. Почему ты не делаешь то, что от тебя хочет преподавательница? Ведь ты любишь пианино.

– Мне неинтересно, как она учит.

– Это лучшая преподавательница в городе! Ты не можешь играть просто так. Знаешь, сколько вещей должен делать я, хотя они мне и неинтересны?

***

Моя вторая преподавательница была выдающейся. Мы часами вместе соединяли звуки, аккорды, мелодии – без нот и упражнений на гаммы.

– Лишь слушай клавиши, ищи, не бойся делать ошибки, вложи в это всю любовь, стань продолжением руки фортепиано, и оно полюбит тебя, позволит тебе все.

– Почему некоторые звуки сопротивляются мне?

– Каждый звук – это личность с правом на самоопределение – если ему что-то не нравится, он это открыто демонстрирует. А теперь сыграй мне что-нибудь свое, твоя игра заряжает меня, а сейчас во мне как раз мало энергии.

– Кто-то вас обижает?

– Нет, просто мне уже неинтересно учить детей без таланта и настоящей заинтересованности. Ты полностью поменяла мою жизнь.

***

– Почему наша дочь не может выступать на школьном концерте, как все остальные? – спросила мама, когда преподавательница пришла в одно из воскресений к нам в гости.

– Она еще не знает нот, играет, как слышит, она не может сыграть несколько раз конкретное произведение.

– Как это возможно? У нее нет задатков? Ведь дети в ее возрасте играют и более сложные вещи, – спросил отец, с трудом скрывая свое расстройство. Он представлял себе, как будет хвастаться мной, демонстрировать, чего достигла его дочь, соревноваться с друзьями, знакомыми в том, чей ребенок более талантлив, добросовестен, прилежен.

– У Наташи большой талант, она умеет беседовать с пианино, мелодия всегда идет из ее маленького сердечка, создает собственные последовательности и вариации. Ее пальцы играют сами по себе, я еще не учила никого похожего. Стандартное обучение уничтожило бы ее способности, я чувствую огромную ответственность за нее. С муштрой дети достигают многого и быстрее, но без собственного творчества и отношения они становятся лишь меланхолическими исполнителями. Большинство учителей муштруют их только для того, чтобы угодить родителям. И я к ним отношусь, но сегодня, с вашей дочерью, я не могу по-другому, потому что она слишком талантлива.

– Мы верим вам, да? – умоляюще повернулась мама к отцу. – Она определенно будет играть и петь, как я. – Отец слегка кивнул головой.

***

Свой первый большой концерт с Ленинградским симфоническим оркестром я отыграла, когда мне было двенадцать лет. Ровно двадцать шесть лет назад! Я вообще этого не понимала – я все делала для своих родителей. Тогда отец в первый и последний раз похвалил меня, я всю ночь плакала от счастья, настолько я жаждала его одобрения. Строгость и грубость моего отца, однако, увеличивались, вероятно, он ревновал, по-прежнему боролся со мной, оскорблял, смеялся надо мной.