Побег от посредственности

– Тверской, Тверской… Давид Тверской?

– Да, это он.

– Четвертый этаж, номер 44. Только сейчас ночь, посещения возможны до десяти, – вахтер нахмурился.

Она слегка погладила его по щетине и из последних сил улыбнулась. «Пожалуйста!» Турникет открылся. Она поднялась на четвертый этаж и оказалась у номера 44. Тихонько постучала. Ничего. Нажала на ручку – открыто. Она прошла по коридорчику, слегка толкнула полуоткрытые двери и вошла. Посреди комнаты стояли маленький облупившийся стол, два стула, вдоль стен две кровати. На подоконнике стояла менора, семисвечник.

– Вик, это ты? – спросил заспанный Давид по-русски и сел на кровати.

– Прости, Давид. Мне жаль. Он обещал, что, если я с ним выпью, увижу представление, а я быстро опьянела. А потом… – По ее щекам стекали слезы. Она села на кровать рядом с ним и положила голову ему на плечо. Блаженное мгновение. Он мягко обнял и прижал ее к себе.

– Я не нашел тебя в антракте. Представление закончилось, и я еще два часа ждал. Постучал в двери театра. Мне открыл разозленный швейцар, говорю ему: «Я жду свою подругу, она должна быть у Высоцкого». «Никого нет, все ушли, идите домой!» – ответил он и запер двери. Я, дурак, подумал, что ты уехала с ним. – Давид прижал ее голову и засмеялся. – От тебя пахнет спиртным и табаком. Ты красивая, когда такая тихая.

– Хочешь, чтобы я была такой? Я научусь.

– Никогда! Твоя раскованность в сто раз притягательнее.

– Можно я лягу к тебе? Мне очень холодно. – Не дожидаясь ответа, она избавилась от обуви и растянулась на кровати. В последний момент перед тем, как заснуть, она почувствовала, как Давид прикрыл ее и погладил по щеке.

Ричард очнулся, сел и вытянул одеревеневшие ноги. Недалеко от него раздался шорох.

– Простите мое любопытство, – виновато извинился Ричард.

– Это тяжело – пустить другого к себе так глубоко.

– Давид еще жив?

Виктория сделала глубокий вдох:

– Я верю, что да, но лучше даже не пытаться искать его.

– Почему?

– Возможно, наберусь смелости и позволю вам узнать почему. Вы не потеряли камешек?

Ричард залез в карман и вытащил пористую гальку.

– Дайте мне руку, – попросил он Викторию. Две ладони нашли друг друга, быстро и сильно сжались. Его сердце забилось. – Это необычный камень, так ведь?

Современное общество обожает «новые» вещи, больше всего оно любит, когда все, что произведено, быстро продастся, употребится и превратится в мусор. Серый камешек мало кому интересен. Виктория ослабила рукопожатие, но не выпустила руку Ричарда. Ее удивила странная тяжесть. Болезнь, усталость? Пробежала по всему ее телу. Все в порядке, так что тогда? Воспоминания? Да! Что-то в будущем снова связывается с прошлым. Так у нее было всегда. Давид? На нее напала навязчивая необходимость довериться, поделиться, открыть еще больше свою затоптанную душу. Рука Ричарда была мужественной и дружеской.

– Когда я была маленькой, я любила читать, и часто мне было грустно, когда хорошая книга заканчивалась. Детская душа, однако, знает, что делать. Любимые книги я читала по второму разу, по третьему, по пятидесятому, снова и снова, мой реальный мир медленно переплетался с книжным.

Едва я закрывала вечером глаза, появлялись персонажи, их приключения, внезапно возникала новая история, она развивалась, продолжалась, менялась, и я поняла, что путь – это вопрос не выбора, а воображения, и будущее зависит лишь от личного решения.

– Вы хотите сказать… – в изумлении Ричард не закончил предложение.

– Не перебивайте меня. Мужчины так не любят слушать. Мое воображение и продолжения романов приобретали все большую интенсивность. Мое сознание овладело мной – оно выбирало только те продолжения, которые его возбуждали, притягивали. Разница между книгой и продолжением размывалась. Я была неспособна остановиться.

– Так значит, вы подошли к параллельному миру!

– У фантазии свои пути. В одном языковом лагере я познакомилась со старшим мальчиком.

– Привет, ты не Джейн Эйр?²

Этим вопросом он меня сразил. Со своих двенадцати лет я хотела быть такой, как она! Ее история просыпается в моем воображении каждую ночь.

– Возможно, да, – ответила я таинственно и так же прямо спросила: – А ты случайно не Мартин Иден?³

– Я сам Джек Лондон! И если хочешь, я возьму тебя с собой во-о-он туда, на тот холм.

– Хорошо, Джек, или как там тебя зовут, – сказала я насмешливо.

– Ян, но все зовут меня Филос, правильно бы было Философ, но все сокращают.

– Филос звучит возвышенно, а я – Виктория.

– Филос – это любимый, фило – софия, собственно, это любить мудрость, поэтому философом является каждый, кто любит мудрость.

– А ты скорее не – чересчур мудрый? – спросила я его с пренебрежением.

– Ты говоришь по-гречески? – удивился он вместо того, чтобы обидеться.

Мы обошли заросший болотистый пруд и отправились лесной тропинкой к холму. Лес был полон могучих буков, прелестных кленов и раскидистых дубов. Их ветви склонялись к нам и приветливо махали, кроны деревьев улыбались и передавали друг другу новость: «Эй, здесь двое из рода Адама, охраняйте их и приведите в правильное место».

– Подожди, – сказал Ян и остановился. – Слышишь голоса?

Я закрыла глаза и сосредоточилась. Меня охватила незаметная дрожь… это было неприятно, пробуждало во мне грусть… Что-то случилось, и невозможно это вернуть. Между тем Ян сошел с тропинки и направился к зарослям высокой крапивы, ясеня и отцветшей черной бузины неподалеку. Он раздвинул высокую траву и исчез из видимости. Я безрассудно побежала за ним, влетела в заросли и очутилась в вакууме. Полет длился, наверное, секунду-две. Я свалилась на маленький луг, к счастью, лишь с парой царапин.