Побег

На карте палец Гусева шутя придавил самосвал с пьяным Багровым. Карта все сводит в одну плоскость, на ней – просто.

Дежурный дозванивался в ГАИ, излагал ситуацию, просил выслать мотоциклистов на перехват. Гусев распу­стил по домам лишних людей, достал из сейфа пистолет, привычно вставил обойму (но то была привычность тира); сделал знак успевшему появиться участковому, что берет его на задержание. И тот тоже передернул затвор писто­лета, внимательно осмотрел и несколько раз перехватил в руке. Свой Томин всегда носил в кобуре под мышкой, проверять его не было надобности.

Майя Петровна все это время стояла почти в центре дежурки, вокруг нее сохранялся свободный пятачок, как бы зона отчуждения. У ног – сумка с провизией, сверток. Широко раскрытые вопрошающие глаза следили за воен­ными приготовлениями.

«Почему именно я должен успокаивать жену Багрова? Здесь полно знакомых людей», – направляясь к Майе Петровне, ворчливо думал Томин.

– Неужели в него будут?.. – ошеломленно проговори­ла она.

– Ну-ну, надеюсь, до этого не дойдет.

– Вы обещаете?

Черты ее лица, до сей поры как бы затушеванные будничным спокойствием, проступили четко, открывая свою одухотворенную и трагическую красоту.

«А я, оказывается, подслеповат. Никакие изюминки не нужны, чтобы из-за этой женщины разыгрывались страсти».

– Разве кто-нибудь хочет? Оружие существует на слу­чай крайней необходимости.

– Лена Сергеева хорошо говорила о вас… поэтому я прошу… Я понимаю, Михаила надо остановить во что бы то ни стало… Но с ним трудно силой. Он совсем взбеле­нится и может бог знает что…

– Понял, постараемся.

– Вы обещаете… не стрелять?

Томин еще раз заглянул в ее хрустальные, полные глубокого света глаза.

– Могу обещать только за себя.

«И здесь ходи в мягких тапочках!.. Удружила Шахиня. Поделом вам за сентименты, добренький старший инс­пектор».

– Сообщите в Новинск, – распорядился он, оде­ваясь.

– Есть! – вытянулся дежурный, приняв сердитый тон Томина на свой счет.

– Ни пуха ни пера, – пожелали вразнобой, но от души провожавшие.

Томин, Гусев и участковый Иван Егорыч чеканно отозвались положенной фразой.

Садясь в машину, Иван Егорыч зыркнул вдоль улицы:

– Катерина Багрова бежит!

Но дожидаться ее – с чем бы она там ни бежала – было некогда. Теперь единственной заботой, целью, же­ланием стал ревущий где-то на темном шоссе самосвал ЮКР 16-16. Опередивший их – на сколько километ­ров? – неизвестно. Выкладки Гусева грешили приблизительностью.

Раз за разом они опаздывали! А выигрывал дистан­цию не матерый преступник, имевший связи в уголов­ном мире, опытный в состязаниях с системой ловли разных «зверей», – выигрывал (в одиночку!) всего-на­всего ревнивый муж, вооруженный только любовью и жаждой мести сопернику!

«Нельзя недооценивать Багрова. Нестандартность по­ступков. Энергия. Напор». Паша еще мягко выразился… Что-то он поделывает? Праздничное застолье, наверное, в разгаре.

* * *

В застолье наступила та пауза между ужином и чаем, когда все уже сыты, чуть под хмельком и каждый развлекается как может.

Пажеский корпус – бывшие подшефные Маргариты Николаевны кандидаты наук – были отправлены на кухню мыть посуду. И тоже попутно развлекались болтовней и анекдотами. Колька азартно играл в шашки со старейшим другом семьи.

– Ты, кажется, возмечтал пролезть в дамки, – хмыкнул тот сквозь полудрему.

– Возмечтал!

– И напрасно, братец, – маститый партнер сделал ответный ход, разрушивший все Колькины построениями

– А где же твой Граф? – задержалась рядом мать.

– Твой Граф! – горячо и неискренне возразил Колька.

– Хорошо, примем компромиссный вариант – наш Граф.

– Наш Граф наелся и спит без задних ног.

– Луж было много?

– Было и похуже. Но я все доблестно ликвидировал и каждый раз мыл руки.

– Образцовый ребенок! – мать подмигнула, указав незащищенное место в обороне противника, и Колька снова ринулся в атаку.

Кто-то затеял танцы под мелодии двадцатилетней давности. Пожилые танцы, лишенные прыти, танцы-воспоминания, молодившие этих женщин и мужчин, дома зачастую уже перешедших в разряд бабушек и де­душек.

Пал Палыч покружился с Зиночкой в вальсе, осчаст­ливил скучноватую дальнюю родственницу бодрым фок­стротом и вдохновенно провел мать сквозь сложные фи­гуры танго.

Номер был сольным и заслужил аплодисменты, сразу после которых Пал Палыч направился в переднюю, набрал 02 и попросил дежурного по городу. Всех их он знал по голосам и тотчас определил: Дайков. Этот много раз выручал.

– Добрый вечер, Григорий Иваныч, Знаменский. С личной просьбой можно? Запропал где-то в Еловске один мой друг-приятель. Некто Томин… Да, из МУРа. Нельзя ли поинтересоваться, когда он выехал в Москву?.. Есть, жду.

Он присел у телефона. Не потому что ждать предстоя­ло долго, но шнур от трубки до аппарата был довольно коротким, и – если на ногах – приходилось гнуться. Машинально Знаменский отметил, что сиденье стула теплое. Только что кто-то долго с кем-то разговаривал.

Из комнаты Кольки вышел сонный Граф, присел, открыл крантик. По полу растеклась внушительная лужа и, найдя где-то уклон, побежала ручейком в сторону ванной. Ручеек истончился и иссяк, протянувшись санти­метров на тридцать. Следственная привычка фиксировать пустяки.

– Алло! Слушаете?

Дайков так поспешно передал сведения из Еловска, что Пал Палыч не успел и поблагодарить. Суббота, про­исшествий в столице, конечно, хватает.

Выглянула Зиночка, оценила ситуацию и призвала Кольку с его тряпками.

– Не будет Саши, – сказал ей Пал Палыч. – Поехал брать Багрова. А я-то держал для него заветный кусок судака и три дюжины пельменей на холоду – только в кипяток бросить.

– И держи. Завтра вернется – первым делом про пель­мени спросит.

– Точно, – улыбнулся Пал Палыч.

«Явится с рассказами, как выслеживал и хватал Баг­рова, и примется уплетать пельмени. Сядем на кухне, по-­семейному…»

Но мысль эта ничем не подкрепилась в воображении. Пельмени были реальны, а Сашу почему-то не удавалось поместить в кухне и попотчевать этими реальными, горя­чими, с маслом и горчицей, как он любил.