Побег

Бесполезная палочка занимала руку, всё вокруг почему-то стало каким-то расплывчатым.

Он провёл по лицу, легко смахнув очки. Не глядя, сунул и палочку, и очки подскочившему Грегори. А потом юноша шагнул прямиком к Люциусу, глядя ему в глаза.

Лорд Малфой отшатнулся, увидев яростный взгляд таких знакомых ярко-синих глаз. Гарри чувствовал злость. Какого дьявола этот белобрыс не может спокойно постоять на месте?

– Стой спокойно, Люци, - властно приказал Гарри, хватая его за волосы. – И не вздумай сопротивляться!

– Да, Повелитель, - покорно прошептал перепуганный Люциус и замер.

Гарри погрузил обе руки в его поток энергии, зачерпнул пригоршню и, не обращая внимания на обжигающую боль в ладонях, перенёс к Астории.

– Лэй, - прошептал он.

А потом ещё и ещё раз. Боль в руках была дикая. Как будто он сунул обе руки в кипяток и держит там. Внезапно накатила оглушающая слабость.

Последнее, что он увидел, это как слабый ручеек энергии Астории внезапно запульсировал красным цветом и рванул вверх полноводной рекой с темными всполохами.

– Пркр, - машинально произнёс он, и темнота накрыла его.

Снейп подхватил лёгкое тело. С ужасом он смотрел на сожженные ладони Гарри, на которых уже вздувались пузыри. Он Мобилокорпусом перенёс юношу в его комнату, уложил на кровать и полностью раздел. Примчавшийся следом за ним Драко тут же начал лечение. Сначала он немного залечил руки, которые потом зельевар намазал мазью от ожогов и забинтовал. Затем положил свои руки на грудь и начал лечить сердце. Снейп отметил для себя, что надо будет сварить зелье для укрепления сердечной мышцы.

После двух часов стараний целитель продиагностировал пациента и сообщил, что обморок перешёл в глубокий здоровый сон. Снейп решил остаться дежурить у постели.

Гарри несколько раз за ночь начинал метаться и что-то бормотать Снейп обтирал его пылающее лицо мокрой губкой и давал напиться водой с выжатым в неё лимоном. Гарри пил, не открывая глаз, и опять проваливался в сон. Ему снилось что-то знакомое и очень плохое.

– Смотрите, он опять играет со змеёй! – раздался крик Виктора Урбанта.

Шестилетний ребёнок, гладящий крохотного ужика, сжался. Он нашёл змейку в парке возле их приюта и выпустил её на задний двор в траву. Змейке понравилось, что вчера он принёс ей блюдечко молока, которое выкроил из своей порции. А сейчас он пытался выяснить, что она ест: ужик был такой крохотный, что с мышью точно бы не справился.

– Тебе запрещено приносить змей домой! – орал Виктор.

Он поднял ногу и с силой впечатал её в асфальт, превратив тельце змеи в тошнотворную кровавую массу. За что? Это же просто уж! Он не ядовитый!

– Мы тут рвём траву для кролика, а ты тут змей разводишь! – загомонила остальная компания десятилетних пацанов. – Урод!

В живом уголке приюта жили два кролика: чёрный и белый, медлительная черепаха и хомяк. О чёрном кролике Виктор заботился особо, во всеуслышание объявив его своей собственностью.

– Живо собирай траву, придурок! – затрещина оглушила его.

Чтобы его не избили, как обычно это бывало, когда Виктор обращал на него внимание, малыш начал рвать траву, складывая её в подол своей рубашки, которая была ему великовата.

Он не понимал, почему никто в приюте не хочет дружить с ним. Дети всё время сторонились его, утверждая, что «Том Реддл их пугает». Он привык быть один. С ним разговаривали только змеи, которых он постоянно видел в заброшенном городском парке.

– Почистишь клетку и дашь ему траву, понял? – поступило новое приказание.

Он согласно кивнул головой. Как Виктор ни любил кролика, обязанности по чистке клетки он возлагал на других.

Толстый чёрный кролик пресыщено смотрел на груду травы, которую малыш вывалил перед ним, предварительно вычистив клетку.

– Чтоб ты обожрался! – со злостью пожелал ему Том.

Воспитатели потом уверяли Виктора, что никто кролика не убивал, он просто объелся травой. С грызунами это случается. Нянечка Пибоди даже нашла в справочнике название этой болезни – «тимпания». Но Тома ночью жестоко избили, устроив ему тёмную. А через несколько дней у Виктора исчезло целое состояние в два фунта, которые он держал зашитыми в свою матерчатую сумку. Причём шов не был распорот. Деньги просто испарились. Виктор чуть душу не вытряс из членов своей банды, но деньги не нашлись.

У Мартина Олбрайта, главного подпевалы Виктора, новенькие ботинки, которые достались ему от щедрот попечителей приюта, вдруг стали малы на два размера. Пришлось отдать их в малышовую группу.

Да и у других ребят стали пропадать вещи. Не обязательно дорогие. Просто те, которые были им дороги. У одного пропала единственная фотография его умерших родителей. У другого исчез стеклянный шар с домиком и метелью внутри. Дети подозревали, что всё это дело рук Тома, но доказать ничего не могли. За ним следили, его кровать и шкафчик неоднократно перерывали, но всё бесполезно.

Когда ему исполнилось десять лет, его стали бояться. В столовой рядом с ним никто не садился. Даже воспитатели старались поменьше общаться с этим странным нелюдимым мальчиком. Несколько раз его даже показывали психиатру, оплатив эти визиты из бюджета приюта. Но врачи утверждали, что ребёнок абсолютно нормален.

Только совсем старенькая нянечка Пибоди не видела в этом ребёнке ничего особенно страшного. И Том часто проводил время рядом с ней, держа пряжу на расставленных руках, пока она сматывала очередной клубок, и слушая её тихие рассказы о том, как хорошо было раньше: и климат был теплее, и дети вежливее, и цены ниже. Жалко, что она умерла, когда он уехал учиться. Он с ней так и не попрощался.

– Том, к тебе пришли, - дежурная воспитательница открыла дверь в комнату, где одиннадцатилетний мальчик одиноко сидел на подоконнике, глядя в окно, заплаканное холодным августовским дождём. В комнату вошёл высокий импозантный мужчина. Том хорошо рассмотрел посетителя. Тот был одет в прекрасное дорогое пальто. В руках у него был сложенный зонтик и чёрная шляпа. У мужчины были густые каштановые волосы, спускающиеся чуть ниже шеи и каштановая бородка.

– Вы психиатр? – безразлично спросил мальчик.