Побочный эффект

Но вообще-то жаль, что она не вышла замуж. Глядишь — вырастила бы из ничтожества человека. Ирка-то ничего, не побоялась за работягу выскочить. Хотя… За такого-то и Ларочка бы пошла. Не пошла б — побежала. Ну да ничего — еще не вечер. Придет на ее улицу долгожданный праздник. Ирка свое скоро отпляшет, а Ларочка до конца жизни плясать будет на ее костях.

Непонятно, когда жизнь успела такой крутой вираж сделать? Вроде носили ее, носили на руках, а потом — бац, и…

Сколько себя помнила, всегда было так: родители сил для ее блага не жалели. Потому что Ларочка — пуп Вселенной. В этом она была с родителями солидарна: да, она таки пуп! Вся Вселенная крутится вокруг нее. Земля, может, и вертится вокруг Солнца. А вот Солнце вокруг кого? Вокруг Ларочки, да.

Так было, и так должно быть впредь. Когда-то, мама рассказывала, у нее чудовищно болела спина, но она упорно носила дочку на руках до пяти лет — чтобы ребенок не упал, не попортил личико на всю жизнь. Вот это правильно. Это забота о ребенке. И так во всем. Всю жизнь мама-папа вокруг нее на цыпочках: чего тебе, деточка? ах, осторожно, родная! ах, не упади! ах, не ошибись! ах, не выходи замуж — он тебе не пара!

Потом не стало папы. Но Ларочка его смерти практически не заметила: за ней ухаживали, как в прежние времена, она привычно получала все требуемое. Как уж у матери так получалось, но ведь получалось же. Почему теперь все иначе? Так нечестно! Это подло! Сначала ее приучили ко всему готовенькому, а теперь бросили одну. Мало того, что мать перестала ей помогать. Было бы тяжело, но Ларочка бы с этим справилась. Наверное. По крайней мере, она бы постаралась. И даже не обижалась бы на беспомощную мать. Наверное.

Но мать теперь сама требовала помощи — вот в чем штука! Коварный, подлый поворот. Ларочку никто не учил, никто не предупреждал. Это против правил! Мать же сама эти правила устанавливала — все для Ларочки, все для доченьки! А теперь… Да свинство это с материной стороны, вот что! Сначала отец ушел — ну тот ладно, на мать Ларочку оставил. А та теперь на кого бросила? Да еще и охает. Вроде Ларочка может ей помочь. Чем она поможет? Лекарство от старости еще не придумали!

Впрочем, материнское присутствие ее не особенно тяготило. То есть ей, конечно, надоело обслуживать беспомощную старуху, но замечала она ее присутствие лишь тогда, когда мать дергала ее со своими мольбами. Все остальное время Ларочка просто не обращала на старушку внимания: ну, лежит там что-то на кровати, охает, ворочается с боку на бок. Дерево вон за окном тоже охает, поскребывает стекло толстой развесистой веткой. Что ж, внимание на него обращать, вздрагивать каждый раз?

Раздевшись, Ларочка запихнула джинсы вместе со свитером на полку шкафа. Привычно подумалось: хвала тебе, Леви Страус, за чудесное изобретение! Достаточно постирать-погладить раз в три месяца, зато потом — красота: ни вешать, ни складывать не обязательно. Хоть комком бросишь — никакого ущерба штанам не доставишь. Они и должны быть чуток мятыми — кто ж на джинсах стрелочки выводит? Свитер — тоже штука удобная, а то придумали — пиджаки, блузки шелковые. Сами-то пробовали хоть раз эти блузки в порядок привести? То-то. Небось, услугами химчистки пользуются, а Ларочке такая услуга кусается. С ее секретарской зарплатой все самой делать приходится. Попробовала было походить на работу в костюмах да платьях, на такие жертвы пошла ради этого малолетнего красавца, а он, подонок, даже внимания на нее не обратил. Урод!

Это Ирка, сволочь, здорово в жизни устроилась — ни хрена ей делать не нужно, живи да радуйся. Машина утром приедет, заберет на работу, вечером вернет обратно в лучшем виде. Разве что по дороге остается забежать в супермаркет да набрать полуфабрикатов, дома сунуть в микроволновку — и ужин готов. И за матерью ухаживать не надо: она у нее, как бык, здоровая!

Нет в мире справедливости, нету!!! А тут как лошадь загнанная — утром в забитом транспорте, вечером не легче. Да по магазинам пробегись, сообрази чего подешевле — чай, на секретарскую-то зарплату не слишком разгуляешься.

Где она, справедливость ваша хваленая?! Говорят: кто на кого учился. Типа: каждому по заслугам. Как же! Ирка отродясь палец о палец не ударила, а все имеет. Ларочка каждый урок зубрила на память, даже если не понимала ни единого термина. Понимать — не велика важность, а ты попробуй запомни нехудожественный текст слово в слово! У Ларочки что аттестат, что диплом — одни пятерочки. Загляденье! А у Ирки что? Жаль, что зеленых дипломов не придумали: для ее троек в самый раз бы сошло.

Нет в мире справедливости. Ларочка на журналистку училась, в престижнейшем ВУЗе. В результате работает секретаршей. Ирка — подумать только! — на банального бухгалтера! В заштатном институтишке! А работает, сволочь, Ларочкиной начальницей. А кроме Ларочки у нее еще больше сотни людей в подчинении. Это ж разве честно?!

Нет, ну правда. Как не злиться, когда кругом такое творится. Что хорошего в жизни сделала Ирка, что ей всегда все за так достается? Морда симпатичная — за просто так. Ей ведь даже с юношескими угрями бороться не пришлось! А Ларочка до сих пор от красных пятен избавиться не может. Пацаны в школе как подурели: такие взгляды на Ирку кидали, будто она Нефертитя какая-нибудь! А на что там глядеть-то? Чем, ну чем она лучше Ларочки?! Правильно она тогда Звягинцеву на Ирку наговорила. Хоть немножко спесь с нее сбила. А то больно уж все у нее ловко да гладко. Всё ей, всё Ирке. А Ларочка как же? Утереться, и терпеть молча?!

А за какие такие заслуги ей Серега достался? Чем она его заслужила? Одна радость — хоть не интеллигент. Когда Ларочка ловила Ирку на том, как та стесняется мужа — кайфовала несколько дней. Нет большей радости, чем Ирку в чем-нибудь уесть.

За что ж ей наказание такое — успешная подруга? Какой нормальный человек выдержит, когда другому все время хорошо и хорошо — хоть бы раз где споткнулась, что ли! Хоть раз бы шишку на лбу набила — чтоб на собственной шкуре прочувствовала, как живется Ларочке.

Эх, прибилась подруга — не избавишься никак. А кроме нее и нету никого. Странно. Почему у Ларочки нет нормальных подруг? Ирка. Всё она. Она всех отбила. Мало ей Сереги, так она Черкасова к себе приворожила — тот, поди, скоро шею своротит в ее сторону глядеть. Где она, справедливость ваша?

Ничего, Ларочка тебе еще устроит справедливость! Высшую справедливость! Будешь ты, подруженька, рыдать, и даже не поймешь, откуда слезы твои взялись.

От привычных мыслей об отсутствии в мировом устройстве коммунистической справедливости захотелось выть в голос. Однако, сцепив зубы, Ларочка лишь резким движением ноги зафутболила тапочек. Хотела попасть в стену, да он, мерзавец, отскочил и улетел глубоко под диван.

— А, чтоб тебя, твою мать! — заорала она и полезла за тапком.

Софья Исааковна заворочалась на кровати:

— Ларочка, деточка, не смей так выражаться. Ты же не пьянь подзаборная, ты же у меня образованная, интеллигентная девочка.

— А не пошла бы ты старая, подальше, — беззлобно, скорее по привычке, нежели от негодования, заявила интеллигентка, отряхивая слой пыли с острых коленок. Про себя подумала: пожалуй, пора заняться уборкой, а то пыль скоро в жгуты завьется.

— Разве я тебя учила таким словам? Как тебе не стыдно, деточка…

— Заткнись ты, воспитательница хренова! Достала, — все еще беззлобно ответила Ларочка. Однако чувствовала — истерика на подходе, хорошо бы мать догадалась и умолкла в своей берлоге.

Не тут-то было — мать за целый день истосковалась по общению.

— Какая же ты бессовестная, Лариса Трегубович! Слышал бы отец, как ты с матерью разговариваешь! И это после того, как я шестнадцать лет тебя рожала, на руках носила, грудью кормила. А ты?! Такая она, твоя благодарность, да? Бессовестная…