Поцелуй богов

— Привет! Что поделываешь?

— Одолеваю чертов текст.

— И пишешь на полях замечания? Я потрясен.

— Вроде того. Редактирую.

— Редактируешь?!

— Ну да. Выбрасываю устаревшие слова, обновляю, делаю удобоваримым.

Джон посмотрел через ее плечо. Страница пестрела пометками. «Это не надо», — значилась перед одной из реплик.

— Ты не имеешь права.

— Имею. Во всех моих договорах есть пункт, согласно которому я могу доводить сценарий.

— Это не сценарий, а пьеса. Здесь нельзя менять ни одной строки.

— Я исправляю только свою роль. Другие не трогаю. Если только они не слишком смехотворные.

— Ли, если требуются сокращения, — это дело режиссера.

— Дело режиссера проследить, чтобы меня хорошо осветили и чтобы продюсер имел все необходимое.

— Мне кажется, твой подход не совсем правильный.

— Нет, Джон, ты сейчас утверждаешь другое, что я не справлюсь.

— Справишься. Но это театр, а не кино. В театре ты никогда не играла. Может быть, стоит познакомиться с правилами?

— Тоже мне сказал, никогда не играла! Плевать я хотела на тебя и на твои правила! Я играла всю жизнь. Начала учиться с четырех лет, заработала кучу хреновых «Оскаров». — Ли поднялась и нервно прошлась по комнате.

— Это другое. Театр — особая дисциплина.

— Нечего вправлять мне сопливую желтозубую английскую муть. Дисциплина! Понимаю, что ты имеешь в виду — провал. Считаешь, что мне не справиться, потому что я мещанка, потому что белозубая, жующая резинку блондинка, у которой сиськи больше коэффициента умственного развития. Господи, ты же должен меня поддерживать, стоять на моей стороне!

— Дорогая, я на твоей стороне. Но если берешься за что-то новое, следует проявить некоторое смирение.

— Ты это о чем? — Ли уперла ладони в бедра и гневно выставила на Джона подбородок. — В чем смирение? Я — чертова звезда! Дьявольски огромная звезда! Мое имя пишут даже в Карачи, а Софокла не выговорят. Смирение не мое амплуа — оно противоречит моим условиям. Такого пункта нет в моем договоре. — Тирада завершилась выходом, от которого у публики в «Ковент-Гардене» захватило бы дух.

Джон вышел на улицу, брел по тротуару и думал. Миновал Чаринг-Кросс-роуд и заглянул к букинисту. Его все больше тянуло к старым изданиям. Темные коридоры изящных слов, истертые, потрепанные переплеты, плотные стопки былой гордости, давно забытые авторы и панегирики в их честь ушедших критиков из мертвых газет. Джон вспомнил Озимандию: «Отчаянию предайся, господин, когда мой труд узришь, поверженный во прах…» [61]

Он спас чрезмерно дорогое, первое издание Зигфрида Сассуна [62] . Быстро подбиралось маленькое эклектичное гнездо современных поэтов. Хотя гнездо — неверное слово. Какое же употребить коллективное существительное для собрания современных стихотворцев? Прочерк как пустота? Напоминание о поэтах? Вопль?

61

Перси Биши Шелли. «Озимандия».

62

Зигфрид Лорейн Сассун (1886–1967) — английский поэт-баталист, участник Первой мировой войны.

Джон вышел из магазина, и его ослепил солнечный луч. Он стоял на асфальте и раздумывал: идти дальше или возвращаться домой, как кто-то окликнул его по имени.

— Джон!

Посреди улицы остановилась машина, из окна высунулась голова.

— Садись, подвезу!

Поездка на машине разрешила сомнения. Это была Айсис. Из зеркальца на него смотрела женская версия Хеймда. Айсис обернулась и поцеловала Джона.

— Выглядишь задумчивым, бродишь по книжным магазинам. Рада тебя видеть.

Она казалась симпатичной, гибкой и источала нервическую энергию.

— Все собиралась тебе позвонить, но как-то зашивалась. Слышал, у нас вышел двойной платиновый альбом?

— Нет, не слышал.

— Найдется немного времени выпить чаю?

Они сидели в маленькой чайной в Сохо, знаменитой когда-то тем, что в нее постоянно наведывались кухонносточные литераторы и шокирующие художники-мазилы. Заказали пирог и горячий шоколад. Юные слушатели художественной школы уставились на Айсис из-под колючих челок и металлических очечных оправ.

— Ну, ты как?

— Великолепно. Съехался с Ли.

— Фантастика.

— Но сегодня немного поцапались. Из-за пьесы. Мне кажется, она немного нервничает.

— Потрясающая женщина. Я много о вас думала. Как здорово было во Франции! Я пела с Ли — ничего восхитительнее мне не доводилось делать. А когда она меня поцеловала, я решила, что сейчас отключусь: бах, и прямо в земные небеса. Вот что значит любовь — голова кругом. Точно знаю: когда соберусь умирать и перед глазами замелькает вся прошедшая жизнь, этот кадр надолго заткнет объектив. Как дела с твоей поэзией?

— Да как тебе сказать…

— Собственно, по этому поводу я и собиралась звонить. Помнишь, ты мне дал стихотворение? Я положила его на музыку и хочу спеть в новом альбоме. Не возражаешь?

— Отнюдь. Наоборот, в восторге.

— Кто твой агент? Подошлю к нему своего человечка — пусть подпишут договор.

— У меня нет агента. Не суетись. Стихотворение твое. Считай, что я тебе его подарил.

— Ни к чему терять свою долю. Студия не обеднеет — надо получить с них деньги.

Они протрепались с час, и Джон понял, насколько соскучился по общению со сверстниками — людьми, выросшими в одной с ним стране, у которых с ним много общего. Хотя не исключено, что дело заключалось в самой Айсис. Они обменялись номерами телефонов и долго прощались на улице. Айсис поцеловала Джона в уголок губ: вроде бы и не приглашение, но как будто и не целомудренная холодность.

На противоположной стороне Ронни Фокс пробовал мотор и решил, что ему выпал счастливый день.

Ли лежала на кровати и крутила по видео один из своих старых фильмов, включая на ускоренный просмотр эпизоды с другими актерами и по нескольку раз повторяя те, где участвовала сама. Джон подошел и лег рядом.

На маленьком экране Ли тоже лежала на постели и кричала на мужчину за кадром. Настоящая Ли ничего не сказала.

Мужчина подошел к кровати. У него было бронзовое бугристое тело. Лица не различить — только могучая шея. На нем одно короткое полотенце. Ли потянулась вперед и сорвала ткань, лицо превратилось в гримасу экстаза. Порыв — и она у его бедер. Все смешалось воедино: доступные соски, язык, мужчина у ее заостренных колен, она, седлающая партнера, и легкая пульсирующая музыка.

Джон похолодел: Ли не играла. Он узнал выражение лица и все движения тела. Она по-настоящему занималась любовью — естественная сосредоточенность, раскрытые губы.

Словно прочитав его мысли, она проговорила:

— Моя лучшая любовная сцена. Все по-настоящему. Рядом только директор и оператор. Веришь?

— Верю, — прошептал Джон и заметил, как пальцы Ли скомкали простыню и как напряглись вены у нее на шее.

Ли, его Ли, взяла его за руку.

— Нет, не по-настоящему. До траханья не дошло. Я ни разу не делала этого перед камерой. А партнер — пустышка с дурным запахом изо рта и ко всему — голубой: пялит размалеванного мужика. — Она нажала на кнопку ускоренного просмотра, и мужчина принялся смешно подбрасывать задом. Голова Ли бешено моталась из стороны в сторону. Полный абсурд.