Поцелуй шипов

Теперь она встретила его вновь, в другом месте, в другое время, а его лицо совсем не изменилось. Лишь волосы и вещи были подогнаны под современный стиль, во всяком случае частично. Что же она подумала?

– Да, пожалуйста?
– ответил Колин с дружелюбной дистанцией, но она была не в состояние сформулировать полное предложение. Она заикалась.

– Вы ... Вы напоминаете мне ... Вы ... это невероятно!
– Мне было её жаль, но её не имеющее конца замешательство также выбило меня из колеи. Должно быть это была большая любовь, если она вела себя так.
– Извините пожалуйста, но ... но мне просто нужно это спросить. Вы случайно не связаны родственными узами с Иеремией Лафайетом?

Иеремия Лафайет, подумала я кисло. Как креативно! Зависть и ревность разъели моё горло, потому что это имя было зарезервировано для неё, а не для меня.

Колин опустил веки, когда ответил.

– Это мой отец. Вы его знали?

– Да! Да, я его знала, даже очень хорошо ...

«Не так хорошо, как я, барышня!», хотелось мне больше всего крикнуть, но я заставила себя обязывающе улыбнуться.

– Прекрасно, тогда дело прояснилось, - сказала я и повернулась к Колину, чтобы показать женщине, что она может удалиться, но Колин не подыграл. Для него было не так просто подыграть, потому что её чёрные, мягкие глаза всё ещё бродили по его лицу и не могли оторваться. Её губы неконтролируемо дёргались, то улыбаясь, то выражая замешательство и от меня не ускользнула печаль, которая исходила от неё в этот момент. Я сама её чувствовала, как будто она возникла во мне самой. От Колина она тоже не ускользнула.

– Он ещё жив?
– спросила женщина. Её пальцы беспрестанно дрожали.

– К сожалению, нет. Мой отец умер несколько лет назад.

– Ладно. Ладно ...
– Женщина закрыла лицо руками, тщетная попытка обуздать эмоции. Она надеялась, что он ещё жив! (Что на самом деле так и есть, сейчас и на всю вечность.) На ней одето обручальное кольцо. Вероятно, у неё есть трое милых детишек, а она чуть не свалилась здесь, потому что узнала, что её юношеская любовь умерла. Я посчитала это невыносимым.

– Мне вас жаль, то есть я хотела сказать, мне очень жаль, - заикалась она.
– Я ... я тогда снова пойду ... желаю ещё хорошего вечера вам двоим ...

Пятясь, она отошла от нашего стола, глаза всё ещё устремлены на Колина, как будто падёт замертво, если оторвёт их от его фигуры. Её подруга заботливо встретила её, но она отмахнулась от прикосновений и села в стороне на низкий заборчик, голова опущена, а руки всё ещё трясутся.

Колин потёр лоб, и когда он поднял голову, его прямой взгляд ударил меня словно плеть.

– Превосходно наше бессмертие, да?
– спросил он цинично. Мне хотелось надавать ему пощёчин.

– Всплыли старые чувства? Мне уйти?

– Не глупи, Эли. Она больше не тот тип женщин, из-за которой я мог бы забыться. Но она был ей когда-то. И она встретилась с кем-то, кто выглядит точно так же, как я в то время ...

– Потому что это ты и есть. И что дальше?

Колин резко встал.

– Мне очень жаль, Эли, я должен поговорить с ней. Я не могу оставить её стоять вот так, она этого не вынесет ...

– Что ты хочешь?
– Мне удалось заговорить тихо и улыбнуться, хотя на самом деле я была в ярости, но эта сорока пяти летняя пусть не думает, что мы ругаемся. Хотя она и не знает, что её Иеремия - это мой Колин, но для моих чувств это не играет никакой роли.

– Мне нужно недолго поговорить с Шарлотой, я должен объяснить ей, почему тогда так внезапно исчез, сказать что-нибудь, с чем она сможет жить ...

– Ты хочешь ей соврать, - ухватилась я за суть.

– Да, именно. Я совру ей. Потому что ложь иногда легче вынести, чем правду. Ты должна это знать, Эли. Твоя жизнь долгое время состояла только из самообмана и в некоторых вещах ты вновь находишься на этой же дорожке.

Теперь я не смогла сохранить моё равнодушно-расслабленное выражение. Я чувствовала, как жгучая ревность превратила моё лицо в гримасу, а слёзы, которые катились по покрасневшим щекам Шарлоты, размазывая её макияж, не только глубоко тронули меня, но также разозлили ещё больше, чем я и так уже была.

– Я не думаю, что это подходящий момент для реванша, дорогой Иеремия Лафайет, - довольно сдержанно вышла я из себя, так что Шарлотта не сможет нас услышать, но достаточно громко, чтобы привлечь внимание посетителей за соседнем столиком. С любопытством они поглядывали в нашу сторону. На ссорящуюся пару всегда стоит взглянуть.

– Эли, я когда-то любил её, я в долгу перед ней, так же, как буду в долгу перед тобой, когда мы встретимся вновь через тридцать лет. Я хочу дать ей историю, с которой она сможет жить ... Тогда я просто исчез, не смог даже попрощаться ...

– Тебе не нужно объяснять мне, я знаю, как это, - прервала я его, хотя Колин оба раза почтил меня прощанием. По крайней мере в этом у меня перед ней преимущество. Я знала, в чём здесь дело, и ещё никогда не испытывала большей ненависти, чем сейчас.
– Тогда иди, манипулируй и ври, это у вас хорошо получается.

Я оскорбила его. То, что я сказала, было несправедливо, но он сам лично вдалбливал в меня эти слова только вчера вечером. В своих способностях обманывать других, Мары были непревзойдёнными мастерами. Пусть тогда бежит за ней и подогревает старые чувства. Колин никогда не скрывал, что до меня у него в жизни были другие женщины, и у меня не было с этим проблем. Я даже ценила его опытность. Однако увидеть и пережить последствия в живую, было чем-то совершенно другим, чем просто послушать истории или прикоснуться к его воспоминаниям, тем более, что тогда я даже не смогла толком понять, что это было. То, что происходило здесь, потрясло меня до мозга костей. Я тяжело и напряжённо дышала, как после бега на длинные дистанции. Но Колин уже повернулся ко мне спиной и энергично шёл навстречу Шарлотты.

Одно мгновение мне хотелось вытащить мобильный из кармана, чтобы позвонить Тильманну и рассказать обо всём, но ведь он не хочет быть моей тряпкой, о которую я вытираю ноги, да это и неправильно. Беспомощно я осталась сидеть на стуле, будто прилипла к нему. Я не могла поверить в то, что Колни сделал, что оставил меня сидеть в десяти метрах от Мара, чтобы поболтать со старой любовью. Хорошо, я не одна, а окружена множеством других людей. Анжело не атакует и не высосет меня в общественном месте. Кроем того, он уже играет на пианино, снова слишком красиво и меланхолично, где же жизнерадостные номера? Или итальянцам нравится это сентиментальное дерьмо? Да, должно быть так и есть. Парочка детей сияя, подбежала к подиуму и начала танцевать. Собственно, очень мило, мне стоило им даже, наверное, улыбнуться, но я посмотрела на них так злобно, что они опять ушли и продолжили танцевать на почтительном расстояние. То, что я находилась в безопасности совсем меня не умиротворило.

Нет, я не останусь сидеть здесь и ждать, пока господин, со своим лицом Мюнхгаузена, закончит. С моего места мне ничего другого не оставалось, лишь смотреть, как Колин, стоя перед Шарлоттой, иногда что-то говорит. Теперь, его руки находились в карманах брюк, но совсем недавно он протянул ей носовой платок. Возможно когда-то он и у неё собирал слёзы со щёк ... как тогда у меня ... Это он тот, кто сегодня вечером подвергает меня опасности, а не Анжело. Всё это причиняло мне ужасную боль.

Я встала, развернулась и позволила музыке привести себя к Анжело; пока он играет, он ничего не сможет мне сделать, поэтому я могу понаблюдать за тем, как он играет. Я считала тех женщин, которые вились, словно мотыльки, вокруг музыкантов - глупыми, а поклонниц, которые в первых рядах на концертах виляли бёдрами и бросались трусами - тем более. Прежде всего после того, как мы встретились с женщиной, которая именно так и поступала в своём подростковом возрасте, с моим собственным парнем, но сегодня я решила закрыть на это глаза. Лучше стоять с Анжело возле пианино, чем наблюдать дальше за Колином, как он пытается исправить ошибки своего прошлого.