Поцелуй теней

– Когда ты оставила Двор, – ответил он.

Его лицо стало печальным. Я погладила его по щеке:

– Гален, как я по тебе скучала!

– Но по Двору больше. – Он прижал мою ладонь к своей щеке. – Я по твоим глазам вижу, Мерри. Просыпается прежнее честолюбие.

Я высвободила руку.

– Я честолюбива не в том смысле, что Кел. Я просто хочу жить при Дворе в относительной безопасности, а это, к несчастью, потребует некоторых политических маневров.

Положив бархатную сумочку на колени, я натянула водолазку. Потом влезла в штаны, приладив пистолет и ножи на место. Сверху накинула жакет.

– У тебя помада стерлась, – сказал Гален.

– Вся на тебя перешла, – ответила я.

Мы с помощью зеркала восстановили помаду у меня на губах и стерли ее с Галена бумажной салфеткой. Я щеткой пригладила волосы и уже была одета. Дальше откладывать я не могла.

В полумраке я взяла кольцо. Оно было великовато для безымянного пальца, поэтому я надела его на указательный. Надела на правую руку, не думая. Кольцо ощущалось теплом на коже, напоминанием, что оно со мной, и ждало, чтобы я сообразила, что с ним делать. Или само старалось сообразить, что делать со мной, но я доверяю своему магическому ощущению. Кольцо не было откровенно злым, хотя это не значит, что не может произойти какой-нибудь несчастный случай. Магия подобна любому инструменту: если обращаться с ним неуважительно, можешь сам себя поранить. Как правило, магия не более вредоносна, чем циркулярная пила, но убить может и та, и другая.

Я попыталась снять кольцо, но оно не снималось. Сердце забилось чуть быстрее, дыхание стало затрудненным. Я стала стягивать кольцо чуть ли не отчаянно, потом взяла себя в руки. Сделала несколько успокаивающих глубоких вдохов. Кольцо было даром королевы, и многие, просто увидев его у меня на руке, стали бы относиться ко мне уважительнее. И это кольцо, как и автомобиль, имело собственные намерения. Оно хотело остаться у меня на пальце, и там оно останется, пока не захочет это место покинуть или пока я не соображу, как его снять. Вреда оно мне не причиняет. Причин для паники нет.

Я протянула руку Галену:

– Не хочет сниматься.

– Так было однажды на руке у королевы, – сказал он, и я поняла, что он хочет меня успокоить.

Он поднес мою руку к лицу и поцеловал ее. Когда его губы коснулись кольца, что-то ударило как электрический ток, но это был не ток, а магия.

Гален отпустил меня и отодвинулся подальше.

– Интересно бы знать, дернется ли так же это кольцо of прикосновения Баринтуса?

– Мне тоже, – согласилась я.

Из интеркома раздался голос Баринтуса:

– Через пять минут будем дома у твоей бабушки.

– Спасибо, Баринтус, – ответила я.

Интересно, что он скажет, когда увидит кольцо. Баринтус был ближайшим советником моего отца, его другом. Его звали Баринтус Делатель Королей, и после смерти отца он стал мне другом и советником. При Дворе некоторые называли его Делателем Королев, но только за глаза. Баринтус был одним из немногих при Дворе, кто мог бы победить моих несостоявшихся убийц магией. Но если бы он встал за меня и уничтожил моих врагов, я бы потеряла последние остатки уважения среди сидхе. И Баринтус должен был беспомощно смотреть, как я защищаюсь, хотя он и советовал мне быть беспощадной. Иногда важно не сколько у тебя магической силы, а что ты хочешь ею сделать.

"Заставь врагов бояться тебя, Мередит", – говорил он, и я старалась изо всех сил. Но мне никогда не быть такой устрашающей, как Баринтус. Он одной мыслью мог уничтожить целые армии. Это значило, что враги уходят с его дороги как можно дальше.

И еще это значит, что если хочешь поплавать с акулами, то бывший бог шести тысяч лет от роду – отличный напарник в таком занятии. Галена я люблю, но в качестве союзника он меня беспокоит. Беспокоит, что дружба со мной может довести его до гибели. А насчет Баринтуса я не беспокоюсь. Если кому-то из нас придется хоронить другого, то ему – меня.

Глава 22

Ба оставила себе комнаты на самом верху дома. В давние времена, когда это викторианское убожище еще было новым, здесь располагались комнаты для слуг. Зимой тут был ледник, летом – духовка. Но кондиционер и центральное отопление – чудесные штуки. Ба разломала часть стен, и получилась симпатичная гостиная с просторной ванной с одной стороны, небольшая комнатка рядом, просто чтобы была, и большая спальня с другой стороны гостиной, где Ба и жила.

Гостиная была выдержана в белых, кремовых и розовых тонах. Мы сидели на диванчике на двоих с прямой спинкой, обитом тканью с узорами в виде цветка столистной розы, и столько на нем валялось кружевных подушек, что непонятно было, куда их девать. Я из них сложила сбоку от себя что-то вроде горы цветов и кружев.

Мы пили чай из цветочного сервиза. Сейчас вторая чашка с тонким фарфоровым блюдцем плыла ко мне с кофейного столика. Чтобы поймать что-то, что к тебе левитирует, надо просто сидеть тихо. Не хватай, иначе прольешь. Жди, и если тот, кто исполняет левитацию, умеет это делать, то чашка или что там еще ткнется тебе в руку, и тогда хватай. Иногда мне кажется, что это были первые мои уроки терпения – ждать, пока чашка вплывет в руку.

Сейчас я сосредоточилась на настоящем. На том, как не пролить чай или как взять кусок сахара из летающей сахарницы. Просто на том, чтобы общаться с бабушкой после этих трех лет. Но в мозгу, в глубине, роились вопросы. Кто пытался убить меня в машине? Кел или нет? Зачем королеве так нужно, чтобы я вернулась? Чего она от меня хочет? Скачки называют спортом королей, но на самом деле не это их настоящий спорт. Настоящий – это борьба за выживание и власть.

Голос Ба вернул меня к действительности так неожиданно, что я вздрогнула. Летающая чашка чуть отодвинулась – как космический корабль, регулирующий свое положение перед стыковкой.

– Извини, Ба, я прослушала.

– Милая, у тебя нервы слишком натянуты, они могут лопнуть.

– Тут я ничего не могу сделать.

– Я не думаю, чтобы королева привлекла тебя обратно ко Двору, только чтобы видеть, как убьют тебя твои враги.

– Если бы ее поступки подчинялись логике, я бы согласилась, но мы обе слишком хорошо ее знаем.

Ба вздохнула. Она была еще ниже меня – пару дюймов до пяти футов не дотягивала. Я помню время, когда она казалась мне огромной, и я твердо знала, что мне ничего не грозит у нее на руках. Длинные волнистые каштановые волосы Ба развевались вокруг ее хрупкого тела как шелковый занавес, но лица они не закрывали. И кожа у нее была коричневой, как орех, и чуть сморщенной, только не от возраста. Глаза большие и карие под цвет волосам, с прекрасными ресницами. Но у нее не было носа и почти не было рта. Как будто вместо лица – коричневый череп. На месте носа виднелось двойное отверстие, будто нос отрезали, но на самом деле она родилась с таким лицом. Ее отец, мой прадед, был человеком, и он говорил ей, когда Ба была маленькой, что она очень красива. Она копия своей матери – той женщины, которую он любит.

Я бы рада была познакомиться со своим прадедом, но он был чистокровным человеком и жил в семнадцатом веке – лет триста с лишним до моего времени. Вот с прабабушкой я познакомиться могла бы, если бы она не погибла в одной из больших войн между людьми и фейри в Европе. Погибла на войне, на которой ей как брауни не было смысла драться. Но если отказаться от призыва к битве, это предательство. А предательство карается смертной казнью.

Вожди сидхе тебя так и так уделают.

Фарфоровое блюдечко ткнулось мне в руку, и я осторожно взяла его пальцами из воздуха. Проще было бы подставить под него раскрытую ладонь, но леди такие манеры не подобают. Меня выучили пить чай согласно правилам этикета, которые уже лет сто, если не больше, как устарели. Следующий опасный момент с левитирующим горячим напитком состоит в том, что когда тот, кто его держит, снимает левитацию, чашка становится тяжелее. И почти каждый при этом может чуть пролить через край в первые разы. Ничего стыдного в этом нет.