Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

“Если любишь – и неважно как кого – валькирию – не сможешь ее забыть. А если так – Сев не сможет забыть меня. Может, это и плохо, а может, и хорошо… Время все решит…”

========== У меня есть шанс (Снейп) ==========

Шумная вечеринка, радость и праздник – то, что царило где-то в доме, за пределами моей временной тихой и темной комнаты. Там отмечали смерть Дамблдора, чествовали меня и никак не хотели отпускать. Беллатриса лично нахваливала мою работу, лишь усиливая мою ненависть к себе. Теперь в собственных глазах я мало чем отличался от остальных Пожирателей. Теперь на моем счету была жизнь человека. И утешала только та мысль, что он умер бы в любом случае, а так просто и легко… В какой-то мере я избавил его от мучений, о чем просил он сам. Но, тем не менее, я убил человека, впервые в жизни…

Было и еще одно обстоятельство, делавшее ситуацию даже хуже – Кэт. Я не раз просил Альбуса дать мне рассказать все ей, но всегда получал отказ с уверениями в том, что она умная девочка и все поймет. В последнее утро я даже решился нарушить данное директору слово о молчании. Я почти сказал ей, не сумев уже только в самые решающий момент. О чем теперь, оставшись наконец в одиночестве, я ужасно жалел. То, что она видела все, стало мне ясно уже позже, при побеге из замка. Она не арестовала меня, помешала Поттеру задержать, но бросаемые ей слова и какой-то внезапно опустевший взгляд показали, что моя девочка все видела. В тот миг, конечно, я и сам был в шоке от того, что сделал, поэтому я при всем желании не мог бы ничего объяснить… Теперь, спустя уже почти двое суток, я конечно смог бы… Завтра, планировалось, будут похороны директора, а сегодня наша дражайшая будущая владычица мира магии решила устроить в честь этого события праздник. Я даже толком не знал, что это за очередной особняк и где это находится. Последние двое суток меня вообще мало интересовало все это. Тем более что в школу вернуться мне было уже не дано. Сейчас моей связью с внешним миром были приносимые другими новости и газетные статьи. Нет, я, конечно, имел полное право покидать дом, как и все, вот только пока не находил в себе сил выйти в люди… Зная, как они отнесутся ко мне после мной совершенного – а ведь для всех это было не просто убийство, а холодное, расчетливое убийство, тщательно продуманное и совершенное глубоко злым магом. Имидж, создаваемый мной в роли учителя, несомненно, поспособствовал этому, и хуже всего было то, что не осталось ни одного человека, который верил бы мне и знал бы все. Такими людьми были Дамблдор и она, но директора я своими руками убил (хотя здесь было двоякое ощущение, Авада спасла его от смерти куда более мучительной).

“А она едва ли сумеет простить такое – если бы Кэт не видела, она бы простила, но она видела все…”

Снаружи снова донеслись звуки праздника, я наложил на дверь заклинание, не пропускавшее звуки, и снова остался в тишине… Я поднялся сюда, ссылаясь на желание спать, но уснуть сейчас было бы выше моих сил. Вместо сна я просто лег на кровать, не снимая одежды и не убирая покрывало. Вообще-то была глубокая ночь, но раньше уйти не вышло – я был героем этого радостного события – я же убил. Драко же ждала печальная участь – он стал чем-то вроде раба при Белле, которая проявила просто чудеса жестокости, заставляя мальчишку смотреть на такое, какое я и сам не хотел бы видеть. Пытки и все прочее…

Но оставаясь один, я снова и снова погружался в мысли только об одном человеке – о Кэт, вспоминал ее улыбку, полные счастья или слез глаза, смех, запах ее кудряшек, вновь и вновь память возвращала облик той, кого я любил больше собственной жизни. Я не мог бы сказать, когда я влюбился в Кэтрин - я и сам не понимал, как это случилось.

“Даже если вдруг захочу – я не смогу… Но я и не хочу ее забывать, я надеюсь, напротив, что она меня простит…”

Праздник затянулся, каждую ночь, едва мне удавалось покинуть радостных друзей по роду деятельности и остаться наедине с собой, я снова и снова погружался в мысли о ней, о них всех и о том, что нужно делать теперь. К моему счастью, Белла в тот период не смотрела мои мысли – наверное, в том состоянии, в котором я был, я мог бы не выстроить достаточно крепкий блок. Сначала понимание того, что я убийца. И едва я приучил себя к этой мысли, как осознание того, что же я сделал с Кэтрин, ничего ей не сказав, я тем самым разрушил все, что было между нами… Разрушил своими руками, сам, лично, и не знал, сумею ли вернуть…

Еще несколько дней спустя я решился выйти. Моей целью стало наше с Кэтрин тайное убежище – я хотел написать ей письмо и оставить там – объяснить все хотя бы так. Но когда я добрался до домика Джеймса, она была там. На миг я обрадовался – объяснить все лично ведь лучше, чем написать письмо… Но я ошибся – объясниться не удалось.

– Кэтрин? – едва я открыл рот, как она тут же подскочила, вскинув голову и то ли злясь, то ли изображая злость. Сейчас это было почти одно и то же…

***

– Хорошо… Может, когда-нибудь ты сумеешь выслушать. Но прощай! – я вышел. Я еще слышал тихий стон сквозь слезы, шорохи, прислонившись спиной к двери домика, я простоял у двери не одну минуту, прежде чем сумел оторваться от внезапно ставших родными стен… Я уходил не просто отсюда, я уходил от нее, из ее жизни, по своей глупости, по своей вине.

Эта разлука была мучительнее всех предыдущих. Каждая новость об Ордене Феникса становилась для меня просто глотком свежего воздуха. Особенно новость о Кэт. Любая. О чем угодно, мне важно было даже просто знать, что она жива, что она в порядке, что с ней все хорошо… Это давало мне силы… Наверное, если бы не стало ее, я умер бы. Я и сам не заметил, как она стала нужна мне настолько, но теперь, после разрыва, я еще ярче осознавал, что ни разлюбить, ни забыть ее не смогу никогда. Валькирий любят до самого конца, и я – не исключение. Вот только я – не ее выбор. Она может встретить свой выбор и что тогда, я боялся и подумать.

Особенно этот страх усилился после одной беседы. В один из дней «выпивки», уже в начале июня, Антонин внезапно ввалился в мою комнату. Был первый час ночи, и я уже «спал», украдкой глядя на колдографию с Кэт. В тот вечер она была в моей мантии, а теперь это было единственное, что мне оставалось.

– Сев, не спишь? – я поморщился от запаха алкоголя, но порядком набравшийся Антонин плюхнулся на стул и протянул початую бутылку огневиски. – Давай поговорим?

– Ну давай поговорим… - я сел, убрав колдографию в рукав мантии. Он, конечно, был пьян, но мало ли…

– Как твое настроение? Ты что-то после смерти этого их… - он снова икнул. – Что-то грустишь, я вот помню свое первое убийство… - он приложился к бутылке, провожаемой моим тоскливо-презрительным взглядом. – Тогда это было мерзко, тупо и скучно, он умер мгновенно и жалко… - Долохов то ли хихикнул, то ли кашлянул… - Вот еще одно убийство было куда интереснее… - назидательно поднят вверх палец.

– Чем же? – теперь я буду слушать, как умирали его жертвы.

“Прекрасно! Поздравляю тебя, Северус, жалкий тупой упырь…”

– А ты каждый день убиваешь тех, кого любишь больше жизни? – хмыкнул Антонин.
– Нет, а я убил. Дааа, я убил ее вот этой вот палочкой, – он взмахнул своей палочкой, что вызвало сноп искр. – Я, конечно, не хотел, нет, я думал убить девчонку, и она была бы со мной. Но вместо этого убил ее саму… - я обмер, догадавшись, о ком идет речь… - Знаешь, каково это? – Долохов схватил меня за руку, пересев (точнее как-то переупав) на кровать.

– Каково что? – выдавил я из себя.

– Жить после этого… Роззи нет. Я есть. Ее нет, а я есть… А ее больше нет и не будет… - он снова приложился к бутылке.

– Погоди, ты любил Реддл? Розалину то есть… - я слегка потряс его. Долохов помотал головой.

– Нееет, не любил, а люблю! До сих пор, и не могу о ней забыть… И любил не то слово, его мало. Я дышал ей как воздухом… - это очень напомнило мне меня и Кэтрин. Неужели он впрямь любил мать моей любимой? Какая жалкая и глупая ирония судьбы, но ведь он и убил ее… Закрывшую собой дочку. Да, он и впрямь не хотел… - Я псих, да? – Долохов заглянул мне в глаза.
– Я знаю, я псих, и это ее вина. Она свела меня с ума… Ее уход к Реддлу, эта девка родилась, а она пыталась быть моим другом… Другом, когда я просто упивался ей. Не надо любить валькирий, это ужасно. Она становится твоим наркотиком, - он довольно сильно стиснул мою руку. – И если ты ее выбор – это еще хорошо, а если нет, – он неожиданно посерьезнел, - то это ад на всю жизнь. Она потом уйдет к выбору, а ты ее забыть не сможешь… Ни-ког-да… - именно то, чего я и боюсь, что Кэтрин встретит свой выбор.

– Но ты ее и убил, и убив девочку, ты не заставил бы ее стать твоей. Не дочь была ее выбором…

– А я тогда не думал, мне было плевать. А когда выпустился, хотел убить девку Реддл за Роуз… И ты не поверишь. – Его голос внезапно понизился. – Я не могу. Наставляю палочку, открываю рот – и не могу сказать два каких-то слова. – Каких-то слова… Нет, до такого я, к счастью, не опустился и не опущусь… Альбус был единственной моей жертвой… - Она так похожа на молодую Роззи, и характер даже. Хотя эта нервная, а Роуз была ангелом. Моим. Реддл отнял ее у меня… - Долохов поднял на меня очень странно серьезный для пьяного взгляд. – Валькирии – это мерзко. Сама себе не принадлежишь даже в любви. Они делают за тебя выбор. И на тех, кто тебя любит и кого ты любишь, им плевать. Это мерзко… - он поднялся. – А ты не грусти, это только начало. Дальше будет веселее. Но мне пора, – он снова сделал глоток.
– Спокойной ночи, грустный друг… - он удалился, оставив за собой только шлейф запаха виски. Я открыл окно.