Поцелуй ягуара

— Не делай этого, — Натали почувствовала, что дрожит всем телом.

— Не делать что? Закончить эту маленькую ссору? — Он снова повернулся к ней, с гладкой кожей, мощными мускулами, и снова посмотрел на нее. — Мы не договоримся, Натали. Хочешь верь, хочешь нет, но Майк Клакстон хочет причинить тебе вред, и я не позволю этому случиться. Ты не согласна, и это нормально. Это не значит, что я не положу этому конец. А теперь, если ты не хочешь охладить жар внутри себя с помощью секса, тогда мне не помешает перекусить. Ты голодна?

Она голодна?

Ее губы приоткрылись в шоке. Он не хотел спорить? Он не собирался спорить из-за этого?

— С каких это пор? — Натали быстро последовала за ним. — С каких это пор ты не хочешь спорить? Ты ведь мужчина, да?

Он одарил ее озорной улыбкой через плечо.

— Ты уже должна знать.

О, боже, да, она знала. Она знала, какие у него сильные, мозолистые руки, прижимающие ее к нему, чувствовала его рот, пожирающий ее, его член, вколачивающийся в нее. И она знала выражение холодной, ледяной ярости на его лице, когда он сжимал шею Майка, медленно душа его до смерти.

— Ты не можешь просто нападать на людей, которые выводят тебя из себя, Сабан. Особенно на мужчин. Мне приходится ежедневно иметь дело с мужчинами на работе, я не могу себе этого позволить.

— Тогда у них должно быть хорошо развито чувство самосохранения, чтобы держать их руки при себе, — он открыл дверцу холодильника, наклонился и заглянул внутрь, прежде чем вытащить молоко.

Натали стояла и гневно смотрела на него.

— Так не пойдет, черт возьми, — выругалась она.

Сабан поставил стакан на стойку, наполнил его молоком и, подняв стакан, повернулся к ней.

— Поспоришь со мной, — его глаза весело блеснули, когда он поднял стакан и выпил молоко.

Мужчина, пьющий виски, сексуален. Мужчина с бутылкой пива может быть сексуальным. Но мужчина, пьющий стакан молока, не должен быть сексуальным. К сожалению, Сабан мог сделать это эротичным зрелищем, особенно когда он опустил стакан и чувственно облизал нижнюю губу.

Натали почувствовала, как внутри у нее все сжалось, как яростно вспыхнуло ее лоно, когда она вспомнила удовольствие на его лице, когда Сабан лизал ее вот так же.

— Ты ведешь себя неразумно, — она сгибала и разгибала пальцы, Натали стремилась понять его отношение. Он был готов убить Майка. Теперь он наблюдал за ней с веселой игривостью. — Ты не нападаешь на кого-то за что-то настолько безумное, как прикосновение ко мне, когда они не знают об этой глупой брачной горячке, — парировала она, чувствуя себя не в своей тарелке, неуверенная в собственном гневе. Женщине чертовски трудно бороться с мужчиной, когда он смотрит на нее, как на конфету, которую до смерти хочет попробовать.

— Посмотрим, — он скрестил руки на груди.

— Посмотрим? — Натали стиснула зубы, гнев снова поднялся в ней вместе с желанием, голодом. Она ненавидела это. Безумие. Чем больше она злилась на него, тем больше возбуждалась, и это было не очень удачное сочетание.

— В следующий раз, когда ты на кого-нибудь нападешь, я сама тебя арестую, — выпалила она. — Я этого не допущу.

Выражение его лица изменилось. Хищное, довольное. Кошачья Порода, пугающий, чувственное животное, которое она всегда чувствовала под поверхностью.

— Ты не позволишь? — его голос пророкотал с рычанием, нечленораздельно произнося слова с такой силой, что у нее по спине пробежал холодок.

— Я этого не допущу, — она почувствовала дрожь, пронзившую ее тело, когда веселье исчезло из его взгляда, и вместо этого его наполнило дикое возбуждение.

Сабан двинулся к ней.

Натали не отступала. Она не собиралась отступать и не собиралась позволять ему думать, что он может напасть на кого-то, когда и где пожелает. Если она не остановит это сейчас, этому не будет конца. Сабан будет полагать, что может контролировать ее, когда захочет и как захочет.

«Начинай так, как хочешь продолжить», — так всегда говорила ее мать. Она пыталась сделать это с Майком, старалась держаться твердо, и он наплевал на нее. Он запугал ее, ее любовь к нему оправдывала его, и она провела три несчастных года, пытаясь наладить брак, который был обречен с самого начала.

— Я отступил ради тебя, — пророкотал Сабан, подходя ближе. — Я отпустил ублюдка, потому что ты сказала: «Пожалуйста»; потому что боль в твоем голосе, из-за этого куска дерьма, была больше, чем я мог вынести. Ты видела выражение его лица, когда он схватил тебя за руку, когда увидел боль, которую причинил?

Натали отрицательно покачала головой.

— О, ты все видела, boo, — его губы скривились от гнева. — Ты видела удовлетворение, ликование в его глазах, и я это почувствовал. Я почувствовал запах и поклялся, что убью его за это.

— Ты не можешь просто убивать людей из-за этого, — Натали приложила руки к его груди, попыталась оттолкнуть его.

Его руки поднялись, погладили ее руки, и по ее телу пробежала дрожь.

— Он все еще дышит, — прорычал Сабан.

— Едва ли! — огрызнулась она. — Думаешь, то, что ты сделал, нормально?

— Я думаю, это было очень неприятно, — сказал он мягко, угрожающе. — В то время было бы лучше убить его, но терять тебя из-за этого не стоило. Это не значит, что я позволю ему уйти безнаказанным. Он будет осторожнее в будущем, и ты тоже, пара, будешь осторожнее. Следующий, кто набросится на тебя в гневе — умрет. Потому что чем больше вреда он причинит тебе, тем больше у него шансов встретиться со своим вечным создателем, — каждое слово становилось все короче и грубее, пока он не закончил резким, яростным рычанием.

Натали открыла рот, чтобы обрушиться на него с угрозой, чтобы продолжить спор, хотя слова, вертевшиеся у нее в голове, отказывались быть связными. Прежде чем она успела заговорить, он опустил голову, притянул ее к себе и поцеловал.

Это был даже не поцелуй. Он кусал ее, затем облизывал, наблюдая сквозь прищуренные глаза, как ее язык проник в его рот, чтобы попробовать его на вкус. Чтобы насладиться пряной, бурной эссенцией, которая находилась там от гормона, который вызывал горячку.