Поцелуй змея

— Все нормально, — проговорил он так, что на мгновение Карлинг подумала, что он будет говорить дурацкие банальности. — Это нормально — быть напуганной. То, что происходит, по правде, страшная штука.

— Я бы лучше столкнулась с монстрами, — пробормотала Вампиресса, уткнувшись лицом в теплую кожу на его шее и вдохнула чистый, мужской запах. — Монстры понятные. А тут все так сложно.

— Ты права, — прошептал Рун, немного покачивая ее.

Снова появились странные новые чувства, которые он пробудил в ней — будто все заслоны и барьеры внутри нее исчезли. И хотя кафтан закрывал ее до лодыжек, Карлинг ощутила себя обнаженной, выставленной на показ.

— Не знаю, как справиться с мыслью, что мои воспоминания меняются, — выдохнула она. — Даже тогда, когда я потеряла всё и всех, я всегда знала, что могу положиться на себя. Теперь я даже этого не имею. Не знаю, на что полагаться.

— Положись на меня, — проговорил Рун. Он прижался губами к тонкой коже ее виска. — Послушай меня. Я не жалею, что спас тебя от порки или что попытался поправить тот ужасный момент, но я глубоко сожалею, что сделал это, не задумываясь о реальных последствиях. Тем не менее, я не верю, что ты в своей сущности изменилась. Ты же понимаешь, что вещи должны меняться, если хочешь выжить, верно?

Она кивнула.

— Ты могла бы принять ситуацию и позволить изменениям случаться.

— Измениться или умереть? — спросила Карлинг.

— Да. Измениться или умереть.

— Ты, наверное, заметил, я не очень-то хорошо сдаюсь на волю обстоятельств, — проговорила она сухо.

— Да, так же, как и я, — вздохнув, Рун помолчал. — Ты сама решила стать Вампиром или тебя обернули против воли?

Она вздрогнула. Карлинг не узнавала себя, что сейчас прижималась к груди Руна.

— Сама. Вообще-то, до меня дошли слухи, и я начала искать, — ответила она.

Вампиресса почувствовала, как кивнул Рун.

— Ты приняла изменения, какими бы судьбоносными они ни были, что и изменило определение твоего существования. Ты могла бы сделать это снова, если придется.

— Тогда я была намного моложе, — пробормотала она.

Его грудь задвигалась от тихого смеха.

— Зато сейчас на твоей стороне опыт, который может помочь. Вспомни то время, как ты приняла изменения. Я в тебя верю. Я знаю, ты сможешь.

Она впитывала юмор Вера, прижимаясь к его телу. Когда каждое его движение стало для нее таким важным? Как она позволила этому случиться?

— Почему ты так веришь в меня? Что я сделала, чтобы заслужить это? — спросила Карлинг.

Его смешок перешел в откровенный смех, и хриплый звук завибрировал у ее щеки.

— О, я не знаю, — задумчиво протянул он. — Наверное, это как-то связано с тем, что ты протянула на этом свете четыре с половиной тысячи лет, когда у всех твоих сверстников продолжительность жизни составляла лет сорок, и то, если повезет. Ты пережила подъем и упадок египетской, римской и османской империй. Только боги знают, что ты делала с веселухой во время крестовых походов и испанской инквизиции. И ты стала одним из главных архитекторов того, как сейчас взаимодействуют и сосуществуют сообщества Древних рас с правительством Соединенных Штатов.

— Ты пережил то же самое, — пробормотала Карлинг, убирая одну из своих длинных прядей с его черной футболки. — Испанскую инквизицию, веселуху и все такое.

Взяв руку Карлинг, он поднес ее к своим губам, чтобы поцеловать ее пальцы.

— Да, но между нами есть принципиальная разница. Я делал то, что уже было заложено в моей природе и жил. Ты — была человеком. Ты не только превзошла свою природу, но и нашла способ возвеличиться, несмотря на самые женоненавистнические времена в истории человечества. Мне непонятно, как ты, имея такую гордость, совершенно не понимаешь собственной ценности.

— Ну, — сказала она, нахмурившись, — не думаю, что я так уж нравлюсь людям.

Карлинг и не собиралась шутить, поэтому поразилась, когда Рун вцепился в нее и захохотал. Откинувшись назад, он посмотрел на нее своими смеющимися глазами. Вид его счастливого лица стал запрещенным приемом, которого она не ожидала. Карлинг изо всех сил старалась достичь какого-то внутреннего равновесия, но совершенно провалила эту попытку. Смех Руна совершенно сбил ее с толку, она изо всех сил вцепилась в Вера, изумленно задрав брови.

— Знаешь, почему я схватил тебя, когда ты прыгнула со скалы? В принципе, я знал, что ты собираешься переплыть океан. Просто решил спасти Токио, детка, — сказал Рун.

Она пожала плечами с непроницаемым выражением лица.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Его выжидательное выражение на лице сменилось разочарованием.

— Ну, я только что назвал тебя Годзиллой?! — подсказал он.

Карлинг закатила глаза.

— Ох, ну конечно. Твоя ссылка на Токио сделала это очевидным. Без сомнения, я должна была сразу и правильно отреагировать на это; так же, как должна была узнать волосатого мужчину в очках на той ужасной футболке.

— Очевидно, мои поддразнивания до тебя не доходят, — вздохнул Рун. — Тебе нужно начать смотреть старые фильмы про монстров. Ох, и футбол. В противном случае, у нас закончатся темы для разговоров.

Она подняла бровь.

— Уж я уверена в этом.

— На самом деле, — сказал Вер с доверительной улыбкой, — я больше боялся, что ты растаешь, когда упадешь в воду.

Карлинг показала на Руна пальцем: — Этот я поняла. Думаешь, я не в курсе, что люди прозвали меня Злой Ведьмой Запада?

Вер улыбнулся и поцеловал Чародейку в кончик пальца.

— Она тоже была довольно утонченной леди, разве что немного воинственной.

— Ты смешон, — ее рука каким-то образом соскользнула и погладила Руна по лицу. Кажется, она могла бы провести вечность вот так, как сейчас, опираясь на его расслабленное тело, болтая и смеясь в ленивый предвечерний час. Она может, и не ощущала тепла Солнца на своей коже, но чувствовала, как оно согревало Руна, и тепло от его тела проникало в нее.

Смех сбежал с лица Руна, сменившись чем-то острым, отчаянным. Его взгляд потемнел, рот сжался. Голод, с которым Вер смотрел на нее, ощущался почти на физическом уровне. Карлинг облизала губы и по блеску в глазах мужчины поняла, что Рун проследил за ее движением.

Он вот-вот поцелует ее, и она хотела его. Боги, Карлинг хотела, чтобы их тела, их рты набросились друг на друга, как если бы завтра не существовало; потому что завтра на самом деле может не наступить и все, что у них есть — здесь и сейчас.

Это было такое хрупкое сокровище, это чувство эфемерности красоты, великолепная, невозможная боль, что появлялась, когда страсти духа воплощаются во плоти. Это как кто-то, будучи живым человеком, вдруг поймает отблеск цвета шампанского от ожерелья богини, но так и не сможет ухватиться за него по-настоящему.