Почему исповедуются короли

– И потом ты ушел из армии?

– Да. Хотя не только из-за Олифанта и Санта-Ирии. Тот случай явился лишь кульминацией всего, что творилось и раньше. Нам нравится думать, что мы более культурные, более благородные, более справедливые, чем наши враги, но мы совсем не такие. Это подтвердят мертвые женщины и дети из Копенгагена, из Бадахоса, из Дублина, из тысяч уничтоженных деревень и ферм. Стоит это осознать, и сразу задаешь себе вопрос: зачем я сражаюсь? Зачем убиваю?

Положив руку мужу на плечо, Геро почувствовала, что он дрожит. Каково это – постоянно вспоминать кошмарные картины, запахи, звуки, постоянно задыхаться под тяжестью раскаяния?

– Это не твоя вина, – повторила она. – Кровь этих женщин и детей на руках Олифанта. Да-да, вся кровь на руках полковника Олифанта и майора Руссо, а еще на руках английских и французских чинуш, которые доверили командование двум таким мерзавцам.

Но он только сжал губы в жесткой, невеселой усмешке и слегка покачал головой.

– Что случилось с Руссо? – спросила Геро.

– Он мертв.

Она поняла, хотя это не прозвучало, что Девлин, прежде чем покинуть полуостров, разыскал французского майора и убил его.

– Вот и хорошо.

Она провела пальцами по щеке мужа, и он развернулся к ней, обнял, притянул к себе, прижался лбом к ее лбу. Она чувствовала, как он неровно дышит, стискивая ее все сильней. А затем он произнес слова, которые она долго-долго не надеялась услышать:

– Боже, как же я люблю тебя, Геро. Очень люблю. Превыше всякой меры.

ГЛАВА 42

Пол Гибсон провел день, объясняя функции и строение человеческой почки полному анатомическому театру при больнице Святого Томаса. Обычно он добродушно постукивал вываренной малоберцовой костью по пальцам задремавших студиозусов и терпеливо отвечал на вопросы, возникавшие у невнимательных и бестолковых. Но не сегодня. Сегодня каждый засоня, каждый нелепый вопрос наполняли его нечестивой яростью. Далеко не сразу, но Гибсон наконец определил истоки несвойственной ему раздражительности.

Он стремился вернуться на Тауэр-Хилл. К Алекси.

«Ну ты ж и чертов шестикратный дурак, – сказал он про себя с отвращением. – О чем ты только думаешь? Что такая прекрасная молодая женщина, как она, может тобой заинтересоваться? Что она может разглядеть в тебе мужчину, полноценного мужчину со всеми мужскими потребностями, страстями и мечтами?»

Усмехнувшись над собой, он решительно перенес все внимание на дела насущные и приказал себе больше не думать об Алекси.

А затем позволил своим слушателям разойтись на полчаса раньше.

Спеша обратно в Cити [34] , Гибсон пошел по Лондонскому мосту, костыль, который он использовал при ходьбе на большие расстояния, издавал ритмичное «тук-тук». Туман был настолько густым, что, пожалуй, задушил бы человека, вдохнувшего слишком глубоко. Бисеринки мороси, раздражая, колко оседали на глаза. Выступившие слезы вкупе с туманом почти лишили Гибсона зрения.

И все же он поспешно шагал дальше.

Миновав Монумент [35] , он снова почувствовал, что за ним следят.

34

Лондонский Сити (англ. City of London) – уникальное территориально-административное образование в центре Лондона, имеющее статус церемониального графства, на месте римского города Лондиниума. Историческое ядро Великобритании, где среди прочего расположен Тауэр, рядом с которым живет Пол Гибсон.

35

Монумент – памятник, установленный в центре Лондона в память о Великом лондонском пожаре. Представляет собой римскую дорическую колонну высотой 61,57 метра, построенную в 1671–1677 годах архитектором Кристофером Реном и, помогавшим ему в восстановлении города после пожара, знаменитым учёным Робертом Гуком. Это самая высокая в мире свободно стоящая колонна.

Неуклюже разворачиваясь, споткнулся и чуть не потерял равновесия.

– Кто здесь? – крикнул он, и вопрос глухим эхом вернулся к нему из непроглядной мутной мглы. – Почему вы меня преследуете?

Долгую кошмарную минуту слышались лишь шорох капель да плеск весел лодочника на реке. Но сейчас Гибсон знал, что это не плод его воображения. Кто-то на самом деле за ним следил. Кто-то весь день ходил за ним по пятам. Да, он сдурил. Но не потому, что вдруг уверовал во вздорную фантазию, а потому что раньше не доверял своим чувствам и, сомневаясь в себе, глушил все страхи и подозрения.

Сдурил, потому что не кликнул извозчика, когда вышел из больницы.

– Что вам от меня нужно? – снова выкрикнул он, крепко сжимая крестовину костыля.

Из тумана материализовалась человеческая фигура. Массивные плечи. Широкая бочкообразная грудь. Длинные, мускулистые руки. Сначала детали не просматривались. Затем Гибсон увидел слишком длинные курчавые черные волосы и понял, что смотрит на Самсона Баллока.

– Что вам от меня нужно? – повторил вопрос Гибсон.

Баллок остановился почти вплотную, издевательская ухмылка расколола щетинистое лицо.

– А откуда ты взял, что мне с тебя чего-то нужно?

– Я знаю, кто вы такой. Баллок.

Ухмылка расширилась.

– Наболтала тебе про меня, да? А рассказала, как сама прикончила моего братишку?

– Рассказала, что он так сильно избил свою жену, что та умерла.

Ухмылка исчезла.

– Никогда он такого не делал. Чертова сука свалилась с лестницы.

– Подразумеваете, он столкнул ее с лестницы?

Как только эти слова прозвучали, Гибсон удивился безрассудной, чуть не безумной храбрости, сподвигшей его произнести их. Когда-то он был задиристым парнем, вполне способным постоять за себя в драке и не гнушавшимся бить ниже пояса, если обстоятельства вынуждали. Но те дни остались далеко позади. А Самсон Баллок выглядел как человек, который может голыми руками свернуть шею быку.

Под взглядом Гибсона громила вздернул верхнюю губу, сморщил нос, оскалил зубы, словно рыча. Затем непонятная веселость залила щетинистое лицо, и Баллок засмеялся.

– Она снова торчит у тебя, так что ли? Да разве ты ей защитник. – Черные глаза мебельщика презрительно смерили соперника. – Одноногий ирландский докторишка. Что встреваешь-то, а?

Здоровенная рука метнулась и схватила Гибсона за шею, пальцы глубоко впились в плоть. Улыбаясь, Баллок дернул жертву вверх, размахнулся и хлопнул спиной о ближайшую кирпичную стену. Гибсон едва заметил, как его костыль грохнулся на мостовую. Все его существо было сосредоточено на железной хватке, сжимавшей горло, лишавшей воздуха.

– Ну как, ирлашка? Небось не дышится?

Гибсон отчаянно вцеплялся в массивную руку, сдавливавшую шею. В ушах взревело. Глаза заволокло туманом странного, кровавого цвета. Он скорее почувствовал, чем увидел, как Баллок притянул его лицо вплотную к своему – грубая щетина ободрала Гибсону щеку, в ноздри нахлынула гнусная вонь от гнилых зубов.

– Ты ей передай. Скажи этой суке, что за ней должок. И я его стребую, как приготовлюсь. Скажи, что в этот раз она заплатит по полной.

Продолжая улыбаться, Баллок снова приложил Гибсона затылком и спиной о кирпичную стену.

Затем разжал пальцы и отшагнул назад.

Потеряв равновесие, Гибсон рухнул на здоровое колено, деревянная нога вытянулась в сторону, он изо всех сил удерживался, чтобы не распластаться на мостовой. Обхватив горящее горло пальцами, пытался глубже втянуть воздух в легкие. И вдыхал запах собственного страха от пота, залившего тело, словно дождь лицо.

А когда поднял глаза, Самсон Баллок уже исчез.

* * * * * * * *

Склонившись над тазом, Гибсон старался полить водой себе на затылок, когда Алекси подошла и забрала кувшин.