Почему мы помним. Как раскрыть способность памяти удерживать важное

Лурия связывал выдающиеся способности Шерешевского с редким расстройством под названием синестезия: каждый стимул, приходящий по любому из сенсорных каналов, запускал все остальные чувства. Шерешевский чувствовал слова на вкус, видел музыку, обонял цвета – на его восприятие влияло даже звучание слов. Он рассказывал, как спросил продавщицу в киоске, какое есть мороженое. Что-то в звуке голоса, которым она ответила «Пломбир!», вызвало у него образ углей и черного шлака, сыплющихся у нее изо рта, и есть ему резко расхотелось. Связь между мирами, созданными в его сознании, и миром, где он жил, была столь сильна, что Шерешевский мог ускорять свое сердцебиение, лишь представив, как бежит за поездом. Он мог повышать температуру одной руки и понижать температуру другой, представляя, как кладет одну на раскаленную плиту, а другую – на глыбу льда.

Особенности чувственного мира Шерешевского распространялись и на его воображение, позволяя ему формировать отчетливые воспоминания, устойчивые к интерференции. Журналист New Yorker Рид Джонсон, который десять лет изучал случай Шерешевского, описывал его способности привязывать любую, самую заурядную информацию к выдуманным историям, которые он мог впоследствии припоминать и, словно по следу из хлебных крошек, находить по ним путь к нужным данным [109] :

109

Johnson 2017.

Его воспоминания были столь прочны и длительны, вероятно, в силу его способности создавать сложные мультисенсорные мысленные образы и располагать их в воображаемых местах или сюжетах: чем ярче образ и сюжет, тем глубже он укореняется в памяти.

В поздние годы, когда Шерешевский стал на публику исполнять невероятные трюки памяти за деньги, в дополнение к природным способностям он освоил и технику, знакомую современным мнемоспортсменам, таким как Скотт Хэгвуд или Янджаа Уинтерсоул. Судя по всему, он скорее открыл для себя этот метод самостоятельно, чем обучился ему, но техника напоминала метод локусов. Когда нужно было запомнить последовательность слов или чисел, он представлял их в виде букв и цифр, расположенных в знакомой схеме – скажем, на московской улице – и отправлялся гулять по бескрайним мысленным мирам.

Соломона Шерешевского часто приводят как пример человека с выдающейся памятью, но разгадка его необыкновенных способностей кроется в силе воображения. Десятки лет исследований Лурии показывают, насколько глубока связь памяти с воображением, лежащая в основе запоминания у каждого из нас. В этой главе мы рассмотрим, как особенности формирования воспоминаний могут уводить нас слишком далеко от действительности, но разжигают наше воображение, суля безграничные возможности.

Что может случиться

Простейший способ увидеть работу эпизодической памяти – просканировать мозг человека, описывающего какое-нибудь событие из своей жизни. К примеру, если меня положить в МРТ-сканер, показать слово «фотография» и попросить описать событие из моей жизни с использованием этого слова, я вспомню, скажем, о том, как впервые побывал на рок-концерте. В 14 лет я фанател от альбома Pyromania английской хэви-метал группы Def Leppard. Если бы вы наблюдали работу моего мозга, пока я вспоминаю, как Стив Кларк исполнял знаменитый рифф во время песни «Photograph», вы бы увидели, как активируется гиппокамп при извлечении контекстуальной информации, которая мысленно переносит меня в 1985 год, и СПРРМ – при извлечении знаний о концертах вообще, позволяющих подробно рассказать о том, как разворачивались события на том конкретном концерте [110] .

110

Это упрощенное представление, и заинтересованные читатели могут найти больше подробностей в Sheldon et al. 2019 и St. Jacques 2012.

Теперь попробуем иначе. Предположим, вы лежите в МРТ-сканере, а я показываю вам слова – например, «паста» или «парашют» – и прошу использовать эти слова, чтобы вообразить нечто, чего не случалось в действительности, или даже что-то, что и вовсе вряд ли могло бы произойти. Вы можете вызвать мысленный образ, скажем, как готовите спагетти с Марвином Гэем, звездой мотауна [111] , или как прыгаете с парашютом вместе с легендой физики Марией Кюри. В 2007 году исследования на эту тему опубликовали три лаборатории, и вот что они обнаружили: изменения активности мозга людей, представляющих себе подобные сцены, удивительно похожи на те, что происходят в мозге, когда люди вспоминают о действительно пережитых событиях [112] .

111

Motown – общий термин, использующийся для описания звучания, характерного для записей известной некогда американской звукозаписывающей компании Motown Records. (Прим. ред.)

112

Addis et al. 2007, Szpunaretal. 2007, Hassabisetal. 2007.

Это странное сходство воображения и памяти удивило многих в научном сообществе и привлекло внимание прессы – журнал Science внес это в десятку прорывов года [113] , – но это не стало полной неожиданностью. Это предсказал почти столетием раньше английский психолог сэр Фредерик Бартлетт: его труды легли в основу представления о том, что мы пользуемся мысленными конструкциями (то есть схемами), чтобы обрабатывать и упорядочивать окружающий мир.

113

Miller 2007.

Бартлетт начал исследовать человеческую память в 1913 году, в аспирантуре Кембриджского университета [114] . После защиты диссертации он сосредоточился не на памяти, но на культурной антропологии и применении психологии к военному делу [115] . К счастью, в какой-то момент он вернулся к теме памяти и в 1932 году опубликовал самую важную свою работу – книгу «Запоминание: исследование в области экспериментальной и социальной психологии» (Remembering: A Study in Experimental and Social Psychology) [116] .

114

Мое биографическое описание Бартлетта взято из Roediger 2003.

115

Bartlett 1928a, 2014.

116

Bartlett 1932.

Книга Бартлетта была резким отступлением от традиции исследований памяти, заложенной Германом Эббингаузом еще в 1885 году. Эббингауз измерял запоминание странной, бессмысленной информации в строго контролируемых условиях. Бартлетт же опирался на свой опыт в практической психологии и антропологии; он наблюдал и описывал, как мы пользуемся памятью в повседневной жизни. Говоря кратко, Бартлетт скорее стремился понять, как мы запоминаем, а не просто измерить сколько.

В своем самом известном эксперименте Бартлетт познакомил группу добровольцев из Кембриджского университета с индейской народной сказкой «Война привидений», которую выбрали именно потому, что ее культурный контекст был совершенно чужд английским студентам. Испытуемые Бартлетта запоминали суть сюжета, но совершали характерные ошибки. Дело было не просто в том, что они не могли припомнить какие-то подробности – они подстраивали подробности под свои собственные культурные нормы и ожидания. Каноэ превращалось в лодку, охота на тюленей – в рыбалку.

Обдумывая эти результаты, Бартлетт отметил, что, пусть люди и вспоминают некоторые подробности из прошлого, их воспоминания в лучшем случае приблизительны. Он заключил: «Вспоминание – это не активация заново бесчисленных закрепленных, безжизненных и фрагментарных следов. Это творческая реконструкция». Мы не просто заново проигрываем события из прошлого, но пользуемся небольшим объемом контекста и вспоминаемой информации как отправной точкой для того, чтобы вообразить, что могло бы случиться в прошлом. Мы составляем историю на лету, опираясь на личный и культурный опыт, и обогащаем получившийся сюжет теми подробностями, что вспомним. Идеи Бартлетта – ключ к пониманию того, почему мозговые механизмы воображения и памяти не полностью независимы друг от друга – и те, и другие опираются на извлечение знания о том, что может произойти, но не обязательно о том, что произошло.