Почему не гаснут советские «звёзды»

Загадки смерти Шукшина

До сих пор о смерти Шукшина ходят самые противоречивые слухи. Одни упирают на то, что он скончался в силу естественных причин (из-за слабого здоровья), другие настаивают на криминальной версии — что это было преднамеренное убийство. Поэтому следует рассмотреть обе точки зрения. Начнём с первой.

У Шукшина была застарелая язва желудка, но в последние годы она мучила его особенно сильно. Поводом к этому была его работа: из-за постоянных придирок руководства ему буквально с боем удавалось пробивать свои фильмы. А его главный проект — фильм «Степан Разин» — ему снять никак не давали, что заставляло Шукшина нервничать ещё сильнее. Если добавить к этому ещё и то, что Шукшин много курил и пил растворимый кофе (причём за ночь выпивал чуть ли не банку!), то причина смерти становится понятной. Не случайно в свидетельстве о смерти врачи записали, что остановка сердца произошла вследствие табачной и кофейной интоксикации.

Однако родственники Шукшина рассказывали, что незадолго до смерти он проходил медицинское обследование и тамошние врачи отметили, что сердце у него абсолютно здоровое. Именно это обстоятельство и стало одним из поводов к тому, чтобы заподозрить в этой смерти что-то неладное. Ведь из жизни ушёл не просто знаменитый режиссёр, актёр и писатель (к тому же в относительно молодом возрасте — в 45 лет!), а один из лидеров патриотического движения, который в последние годы набрал большую популярность как в народе, так и в интеллигентской среде.

Версия о насильственной смерти базируется на следующих фактах. Те люди, которые первыми вошли в каюту теплохода, где во время съёмок жил и скончался Шукшин, сразу обратили внимание на странный запах, который присутствовал в помещении (в других каютах этого запаха не было). Потом была высказана догадка, что это мог быть инфарктный газ, который кто-то запустил в шукшинскую каюту через открытое окно. Кстати, этим человеком мог быть неизвестный мужчина, который накануне смерти Шукшина крутился на теплоходе, а потом бесследно исчез, не оставив после себя ни имени, ни каких-либо следов.

За что же могли убить Шукшина? Дело в том, что в последние годы его творчество приобретало не только социальный, а политический оттенок. На это ясно указывали как литературные, так и кинематографические опыты покойного. Например, появление в первой половине 70-х сказки с выразительным названием «Ванька, смотри!» говорило о том, что Шукшин сворачивает в сторону обличительной сатиры социально-политического толка. По словам друзей Шукшина, следующим его подобным произведением должна была стать пьеса о «золотой молодёжи» — сынках высокопоставленных деятелей, которые тогда начали буквально заполнять советские верха, что Шукшиным расценивалось как весьма опасный симптом.

Однако ещё большую озабоченность доставляло верхам желание Шукшина экранизировать своего «Степана Разина». Как уже говорилось, на протяжении почти десяти лет власти то давали «добро» на этот проект, то закрывали его, но Шукшин всё равно не терял надежд осуществить задуманное. Это почти маниакальное упорство ясно указывало недоброжелателям Шукшина на то, что отвратить его от задуманного им вряд ли удастся. Во всяком случае, теми традиционными способами, которые они успешно использовали в общении с другими деятелями советской литературы и искусства.

Незадолго до смерти Шукшин в открытую стал говорить, что собирается бросить «сидеть на трёх стульях» (быть одновременно писателем, режиссёром и актёром) и целиком посвятить себя литературе. Побудительным мотивом для такого решения стала его встреча с одним из главных идеологов державного течения писателем Михаилом Шолоховым, которая случилась в Вёшенской летом 74-го, в разгар съёмок фильма «Они сражались за Родину» (вместе с Шукшиным на той встрече присутствовали и другие участники съёмок: С. Бондарчук, Ю. Никулин, И. Лапиков, Г. Бурков и др.). Там произошёл эпизод, о котором чуть позже расскажет А. Заболоцкий:

«Бурков мне рассказывал, что в Вёшенской во время застолья у М.А. Шолохова, когда слово досталось Шукшину, он с ходу „расшифровался“ — мол, много говорим о русском характере, а народ вымирает, пора искать путь русского единства. Слово в пустоту упало. Сник… Михаил Александрович неловкую паузу разбил, иронично предложив выпить за собирателя земли русской Васю Шукшина. Об этом же событии Макарыч мне рассказывал иначе: „С тостом я там вылетел не застольным, о гибели русской. Шолохов смягчил, всё поняв — не для той компании мои слёзы; предложил тост за меня, а когда увидел, что я не выпил, подошёл ко мне и тихо сказал: "Ну, Вася, приеду в Москву, у тебя и чаю не выпью". Жора (Бурков) при мне неотступно, поэтому с Михаилом Александровичем поговорить мне один на один не удалось, но с сыном его перемолвился… Обязательно побываем у него до начала "Разина", — весело надеялся Шукшин. — После Шолохова я по-другому взглянул окрест себя. Слишком уж я разговорился с журналистами. Суета все публичные выступления…“»

Именно это желание поближе сойтись с Шолоховым, чтобы «совместно искать путь русского единства», судя по всему, и могло сильнее всего насторожить тех людей в советских верхах, кто более всего боялся возрождения русского национального самосознания. Для них этот намечавшийся тандем сулил большие проблемы в будущем.

В свете всего вышеперечисленного не кажется надуманной версия о том, что в советских верхах (его либеральном крыле) могла созреть идея физического устранения Шукшина. Отметим, что подобные эксцессы являются отличительной чертой любой политики — не только советской. Вот и в СССР за этим скрывалось тайное противостояние, которое велось в высшей советской элите между представителями разных политических течений. Например, в КГБ между собой боролись две группировки: Юрия Андропова (либерал) и его первого заместителя Семёна Цвигуна (державник). Последний с большой симпатией относился как к Шолохову, так и к Шукшину и на том же «Мосфильме» плотно контактировал с бондарчуковским объединением (там экранизировались книги Цвигуна о партизанском движении). Поэтому если предположить, что Шукшина убили, то подозрение в этом падает прежде всего на андроповское окружение, а не на цвигуновское.

О том, что это могло быть именно убийство, говорили люди весьма осведомлённые. Например, Сергей Бондарчук, который в одном из откровенных разговоров со своим тогдашним зятем, Николаем Бурляевым, обронил фразу: «Васю убили, и я даже знаю, кто это сделал». Не от Цвигуна ли, с которым Бондарчук дружил, он мог узнать об этом?

Вспомним на этот счёт и слова другого человека — близкого друга Шукшина, писателя Василия Белова: «В своём Иване (герое пьесы-сказки „Ванька, смотри!“. — Ф.Р.), посланном за справкой, что он не дурак, Макарыч с горечью отразил судьбу миллионов русских, бесстрашно содрал с русского человека ярлык дурака и антисемита, терпимый нами только из страха ради иудейска. После Гоголя и Достоевского не так уж многие осмеливались на такой шаг! Быть может, за этот шаг Макарыч и поплатился жизнью — кто знает?..»

УДОБНЫЙ «МИСТЕР НЕТ», ИЛИ НЕЮБИЛЕЙНЫЙ ГРОМЫКО

В июле 2009 года отгремел 100-летний юбилей бывшего министра иностранных дел СССР А.А. Громыко. Заметим, что ни один юбилей советского государственного деятеля не отмечался в постсоветской России с таким идеологическим размахом, как этот: тут и показ документальных фильмов о деятельности юбиляра сразу по нескольким каналам, и передачи на радио, и многочисленные статьи в прессе. Факт, с одной стороны, отрадный, но задумаемся: случайный ли? Например, предшественник Громыко В.М. Молотов, который пробыл на своём посту тоже немалый срок (с перерывами — 13 лет), особых почестей со стороны нынешних СМИ почему-то ни разу не удостаивался (хотя в 2000 году у него тоже была круглая дата — 110 лет). Его если и вспоминают, то в основном с негативных позиций: как ближайшего сподвижника «диктатора Сталина», одного из инициаторов «преступного пакта Молотова—Риббентропа» и т.д. и т.п. Почему же такой разительный контраст демонстрируют нынешние власти в своих идеологических подходах к двум министрам иностранных дел почившего в бозе СССР? Нет ли в этом какой-то тайны, которая тщательно скрывается постсоветскими идеологами от широкой публики? Ну что ж, попробуем разобраться.

Начнём с того, что Громыко являлся учеником Молотова: на дипломатическую работу он пришёл именно по «молотовскому» набору — в 1939 году, когда Вячеслав Михайлович стал наркомом иностранных дел СССР. Причём Громыко оказался одним из лучших его учеников, иначе вряд ли он затем сделал бы фантастическую карьеру в МИДе: стал послом в такой стратегически важной для СССР стране, как США (1943–1946), заместителем Молотова (1946–1949) и постоянным представителем СССР при ООН (1946–1948). Наконец, после смерти Сталина в 1953 году именно Громыко был отобран Молотовым в свои первые заместители: тот вернул его из Великобритании, куда Громыко отправили за год до этого. Короче, все эти вехи биографии нынешнего юбиляра наглядно подтверждают тезис о том, что он был молотовец. Однако в связи с этим возникает резонный вопрос: почему же именно его в 1957 году Хрущёв назначил министром иностранных дел, если его предшественника (и учителя) он с позором изгнал с этого поста, обвинив во всех мыслимых (и немыслимых) грехах? После такой позорной отставки учителя логично было бы и его верному ученику тоже «паковать чемоданы» и отправляться если не на пенсию (из-за относительно молодого для политика возраста), то хотя бы в почётную ссылку (в какую-нибудь мировую глухомань). Но вместо этого ученик проштрафившегося учителя пошёл на… повышение. Парадокс?