Почетный академик Сталин и академик Марр
Шрифт:
Очень странно, но в опубликованных материалах о выборах в Академию наук, о ее проверке и судьбе репрессированных академиков сведений о Марре практически нет. Но в марте 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «строго секретное» постановление Комиссии по вопросу о выборах академиков, в котором, в частности, были такие пункты:
«8. Признать необходимым, чтобы один из вице-президентов Академии наук был абсолютно советским человеком, и поручить Комиссии тов. Енукидзе подыскать подходящего кандидата.
9. Признать возможным утверждение Ферсмана вице-президентом при условии, что второй вице-президент будет абсолютно своим человеком» [249] . Вторым вице-президентом АН был фактически назначен Политбюро Марр.
Я уже отмечал, что Марр и до избрания на одну из высших должностей в академии был для власти своим человеком. Даже во время Гражданской войны и до конца жизни он постоянно выезжал в длительные зарубежные научные командировки (иногда вместе с женой), для чего специальными постановлениями Политбюро выделялась немалая валюта [250] . Тогда все заседания проводились лично Сталиным или его ближайшими соратниками.
249
Вестник Архива Президента РФ. 1996. № 3. С. 122.
250
См.: Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б). Т. II. 1930–1939. Каталог. М., 2001. С. 384, 423; Академия наук в решениях Политбюро РКП(б) — ВКП(б). 1922–1952. Сост. В.Д. Есаков. М., 2000. С. 128–129.
Но
251
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). М., 1930. С. 76.
252
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). М., 1930. С. 77.
На том же XVI Съезде в заключительном слове Сталин вновь вернулся к национальному вопросу и к национальным языкам. Сталин процитировал записку одного из делегатов, уличавшую его в противоречиях: «Одна из этих записок, которую я считаю наиболее интересной, сопоставляет трактовку проблемы национальных языков в моем докладе на XVI съезде с той трактовкой, которая дана в моем выступлении в Университете народов Востока в 1925 году, и находит, что тут есть некоторая неясность, которая должна быть разъяснена. „Вы, — говорит записка, — возражали тогда против теории (Каутского) отмирания национальных языков и создания одного общего языка в период социализма (в одной стране), а теперь, в своем докладе на XVI съезде, заявляете, что коммунисты являются сторонниками слияния национальных культур и национальных языков в одну общую культуру с одним общим языком (в период победы социализма в мировом масштабе), — нет ли тут неясности?“» [253] И действительно, в 1925 году Сталин заявил слушателям университета: «Толкуют (например, Каутский) о создании единого общечеловеческого языка с отмиранием всех остальных языков в период социализма. Я мало верю в эту теорию единого всеохватывающего языка. Опыт, во всяком случае, говорит не за, а против такой теории. До сих пор дело происходило так, что социалистическая революция не уменьшила, а увеличила количество языков, ибо она, встряхивая глубочайшие низы человечества и выталкивая их на политическую сцену, пробуждает к новой жизни целый ряд национальностей и этнографических групп» [254] . Сталин действительно штудировал в 20—30-х годах работы Каутского, которые и сейчас находятся в его библиотеке. И он действительно скорректировал свою точку зрения к 1930 году. На том же XVI съезде Сталин разъяснял, что в 1925 году он выступал против «национал-шовинистической теории Каутского», который предрекал в случае победы пролетарской революции и объединения Австрии и Германии формирование там единой нации, включая чехов, с единым немецким языком. Опыт СССР говорит обратное, заявил Сталин. После революции процесс не пошел в сторону слияния «в одну общую великорусскую нацию с одним общим великорусским языком». Другое дело, что после победы пролетарской революции во всемирном масштабе, предрекал генсек, «национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым (выделено мной. — Б.И.)» [255] . Иначе говоря, схема Сталина 1930 года оказалась копией схемы Марра, с ее картинами «расхождения» и «схождения» национальных языков, в результате чего побеждает не один, наиболее сильный, а рождается совершенно новый, синтезированный язык. Более того, накануне съезда вышла статья Марра в широко распространяемом политическом журнале «Юный пролетарий», в которой академик пророчил: «Будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей , как будущее хозяйство с его техникой, будущая внеклассовая общественность и будущая внеклассовая культура. Таким языком, естественно, не может быть ни один из самых распространенных живых языков мира, неизбежно буржуазно-культурный и буржуазно-классовый, как ни один из мертвых языков не смог стать международным в бывшем новом мире, дооктябрьском, да и в том бывшем мире ни один из них и не намечался вовсе как массово-международный (выделено мной. — Б.И.)» [256] . Сталин, готовясь к выступлению на съезде, конечно же, прочитал популярную заметку Марра, предназначенную для молодежи, и очень близко к тексту процитировал ее на партийном форуме.
253
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). М., 1930. С. 84.
254
Сталин И. Вопросы ленинизма. 9-е изд. М., 1933. С. 137.
255
Сталин И., Каганович Л. Отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б). С. 85.
256
Марр Н.Я. Яфетидология. С. 443.
В это время не только Марр, но и некоторые лингвисты утверждали, например, что в результате «скрещивания» народного латинского с германскими и кельтскими языками сложились совершенно новые, английский, французский, немецкий, испанский и другие современные европейские языки, которые затем действительно «разошлись». Никакой «победы» одного из языков, участвовавших в скрещивании, не наблюдалось. Таким образом, теория Марра очень удачно примиряла и старую сталинскую идею о том, что революция способствовала обнаружению в России более ста ранее неизвестных национальностей с их языками, которые великорусский язык никогда не вытеснит, и распространенный среди марксистов-интернационалистов взгляд о едином интернациональном мире и едином языке и едином алфавите будущего. После XVI съезда популярность Марра достигнет своего апогея. К 1950 году Сталин решительно «позабудет» обо всех своих прежних «интернационалистских» и «промарровских» взглядах.
До последнего времени строились предположения о том, общались ли когда-нибудь два корифея науки [257] . Документы архива Сталина безоговорочно указывают — да, общались, хотя бы письменно. Сейчас в архиве Марра никаких копий или иных следов писем Сталина и к нему нет. Но ответ вождя Марру, хранящийся в личном архиве Сталина, доказывает, что в начале 1932 года Марр обратился к нему с просьбой об аудиенции. Просьба была не случайной. К этому времени Марр уже «по праву» мог претендовать на политическое признание генеральным вождем СССР, то есть Сталиным, своей роли в качестве главы отечественного языкознания и, по существу, всей гуманитарной науки. Сталин 20 января
того же 1932 года вежливо отказал ему в немедленном приеме, сославшись на занятость. Вот заверенная Сталиным машинописная копия письма:257
См.: Алпатов В.М. Указ. соч. С. 94.
«Копия .
Товарищу Марр.
Очень извиняюсь, многоуважаемый Николай Яковлевич, что не имею сейчас возможности удовлетворить Вашу просьбу. Подготовительная работа к предстоящей всесоюзной партконференции поглощает у меня все рабочее время и не дает возможности заниматься другими делами.
После конференции я, конечно, смогу выкроить минут 40–50. Если это устраивает Вас, я охотно побеседую с Вами. Что касается дня приема, могу сообщить Вам об этом дополнительно приблизительно дня через два по окончании конференции.
Готовый к услугам И. Сталин.
_________________
20.1.32 г.» [258]
258
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 773. Л. 44.
Таким образом, в 1932 году официального посвящения в гуманитарные вожди непосредственно главным вождем не состоялось. Марр, не скрывая обиды, написал Сталину из Ленинграда, где он жил и трудился, ответную записку на бланке «Института народов Востока». И она сохранилась в архиве Сталина. Это было странное по стилю, да и по смыслу послание:
«Ленинград, 26.1.32.
Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
Премного благодарен за ответ. Ваше предложение, конечно, вполне устраивает. Я буду ждать. Могу себе представить, как Вам дорога каждая минута, когда я потерял представление о времени, точно в первобытном обществе, не различавшем еще утра и вечера иначе, как по производству, связанному с тем или иным отрезком времени без представления еще об его длительности. У Вас, однако, время расходуется на дело, на строительство, а у меня на отвлекающие от и теоретического, и практического технически и общественного научного дела беспрестанные разговоры в комиссиях, подкомиссиях, совещаниях и т. д.
С неизменным уважением и товарищеским приветом — Марр .
Адрес: 7-я линия, д. № 2, кв. 17 (тел. 5-48-43).
Тел. Авт. В-1.70.82 (только 7 и 8 в Москве. Институт народов Востока, Берсеневская наб., 120)» [259] .
259
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 773. Л. 45.
Неясно, переписывались ли они позже, но на копии письма Сталина Марру, чьей-то рукой сделана приписка: «Письмо ак. Марра (с приложением) переданы т. Поскребышеву. 22.III.32». В это время А.Н. Поскребышев — очередной личный секретарь Сталина. О каком письме идет речь, кто его передал, а главное, о каком «приложении» здесь говорится, выяснить не удалось. Не исключено, что в марте Марр еще раз попытался напомнить о себе запиской и посылкой вождю одной из своих новых работ. Возможно, его просьба была связана с назревавшими изменениями в руководстве Академии наук СССР и ее советизацией? Быть может, Марр просил аудиенцию в связи с поднятым им еще в 1930 году вопросом о всемирном универсальном алфавите? Точно ответить на эти вопросы сейчас невозможно. Так или иначе, но вождь академика не принял. Как я уже отмечал, в журнале регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина фамилия Марра ни разу не упоминается [260] . Вскоре, так и не дождавшись приема, в 1934 году, прожив семьдесят лет, Марр умер.
260
См.: Исторический архив. 1995. № 2.
Высокопарный тон письма Марра Сталину не только преисполнен чувством собственного достоинства и даже какой-то ходульной величавости, но оно еще написано не очень вразумительно с точки зрения общепринятого документописательства. Напомню, пишет крупнейший российский специалист в области языкознания, а его конструкции русских предложений способны смутить не только грузина-вождя, ревниво относящегося к неродному русскому слогу, но и коллег-языковедов. Смысл, кажется, ясен, но стиль витиеватый и путанный демонстративно тормозит понимание, причем так, что читатель не сразу осознает, каким образом одной-двумя фразами его закидывают из сталинского настоящего в какую-то самую далекую прорву прошлого, затем, как головой в грядку, вновь сажают в бытие настоящего, но, не дав укорениться и там, швыряют в будущее. В нескольких строчках письма перемешаны времена и субъекты: и вчера, и утро, и завтра, и минута; вождя, автора, древнейшего примата, для которого, между прочим, время оказывается «неразличимо». В этом письме, в его стилистике, как и в большинстве научных трудов, содержится загадка личности Марра, его литературного стиля и квинтэссенция яфетической теории. В нем итог магии его исторических построений и фантастических по своей смелости языковых и семантических реконструкций. Марр действительно жил в своем, особо преувеличенном интеллектуально и эмоционально мире. Его верная ученица и научный последователь О.М. Фрейденберг вспоминала о первой встрече: «Я поняла в тот день, что ум у него отвлеченный и дальнозоркий и что очень близко лежащих перед ним предметов он без очков не видит» [261] . Да, но если даже очень пристально вглядываться в пустоту, то и «очки» не помогут. Что же видел Марр в неоглядной научной дали, в ее «яфетических зорях» (выражение Марра) и в своих ближайших политических окрестностях? Проследуем за амплитудой его взгляда.
261
Фрейденберг О.М. Воспоминания о Н.Я. Марре //Сумерки лингвистики. С. 429.
И все же странно, что Сталин так холодно отстранил от себя в 1932 году пусть самовлюбленного выскочку, но все же академика, не раз доказавшего свою преданность новой власти, которому искренне не раз рукоплескала и старая императорская, и новая советская академия. Думаю, уже тогда, приняв политическую услужливость старого академика и поняв, что некоторые его выводы могут быть использованы в тогдашней политической доктрине, Сталин плохо понимал или совсем не понимал его научную концепцию в целом, не воспринимал его литературный стиль и тем более его невыносимо высокомерный тон. В своих устных выступлениях Марр нередко говорил о себе в третьем лице и в превосходных степенях. Говорить о себе как о «нем», о «Сталине» все чаще позволял себе и вождь. Марр, объявив себя марксистом, позволял себе в печати не соглашаться с Ф. Энгельсом по одному из самых фундаментальных вопросов исторического материализма, по вопросу о времени возникновения классов и классового общества. В 1929 году Марр опубликовал такой пассаж: «Лингвистические выводы, которые делает яфетидология, заставляет ее самым решительным образом сказать, что гипотеза Энгельса о возникновении классов в результате разложения родового строя нуждается в серьезных поправках, но, само собою разумеется, поправку эту должен сформулировать не лингвист, а социолог или, точнее, социолог совместно с лингвистом» [262] . Если даже учитывать, что к тому времени советская власть существует всего лишь двенадцать лет, это все же очень дерзкая фраза. Не только потому, что «гипотеза Энгельса» «нуждается в серьезных поправках», но и потому, что эти поправки должен внести не иной «великий теоретик-марксист», а совместно с лингвистом некий «социолог». Уж не Сталина ли (социолога!) и себя (лингвиста!) имел в виду наш академик? Сталин отважится на критику некоторых взглядов Энгельса (в частности, на русскую дипломатию) только спустя несколько лет. А «гипотезу Энгельса» Сталин припомнит Марру в 1950 году. Но, несмотря на огромное самомнение и даже дерзость, старый академик, заявивший, что он наконец-то создал новое «марксистское» учение о языке и мышлении, был полезен для новой сталинской власти и, чем черт не шутит, возможно, действительно способен дать то, что обещает. Как известно, Сталин требовал советского превосходства и приоритетов во всем. Но здесь произошла заминка, из-за которой Сталин, возможно, и отказался в 1932 году от прямых контактов с Марром. Причиной мог стать все тот же всемирный алфавит.
262
Марр Н.Я. Избранные работы. Т. 3. М.—Л., 1934. С. 75.