Почта святого Валентина
Шрифт:
— Буду готовиться к осени в Академию управления. Музыка — это не мое. Детская любовь. Хотя нет, и в детстве я музыкальную школу не особо любила…
— Почему, Вика?! Из-за денег? Так ты из-за этого не переживай. Мы же можем…
— Дело не в деньгах. Хочу все изменить, понимаешь? Мысли, людей, место, вообще все на свете. Родиться заново. Послушай, когда мы уже переклеим обои в маленькой комнате? Давай в эти выходные?
Поскольку в квартире воцарилась эталонная чистота, Викина нервная энергия несколько дней безрезультатно искала выход, пока наконец не были обнаружены неполадки с обоями в комнате, где она обычно занималась. Неполадки
— Смилуйся, неделя осталась до Нового года. Разведем тут хаос и анархию. Давай после праздников — вдумчиво, не спеша…
— Илюша, так это и лучше. К Новому году все будет новое, праздничное, чистенькое. Мы вдвоем с тобой за два дня управимся.
Двигать мебель, застилать полы, таскать грязь по всему дому Стемнину вовсе не улыбалось. И все же он надеялся, что после ремонта, который они сделают вдвоем, по-семейному, Вика успокоится и почувствует наконец себя хозяйкой в доме. А значит, дом опять станет домом, душа — душой и вообще все вернется на свои места.
Чистя зубы перед сном, Стемнин обратил внимание на полку, где хранились гели-бальзамы-пенки и висела мочалка. Протянув руку, он удивленно разглядывал флакон Викиного шампуня. То ли монеткой, то ли ключом была стерта часть надписи: «для… волос». Слова по краям остались, а середину Вика решила удалить. Видимо, считала, что стертые слова могут снизить ее образ. То же самое было и с флаконом бальзама-кондиционера. Что это были за слова? «Жирных»? «Тонких»? «Ослабленных»? Неужели она могла подумать, что подобные пустяки могут его охладить?
Когда Стемнин вернулся в спальню, Вика уже лежала в постели. Приподнявшись ему навстречу, она что-то протянула ему в ладони.
— Что это? — улыбнулся он ее улыбке.
— Просто… Для профилактики.
В ее ладони лежала твердая белая подушечка жвачки. «Менять прическу, снимать очки, отращивать бороду, брить грудь и подмышки, искать новый стиль одежды — сколько всего понадобится ей, чтобы замаскировать тот очевидный факт, что я — не он?» Стемнин оставил взрывчатку обиды внутри. Прислушиваясь к неслышному грохоту разрушений там, в сердце, горле, животе, прижал беззлобную мучительницу к себе. Пытался не думать, как глупо смотрится жующий любовник. Дон Жуян.
Не целовать ее в губы, отречься от них! В антракте он мстительно обцеловывал все, кроме губ, пока не добрался до узких ступней со слипшимися бессильными пальчиками. Вдруг он почувствовал слабый запах, даже не сам запах — бледную тень запаха вяленой рыбы. Его охватило яростное торжество победителя, словно именно это микроскопическое несовершенство, а не ее наслаждение было главным трофеем. Будто он добыл важнейший, ключевой секрет, сразу принесший победу не в одном сражении, а во всей войне. Теперь ему не терпелось рассказать о своей находке, чтобы раз и навсегда изменить расклад ролей: безупречность Вики против коллекции его собственных недостатков.
— Почему ты не целуешь меня в губы? — она глядела на него добрыми, пьяными от удовольствия глазами.
— Не хочу причинять тебе неудобство.
— Перестань, ты же воспользовался жвачкой.
«Воспользовался жвачкой,
что за оборот!» Он встал с постели и принялся не спеша одеваться. Ничего не понимающая Вика следила за ним.— Интересно получается, — заговорил Стемнин, застегнув последнюю пуговицу на рубашке. — Почему я — предмет твоих бесконечных придирок? Думаешь, у тебя нет никаких недостатков? Никаких запахов?
Выражение Викиного лица переменилось на растерянно-выжидающее. Она словно силилась заранее понять, совпали ли открытия Стемнина с ее собственным списком.
— У меня есть недостатки, но про них знаю только я, — наконец выговорила она. — Что ты вообще имеешь в виду?
— Да не важно. Мне хватает деликатности не обращать внимания на подобные пустяки.
— Да? Мне не хватает. Я не могу целоваться, если такой…
— А я могу, если у тебя, скажем, ноги… Но я тебя люблю, и поэтому мне не важно, как… и что…
— Ноги? Что с моими ногами? — В голосе Вики заметалась паника.
— Ничего. Прекрасные ноги. Просто ноги есть ноги…
Не произнеся больше ни слова, Виктория поднялась и вышла из спальни.
Что он наделал! С чего взял, что с Викой можно сражаться ее же оружием? Да он вообще не хотел сражаться — только остановить ее нападки. Что сейчас будет? Она уйдет? Захочет в отместку причинить большую боль? Он отматывал цепочку раскаленных спором слов. Господи, он ведь только что впервые признался ей в любви! Причем ухитрился связать это признание морским узлом с оскорблением!
«Вот что такое устная речь! Минное поле случайностей, где подкладываешь мины самому себе».
Через полчаса он решился постучать в закрытую дверь кухни. Она сидела на диванчике и перебирала пшено. Мириады желтых зернышек-планет были рассыпаны по столу, и из этого живого лунного хоровода Вика пальцем выводила темные мертвые астероиды и осколки метеоритов. Она вопросительно подняла глаза.
— Ты как? — спросил Стемнин.
— Илья! Давай срочно отремонтируем маленькую комнату, хорошо?
В ее глазах он не заметил ни злобы, ни обиды. Нежность и слезы.
13
Только на строительном рынке стал понятен масштаб Викиной тяги к обновлению. Каждый павильон, мимо которого они проходили — с электротоварами, сантехникой или дачным инвентарем, — зажигал в ней десятки идей. Будь ее воля, ни один квадратный миллиметр окружающей действительности не остался бы неизменным. Весь мир требовал ремонта — и лучше капитального. Еще не добравшись до обоев, они купили новую люстру, коврики в ванную и туалет, керамический горшок и землю для гипотетического грядущего кактуса. Только посулами приехать еще раз Стемнин смог дотянуть Вику до обойной лавки.
В тесном, ярко освещенном помещении не было ни души, потрескивал в углу масляный обогреватель. Зеленые, абрикосовые, золотисто-ржаные, жаркие византийские рулоны завораживали, словно туго скрученные залы, альковы или заколдованные мансарды. Хорошо было бы просто полюбоваться на эти вариации воображаемого пространства и мирно уйти.
Оказалось, у Вики были непоколебимые представления о цвете, рисунке и материале обоев, которые совершенно не совпадали со взглядом Стемнина. Обои должны быть однотонными, с текстурой грубой мешковины, под покраску. Услышав про покраску, Стемнин забубнил истово и невнятно, как шаман, злоупотребляя наречиями и прилагательными. Наконец были выбраны обои апельсинового цвета с фактурой дерюги.