Почтальон, шире шаг!

Из дому Петрик выходит после обеда. Через плечо у него переброшена вместительная почтальонская сумка на широком ремне, в руке — ухватистая ореховая палка. Петрик обжег ее на костре и всю изукрасил разными затейливыми узорами. Палка эта нужна ему не для забавы. В Погосте, чуть не в каждом дворе, — злющие собаки. Особенно лютый барбос у дядьки, который живет напротив почты. Настоящий волкодав. Попробуй пройди без палки — тут же штаны располосует.

Сегодня, как и обычно, перед тем как свернуть на Погостянскую дорогу, Петрик зашел в правление колхоза: может, нужно что-нибудь передать в сельсовет.

Колхозный счетовод Олечка Панасюк — веселая, смешливая девушка с комсомольским значком на голубой блузке — приветлива со всеми, кто бы ни заглянул в правление, а уж с Петриком — особенно. Недавно она была на курсах и теперь часто получает от своего знакомого Толи письма с красивыми разноцветными марками. Марки Олечка отдает Петрику, а письма прочитывает тут же, при нем. Наверно, Толя пишет ей что-то хорошее, потому что Олечка просто расцветает. Она тоненькая и хрупкая, и такого маленького росточка, что сними туфельки на каблуках, будет ничуть не выше Петрика. За работой она всегда что-то напевает или насвистывает, как мальчишка.

Вот и сейчас не успевает Петрик переступить порог правления, как уже слышит ее заливисто-звонкий голос:

Отворите скорей, Почтальон у дверей, Он нам письма принес От родных и друзей…

— Еще не принес, — не может сдержать улыбки Петрик. — Еще, может, принесу. Попозже, к концу работы. — И серьезно, как человек взрослый, самостоятельный спрашивает: — В сельсовет ничего нету?

— Сегодня нету, — отвечает Олечка. — Но это очень хорошо, что ты зашел. — Она достает из ящика стола конверт и, покраснев, просит: — Будь другом, занеси на почту.

Петрик опускает письмо в пустую сумку и выходит. Ему радостно, что он может удружить красивой и веселой девушке.

До Погоста ровно три километра. Сначала, почти полкилометра, дорога идет полем, затем ныряет в лес, чтобы вынырнуть из него уже возле самого поселка.

Полевая дорога выгибается под солнцем белой выгоревшей лентой. Слева шелестит колосьями высокая рожь, справа сбегает в широкий лог ровными рядками картофель. С высокого синего неба льется песня жаворонка. Где ж это он? Петрик останавливается, запрокидывает голову, козырьком прикладывает к глазам ладонь. Ага, вон где! Трепещет крылышками на одном месте, словно подвязанный к небосводу невидимой ниточкой, звенит, заливается.

Сзади слышится басовитый гул мотора, звонкая песня жаворонка тонет в нем. Идет машина. Можно поднять руку, «проголосовать», и шофер остановится. Но Петрик знает, что возле леса машина свернет вправо, к карьеру, откуда возят гравий на строительство железнодорожной ветки. Так что не стоит и «голосовать». Лучше сойти на гладенькую, словно заасфальтированную тропку, которая вьется вдоль дороги, вдоль высокой стены ржи, — пусть себе едет.

Самосвал пролетает, взбив за собой облако пыли, и ветер сносит ее вниз, на картофляник. Снова становятся слышны звонкое пение жаворонка и неутомимый стрекот кузнечиков во ржи.

Петрик шагает дальше.

Вот и лес. С края он светлый, просторный, залитый солнцем. Словно три былинных богатыря в дозоре, стоят у дороги три могучих, кряжистых дуба. За ними трепещут листвой молоденькие белоствольные березки, осинки с густо-зеленой корой, торчат островерхие, как стожки, кусты можжевельника.

Затем начинается ельник. Чем дальше, тем он гуще, мрачнее.

Дорога становится узкой, словно сжимается. Даже в солнечные дни здесь стоит густой полумрак, самый тонкий луч не пробьется к земле сквозь густое переплетение ветвей.

На полпути между Белоружьем и Погостом, перед небольшим пригорком, деревья подступают к дороге еще теснее. Впереди — чернота. Кажется, сейчас взойдешь на пригорок, а за ним — бездонная пропасть. Но ты идешь, идешь, и никакой пропасти нету. Дорога все так же продирается сквозь хмурые заросли и за пологим спуском поворачивает направо. А за поворотом, и оглянуться не успеешь, ельник окончится, начнется перелесок с древними курганами и лисьими норами в них.

Петрик идет, насвистывая веселую песенку о почтальоне, и вспоминает, как в прошлом году вот в этих самых местах довелось ему пережить довольно неприятное приключение, о котором он так никому и не рассказал.

А случилось вот что.

Получив почту и захватив валявшуюся у забора хворостину (узорчатой палочки-выручалочки у него тогда еще не было), он направился домой. Шел и, как обычно, просматривал на ходу то ли газету, то ли журнал. Потяжелевшая сумка привычно похлопывала по бедру.

Только поднялся он на пригорок, как сзади послышался негромкий шорох. Словно кто-то бежал за ним вдоль дороги, прячась в густом ельнике.

Петрик остановился и круто обернулся: что? Сзади что-то зашуршало, и снова стало тихо.

Петрик знал, что ни волки, ни медведи, ни рыси, ни другие хищники в их лесу не водятся. И все-таки его охватил страх. А вдруг за ним гонится бешеная собака?! Летом, в жару, случается, собаки бесятся. Он сам слышал, что в Каменце бешеная собака искусала какого-то малыша, так его потом целый месяц в райцентр на уколы возили. Собаку, правда, застрелили, но вдруг еще одна объявилась… А может, это преступник крадется за ним, хочет почту забрать?! Хотя зачем преступнику чужие письма и газеты…

Постояв, Петрик снова двинулся в путь. Но сзади снова что-то зашелестело. Он прибавил шагу — и то «что-то», которое преследовало его, тоже заспешило, зашуршало сильнее и чаще.

«Только не бежать, — подумал Петрик. — Только не бежать, иначе «оно» догадается, что я струсил, и тут же набросится на меня. Наоборот, делать вид, что я «его» ни капельки не боюсь…»

Он шел, чувствуя противный холодок в груди, а сзади все шуршало, шуршало, словно странное существо не отставало от него ни на шаг.

Наконец лес окончился. Шорох за спиной не исчез, но стал потише. Петрик оглянулся.

«Ш-шах!»

Хворостина, которую он держал под мышкой и о которой совсем забыл, описала полукруг, царапая землю сухими необломанными веточками.

Петрик плюнул, вытер со лба пот и отшвырнул хворостину.

«Это ж надо: сам себя напугал! — подумал он. — Комедия!..»

И рассмеялся.

Ему приходилось возвращаться через лес и в потемках, когда почта из района запаздывала, и в грозу, когда молнии рвали в клочья небо над головой и тяжело громыхал гром, но никогда он не испытал такого страха, как в тот день. Даже теперь, год спустя, вспоминать не хочется.

Сегодня машина из райцентра пришла раньше обычного, и, когда Петрик заявился в почтовое отделение, никого из почтальонов там уже не было. Макар Осипович выдал ему всю корреспонденцию — сумка у Петрика сразу стала толстой — и задумался.