Почти книга для почти людей
Шрифт:
Смотрю я на него: такой жулик, такой прохиндей — все равно ж пролезет, так хоть машина будет/ И говорю, что а почему бы и нет. Тут этот жулик и говорит, что вот и чудесненько, и пишет записочку, и говорит, что нужно мне подойти вот по такому-то адресу в Блаблаблаз, найти там И (помните, кто оставался на трубе?), а он всё уважаемому академику А и сделает.
Зашел я в этот самый Блаблаблаз, когда приехал в Москву, нашел И, по которому видно, что хоть и мошенник, но пожиже, чем хозяин, протянул ему записочку, а тот и говорит: «Сейчас-сейчас-сейчас, мы вас запишем, и получите вы автомобильчик такого-то числа.» И дату назвал аккурат через неделю после выборов: «Открыточка вам придет, подойдете и заберете.» Потом открыл сейф, достал какой-то толстый список, примерился глазом курицы и клюнул-вычеркнул какую-то фамилию, а мою вписал сверху.
А когда он закрывал список, углядел я, что название на нем что-то вроде «Список участников и инвалидов ВОВ имеющих право на получение бесплатного… " "
Так наука становилась на колеса прогресса.
О формировании национального характера советского человека
Заметьте,
Есть различные теории, объясняющие это и другие свойства мультинационального советского характера, но ни одна из них не учитывает решающего фактора влияния существования общественного туалета на формирование этого особого характера.
Предположим, советский человек в самом жизнерадостном расположении духа вышел побродить. Может, по магазинам, может, еще куда. На самом деле это не так уж важно, куда он шел. Гораздо более важно, что советский человек никогда никуда не пойдет, не выпив предварительно чая. Или пива. Или чего еще. Идти прогуливаться, не попив ничего, — для советского человека это такой же нонсенс, как для западного человека ехать в супермаркет на автобусе, имея в гараже две машины. Итак, наш человек, полный радостных мыслей и чая, движется по улице, а в это время чай движется внутри человека. И в какой-то момент он заполняет все мысли, чаяния и надежды нашего человека. И что? Тут надо бы просто зайти в общественный туалет. Но их в городе нет. А что есть? А есть знакомый, который приближается к нашему человеку и начинает его расспрашивать, почему у него такое страшное выражение лица. «Что случилось?» — спрашивает этот знакомый, ожидая, что ему тут же и расскажут обо всех неприятностях, связанных с этим выражением. Однако же вместо ожидаемого рассказа, во время которого можно и посочувствовать, и насладиться, следует какое-то безумное бормотание о том, что не до того. А в особо тяжелых случаях чаелюбивый гражданин может даже и послать куда подальше, потому что единственная мысль, которая сидит сейчас у него в мозгу — это «Где?» Вариант родственников и близких знакомых отметается, поскольку живут они далеко. И остается только подворотня. Гражданин идет, мечтая о чудесной подворотне, невидимой со всех сторон. Однако же число таковых крайне мало. А возле той, что нашлась, имеется бабушка, выпасающая внучку и зорко следящая. И когда у гражданина глаза вылезают из орбит, а мочевой пузырь уже пару раз попытался опорожниться без приглашения, гражданин нарушает, где придется, пристроившись к стенке и судорожно оглядываясь на приближающуюся гражданку, которая старается сделать вид, что не замечает текущего по тротуару потока. А когда гражданка совсем уж подходит вплотную, а осталось еще столько же того, что совсем не нужно гражданину, то и пытается он… Впрочем, технические описания, что, куда и как он там пытается, не имеют принципиального интереса. А более интересны те самые опыты, которые производил академик Павлов над собачками, чтобы у них потекли слюнки. Правда, неизвестно, были ли у него опыты по преодолению вредной привычки пускать слюнки при виде еды. Но широкомасштабный опыт по преодолению удовольствия долгих прогулок при помощи отсутствующих общественных туалетов производился долгие годы. И теперь советский человек, где бы он ни находился и сколько бы туалетов ему ни встретилось на пути, всегда озабочен мыслью: «А когда мне захочется, будет ли там туалет поблизости?» И эта мысль, эти размышления сопровождают его до смерти. Никакие усилия воли, ничего… Условный рефлекс. Вооот. А остальным теориям не верьте. Они все неправильные.
Перманент Перманентович
Учился когда-то в университете выдающийся человек, который потом в правительстве реформаторов считался одним из наиумнейших. Хотя и сгорел он на знаменитом издательском деле четырех соавторов, однако весь не погиб, оставшись и председателем чего-то, и членом разных академиев.
Поскольку большая часть биографических сведений героя получена не из первых рук, то назовем его Перманентом Перманентовичем Хренобоем. Почему Перманентом Перманентовичем? Потому что когда спрашивали его «Сколько будет дважды два?», то в ответ слышали что-либо вроде «Перманенсия инсиденсии есть эвиденсия». И кто спрашивал, так ему стыдно становилось: действительно, вот для Перманента это очевидно, а чего это я такую ерунду спрашиваю у такого выдающегося человека?!
И слух о необыкновенных познаниях и способностях Перманента распространялся очень далеко. То Перманент начал учить китайский язык, освоив английский. То он общается со знаменитым диссидентом на равных. А то еще на два факультета начал ходить, получив в итоге три диплома, экономический, юридический и мехматский. Что собой представляли его дипломы по экономике и юрнаукам — Бог весть. А вот о мехматском известно достоверно, что защищал его Перманент на самом что ни на есть импортном аглицком языке. Завершил он свое выступление на защите. Попросили задавать вопросы. И тут встает один мехматский профессор, который и вообще-то ни фига в английском не педрит, да и спрашивает: «Похоже, что мы прослушали довольно подробное описание, кто что сделал по этому вопросу. А не могли бы вы сказать, что сделали лично вы?» Ответил Перманент, но по-английски, что перманенсия инсиденсии, значит… И посрамил он спрашивающего, поскольку тот и по-русски бы это вряд ли понял, а тут по-английски.
Словом, получил Перманент свой диплом с отличием. И тут же завел визитную карточку, на которой и по-русски, и по-английски сообщалось, что Перманент является магистром математики. Дело это было в середине семидесятых, когда о магистрах, визитках и прочем слышали лишь самые продвинутые юзеры колбасы.И взяли Перманента ассистентом на кафедру. И хоть кафедра была и математическая, однако в аудитории только и слышалось, что о перманенсии. Завкафедрой не выдержал и перевел Перманента в НИИ самым младшим научным сотрудником. И тут оказалось, что о перманенсии Перманент может говорить часами, а вот пару формул самому написать — непосильный труд. А если напишет… Словом, вытурил его многострадальный шеф. Не слышно было о Перманенте ничего, но всплыл он вдруг на ниве экологической — начал сохранять окружающую среду. Сначала на крупном заводе, а потом и в городском масштабе. А потом опять исчез из поля зрения.
И вот однажды включаю я телевизор, а на экране посмоктывает гаванской сигарой Перманент. Корреспондент его заискивающе спрашивает, как он понимает такое-то постановление правительства, в разработке которого он участвовал, а в ответ уже вся страна слышит, что перманенсия инсиденсии есть эвиденсия.
Подхожу я к своему знакомому, который учился в одном классе с Перманентом и спрашиваю: «Ну что, видел Перманента по телеку?» Несколько опешивший, но политически корректный товарищ мне отвечает: «Да, есть в правительстве такой уважаемый и очень знающий Перманент Перманентович Хренобой.» «Так это же и есть наш Перманент!» — говорю ему. «Не может быть! Наш Перманент такой мудак!» А на следующий день он тоже посмотрел по телеку на Перманента: «Да, наш мудак!»
И поперло Перманенту. По рассказам, первые интеллектуальные шаги в правительстве Перманент совершил, организуя турпоездки в теплоходе с девочками, оркестрами и прочим для разных шишек. И дальше герою поперло.
И стал Перманент одним из самых выдающихся реформаторов. Как уже говорилось, сгорел на работе. Но остается выдающимся демократом, автором многочисленных идей и разработок, на которых держится наше законодательство. Ну и перманенсию инсиденсии от него можно услышать по-прежнему на разных круглых и квадратных столах.
А знающие люди говорят, что он таки и был одним из самых умных среди тех реформаторов. Аминь…
Ps. А если кто интересуется, почему фамилия ему Хренобой назначена, то я уж не знаю и как объяснить-то… Так, коинсиденсия…
Поневоле задумаешься, почему это так получается, что практически все, кто производит что-то полезное, относятся к категории лузеров. А не-лузеры это те, что сгребают и перераспределяют.
Приятель занимается проектированием автоматизированных точных весовых систем. Компании, связанные с перевозками крупных грузов вагонами или камазами, получают от его разработок изрядную экономию, за счет того, что у них перестают красть как свои, так и чужие, цифры от 5 % до 10 %. Все задокументировано, системы хорошо известны, поскольку первые подобные системы безотказно пашут уже 15 лет в количестве штук двухсот на всех крупных дорогах многострадальной Росси, принося дорожникам весьма серьезные деньги. А также двум орлам, которых он нанял в качестве финансовых управляющих. Но не ему. Еще но. Состоит оно в том, что это не весы, которые можно поставить в уголок, а целая система, которую надо подогнать под нужды производства, включая выдаваемые системой документы и прочее. Такая подгонка занимает приличное время, несколько месяцев, у более чем квалифицированных граждан, которые выставляют заказчику весьма скромные суммы, чтобы получить что-либо вроде 1000 баксов в месяц на ведущих разработчиков. И каждый раз это становится неодолимым препятствием для новых русских: «Как это так? Этим голодранцам надо заплатить 15 тысяч баксов зарплаты да 25 на макетные испытания и оборудование? Удавлюсь!» — «Да ведь вы потом каждый месяц будете иметь 100 тысяч!» — «Да за что я им буду платить 15 тысяч-то, за то, что они что-то там на бумажечках почиркают и пальчиком по клавишам потыкают?!» Впрочем, схема не всегда такая. Иногда все обещается выплатить. Но обещания звучат ровно до первой подписи на распоряжении о переводе денег. И это там, где все на поверхности — и высокотехнологический продукт, и примеры, сколько он приносит, — все есть.
После чего все эти разговоры о том, что надо страну делать технологическим лидером, звучат насмешкой. Кому делать, если сверху есть только болтающие, а те, у кого есть деньги, существуют как предприниматели только за счет сверхприбылей, которые они своей глупостью доводят до просто прибыли? Нанотехнологии… Приезжал тут один гражданин, российский теоретик нанотехнологический. Спросил я его, в чем же заключаются его нанотехнологические разработки. Оказалось. что раньше он месил уравнения под одним названием, а теперь их же под нанотехнологическим. «А где технологии?» — «Ну, может, кто применит уравнения где-нибудь, тогда, может, и появятся.»
Когда-то была наивная уверенность, что стоит ввести частника в медицину, как… То же относительно всяких ремонтеров и подобных. И в этой наивной уверенности не было уголка для мысли, что оттого, что кто-то стал частником, ни в голове у него ничего не добавилось, ни в ручках-крючках умения не прибавилось. И что если был разгильдяем, так ответственного отношения у него хватит не более, чем на полчаса.
Элиты всех стран опасаются суровых мрачных революционеров, которые выведут на улицы озлобленный народ, который покрошит всю элиту. Такая опасность есть, конечно. Большей частью она приводит к дворцовым переворотам, когда верхушка элиты сдает дела, но куда она дальше отправится — это решение тех самых суровых, которые сами часть элиты, только нижняя. А чего надо бояться действительно, так это смеха. Когда появятся массовые политические анекдоты, когда народ будет рыготать над своими правителями, которые и сами с удовольствием будут рассказывать эти же анекдоты — вот это действительно конец всей элиты. Тогда народ не надо никуда выводить — он все свое время проводит на улице.