Почти смешная история и другие истории для кино, театра

— Не коварный, а коверный! — поправил Соломатин.

Дети опять рассмеялись.

— А ты бывал на вокзале? — спросил Ефрем Николаевич. — Помнишь — одни уезжают, другие прибывают… Встречи, расставания, и во всем такая непонятная, такая щемящая грусть… Понимаешь? Вот Глинка, когда писал, он это испытывал…

— А я не знал, что это вокзальная песня! — сказал Федя, оправдываясь.

— Не вокзальная, а попутная! — поправил Ефрем Николаевич.

— Когда мы к бабушке едем, — вспомнил вдруг Кира, — мама на вокзале всегда говорит: «Ничего руками не трогай, здесь сплошная инфекция…»

— Я люблю вокзалы, — заметил Костик, — уезжать и встречать тоже, мне всегда чего-нибудь привозят!

— Мне на вокзалах весело, а не грустно, как Глинке! — сказал неудавшийся солист Федя.

— Давайте я Феде набью, и он сразу загрустит! — нашел выход Шура.

— Ну-ка, ты сам! — вдруг предложил учитель пения.

— Кто, я? — испуганно переспросил Шура. — Солистом?

— Именно ты!

— Что вы, я стесняюсь…

— А мы тебе набьем, — задиристо предложил Соломатин, — и ты перестанешь стесняться!

Отворилась дверь. И на пороге возник учитель физкультуры.

— Здравствуйте! — сказал он. — Согласно договоренности с Натальей Степановной… Вносите! — сказал он.

И четверо юных молодцов, пыхтя и отдуваясь, внесли в зал штангу и опустили на пол.

— Вы когда кончите? — нагло спросил учитель физкультуры. — Больно вы долго! Дайте и другим культурно развиваться!

Не говоря ни слова, Ефрем Николаевич снял пиджак и повесил на стул.

Стало тихо.

И хористы, и физкультурники с интересом смотрели на учителя пения, думая, что он кинется сейчас на физрука.

А физрук — тот даже на всякий случай принял боевую позу.

Но Ефрем Николаевич подошел не к нему, а к штанге. Ефрем Николаевич вдохнул побольше воздуха, выдохнул, нагнулся, поднял штангу; шатаясь, вынес ее из зала и с грохотом уронил в коридоре.

— Вот так! — сказал Соломатин, тяжело дыша.

После этого он взял плакатик, на котором было написано: «НЕ ВХОДИТЬ! ИДЕТ РЕПЕТИЦИЯ!», и повесил на дверь.

В это время дом Соломатина посетил гость. Он был одет в темный териленовый костюм, в белую рубаху, шея перехвачена нейлоновым галстуком, ботинки начищены.

Тамара ставила в вазу букет цветов, очевидно принесенный гостем, а он оглядывался по сторонам, приглаживая волосы, которых оставалось, увы, немного.

— Тесно живете! — оценил Валерий, так звали лысого.

— Мы на очереди стоим! — сообщила Клавдия Петровна, она тоже была дома.

— Связи в исполкоме есть? — Валерий взялся за спинку стула. — Вы разрешите?

— Конечно, садитесь! — улыбнулась Тамара, а Клавдия Петровна добавила:

— Вот связей у нас нет!

— Благодарю вас! — Валерий сел. — Прошу понять меня верно. Я говорю не о блате, а о контактах. Блат — это когда не по-честному, а контакты — это когда широкая информация приводит к запрограммированному результату! Связи в исполкоме я налажу!

— Спасибо. Я чай поставлю! — Клавдия Петровна вышла на кухню.

Раздался телефонный звонок. Как обычно, не узнав, кого спрашивают, Тамара сказала:

— Тамары нету дома!

— Я их всех отважу! — пригрозил Валерий.

Тут вдруг стало слышно, как отворилась дверь, это вернулся домой Соломатин. В комнату влетел Тинг и залаял на Валерия.

— Спокойно, Тингуша! — погладила его Тамара.

— День добрый! — Валерий поднялся навстречу хозяину. — Приятно познакомиться.

Тамара не дала договорить.

— Папа, это Валерий! Он заместитель управляющего «Лакокраспокрытия». Он устраивает меня старшим лаборантом. Правда, я не умею, но Валерий говорит, что это не имеет принципиального значения. Там прилично платят…

Из-за спины Соломатина раздался смех. Смеялись Шура и рыжий Федя.

— Проходите в маленькую комнатку и репетируйте там! — распорядился Соломатин и виновато добавил, глядя на жену, выглянувшую из кухни: — Видишь ли, Клава, им надо работать, в школе негде, у Шуры от пения плачет маленький братик, а у Феди скандалят соседи по квартире…

Дети прошли в маленькую комнату и, не дав никому опомниться, в полный голос грянули песню.

Клавдия Петровна скрылась в кухне, а Валерий вздрогнул.

Соломатин посмотрел на него в упор.

— Меня зовут Ефремом Николаевичем, а ваше отчество?

— Если вы намекаете… — Валерий дотронулся до головы, — так мне всего тридцать один. Преждевременное облысение. И я надеюсь, что вы притерпитесь к моему внешнему виду!

— А зачем мне это? — искренне удивился Соломатин.

— Я надеюсь бывать у вас часто. Я ведь далеко пойду!

— В каком направлении? — спросил Ефрем Николаевич.

— В международном! — ответил Валерий. — Я настойчивый, изучаю язык, и лакокраспокрытие для меня только ступенька. Сейчас имеет смысл ездить в заграничные командировки, не обязательно в капстраны, можно в слаборазвитые…

— Ах, можно в слаборазвитые, я это учту!

Клавдия Петровна внесла поднос с чаем, и вновь зазвенел звонок. Ефрем Николаевич пошел отворять.

— Знаешь, мама, — Тамара прислушалась к пению, — они теперь повадятся ходить к нам петь каждый день!

— Значит, папе так нужно! — Клавдия Петровна заставила себя улыбнуться. — Это не имеет значения, но я лягу в психиатрическую лечебницу!

— У вас обаятельный муж! — Валерий старательно заводил дружбу с Клавдией Петровной. — Мы с ним понимаем друг друга с полуслова!

В этот момент появился Ефрем Николаевич. Он сделал несколько шагов и остановился. Руки его бессильно висели вдоль тела.

— Что с тобой? — испугалась Клавдия Петровна.

— Что случилось? — спросила Тамара значительно спокойнее.

— Вот! — Соломатин протянул жене какую-то бумагу.

— Прочти сам! — отшатнулась Клавдия Петровна. — Кто-нибудь умер, да?

— Повестка из исполкома! — тихо сообщил Ефрем Николаевич. — Подошла наша очередь, и нам дают новую квартиру!

— Ура! — крикнула Тамара.

— Вот видите, — сказал Валерий, — у нас всегда торжествует справедливость. Это я принес вам в дом счастье!

В маленькой комнатке по-прежнему в полный голос пели дети.

<