Почти смешная история и другие истории для кино, театра
Шрифт:
Потом отец и дочь сидели за столом на кухне. И смотрели друг на друга, при этом отец ел рыбные котлеты, он, не глядя, цеплял их на вилку и отправлял в рот. По тому, как они смотрели, видно было, что отец и дочь не только любят друг друга, но еще и большие приятели. Это на сегодня редкость.
— Ты царапаешь вилкой по пустой тарелке, — заметила Маша. — Ты умял восемь штук!
Мешков захохотал. Он хохотал от души, запрокидывая назад голову и показывая зубы. Затем оборвал смех:
— Скажи, Маня, можно ли влюбиться в твоего отца,
— Много вещей? — строго спросила Маша.
— Один чемодан.
— Всего один?
— Но зато такой тяжелый, что отломилась ручка.
— Если отвалилась ручка — тогда можно! — И дочь серьезно продолжила: — Папа, я тебя наизусть знаю, что у тебя произошло?
В это время раздался звонок в дверь. Мешков повернулся к двери, собираясь встать, но дочь остановила его:
— Обожди, это Павлик. Он, между прочим, предлагает мне идти за него замуж.
Мешков растерялся:
— Но почему замуж?
— Он сильно высокий, — рассуждала Маша, — это модерново, он на бас-гитаре играет.
Мешков осторожно спросил:
— Ты его любишь?
— Конечно, нет, но мне уже двадцать, пожалуйста, не возражай, сейчас всеобщая акселерация. Двадцать лет — самый замужний возраст.
— Маня, — простонал отец, — но если ты его любишь…
— Папочка, когда ты ко мне привыкнешь? Я ведь шучу, я всегда шучу, и поэтому мы не откроем дверь!
Павлик продолжал звонить, проявляя характер.
Несколько дней спустя погода испортилась. По крышам и мостовым усердно заколотил дождь. Когда Лаза-ренко вышел из метро, то припустился бегом.
Вскоре Лазаренко спешил по длинному коридору и заглянул в комнату, где работал Мешков. В комнате никого не было.
Лазаренко прошел дальше по коридору.
В зале заседаний была распахнута дверь. Лазаренко осторожно, через голову женщины, которая сидела при входе, заглянул внутрь и увидел Мешкова.
— Вызовите-ка мне Мешкова! — шепотом попросил он женщину.
Женщина нагнулась к соседу и, как при игре в телефон, шепнула ему на ухо: «Мешкова спрашивают!» Тот нагнулся к следующему и повторил: «Мешкова спрашивают!»
Мешков поднялся с места и, аккуратно переступая через чужие ноги, выбрался в коридор.
— Здорово! — сказал он Лазаренко. — С приездом. Что стряслось?
— Тебе привет!
— Какой привет? От кого?
— От изумительной и неповторимой Илларии Павловны.
— Ты за этим меня вызвал с совещания?
— За этим.
Мешков повернулся к нему спиной, возвратился в комнату, где шло совещание, и занял свое место.
Лазаренко потоптался в коридоре, потом снова наклонился к женщине, которая сидела в дверях:
— Извините, еще раз Мешкова!
Женщина покрутила головой, но все-таки нагнулась к уху соседа и передала поручение. Мешков мрачно поднялся со стула.
— Что происходит, Виктор Михайлович? — Управляющий проявил неудовольствие.
— Все время междугородная вызывает! — соврал Мешков, снова с трудом выбрался
в коридор и кинулся на Лазаренко: — Что тебе еще, что ты пристал?— Двадцать девятого у нее день рождения.
— Вот и давай телеграмму!
Лазаренко взял Мешкова за локоть:
— Нет, это ты посылай телеграмму. Ты ей заморочил голову!
— Да ничего я не морочил! — в сердцах воскликнул Мешков.
— Она просила передать про день рождения, — уже с раздражением повторил Лазаренко, — я передал. А дальше — это дело твоей порядочности.
— При чем тут порядочность, когда ничего не было!
— Меня это не касается — было или не было. — И Лазаренко быстро зашагал по коридору.
Мешков помчался за ним, догнал его на лестничной площадке, возле лифта:
— Ты что, мне не веришь?
— Если ты не виноват, почему ты оправдываешься? И почему у Илларии Павловны все время глаза на мокром месте? — И Лазаренко прыгнул в лифт.
Кабина лифта умчалась вверх.
Мешков задрал голову и заорал, обращаясь к невидимому Лазаренко:
— Она вовсе меня не интересует! И мне наплевать на ее день рождения!
Кто-то сзади потрепал Мешкова по плечу. Мешков обернулся. Сзади стоял управляющий трестом:
— Это вы разговариваете по междугородному телефону?
— Разве вы не видите, что по междугородному! — отшутился Мешков.
Двадцать девятого числа великомученик Мешков понуро плелся по улице. Вид у него был затравленный.
На здании почты было написано: «Почта — телеграф — телефон».
Мешков вошел внутрь как приговоренный. Он проследовал в телеграфный зал и спросил у телеграфистки:
— Я не знаю ее фамилии, только имя и отчество, примете телеграмму?
— Приму!
— Но это не домашний адрес, это номер в гостинице!
— Все равно приму!
— А вдруг ее перевели в другой номер?
— В гостинице разыщут. — Телеграфистка разрушила последнюю надежду Мешкова. — Пишите, приму!
— Это неправильно, — разозлился Мешков, — вы не имеете права принимать без фамилии!
Телеграфистка высунулась из окошка и поглядела на Мешкова:
— С утра пьете?
— Только кофе.
— Хорошо, — сказала телеграфистка, — я не приму, но рядом переговорный пункт. В гостиницу можно позвонить!
— Зачем вы подали мне эту мысль? — взвился Мешков.
— А я ненавижу всех мужчин, — призналась телеграфистка. — Я уже четвертый раз замужем!
На переговорном пункте Мешков утопал в глубоком ярко-красном кресле, поджав под себя ноги, и невесело слушал стереотипный голос:
— Ленинград, кто вызывает «Электросилу» — первая кабина.
— Рига, Кубланова, пройдите в девятую кабину!..
Рядом с Мешковым, в таком же красном кресле, вскакивал и снова садился высокий молодой человек со светлыми глазами. Его тонкую шею перехватывал желтый шарф. В очередной раз упав в кресло, нервный молодой человек потеребил шарф и сказал Мешкову: