Почти смешная история и другие истории для кино, театра
Шрифт:
— Да, пожалуйста, большое спасибо! — с неожиданной для нее вежливостью сказала Таисия Павловна. Сестры тоже уже вылезли из машины и оглядывались по сторонам.
— Номер квартиры? — спросил шофер.
Иллария поглядела на записку, которую она держала в руке:
— Седьмая.
Шофер поднял чемодан и этюдник, взял под мышку картонку, зонт и со всем этим имуществом вошел в подъезд.
— Ты делаешь мне больно, — прошептала сестре Таисия, — выкинь его из головы. Ты его больше не увидишь.
— Я его из-под земли добуду! — ответила Иллария.
— Вот
Иллария отрицательно помотала головой:
— Люди делятся на тех, кто стреляет и в кого стреляют. Я, к сожалению, отношусь ко второй категории…
В Москве Мешков в сопровождении Толи входил во двор своего дома. Во дворе под тополем стучали в домино. Вскоре Мешков вместе с Толей уже выходил из лифта…
Дома была только Маша, она сидела в кресле, одетая в пальто. Пальто было длинное-предлинное.
— Почему ты сидишь в пальто? — не понял Мешков.
— Голландское, под замшу, я его достала в комиссионке, оно совершенно новое.
— Это надо, чтобы такое длинное?
— Очень надо!
— Тогда я счастлив!
— Сейчас ты перестанешь быть счастливым, — сказала Маша, — я взяла деньги из тех, что мы откладываем на цветной телевизор!
— Здравствуйте! — поздоровался Толя. — Можно, я сяду? У меня голова кружится!
— Кто это? — Маша обернулась к отцу.
— Не знаю, зовут его Толей. Все-таки, Маня, так мы никогда не купим цветной телевизор! Ты же сама придумала на него откладывать. А мне все равно, какого он цвета.
— Вы, Маня, — сказал Толя, — вы поразительно похожи на мою жену, которая ушла от меня к пожилому!
— Отец! — Маша поднялась и прильнула к Мешкову. — Я сто лет мечтала о таком пальто! Давай потанцуем, отец! — Она включила проигрыватель.
Мешков танцевал старательно, подражал движениям дочери, а дочь смеялась, показывая белые зубы:
— Папа, ты скован. Современные танцы требуют внутренней свободы, в этом их смысл! Расслабься! Подумай, нет ничего — ни управляющего трестом, ни годового отчета, ни техники безопасности, ни времени, ни пространства…
Они танцевали, отец и дочь. Тела их стали невесомыми. Тела изгибались и извивались, взлетали и опускались, головы танцевали, руки, и ноги, и животы. А потом музыка оборвалась.
Это кончилась пластинка.
Отец и дочь упали на диван. Дочь сказала:
— Двадцатый век. Семидесятые годы.
А отец сказал, с трудом дыша:
— Я был на почте, звонил в Древнегорск. Ту женщину, помнишь, я рассказывал, что подносил чемодан, выселили из гостиницы.
— Хамство! Но почему ты ей звонил?
— День рождения!
— Красивая?
— Нет!
— Маня, — вмешался в разговор Толя, — зато вы такая же красивая, как моя жена! Она от меня ушла…
— Не смейте звать меня Маней, — разозлилась Маша, — это отец меня так зовет!
— А
как вас звать?— Никак!
В дверь позвонили.
— Это Павлик, — узнала звонок Маша, — мы идем в кино! — И сняла пальто. — Жалко его в кино мять!
И ушла.
— Теперь мы можем спокойно страдать вдвоем! — Толя пересел на диван.
— Почему это я тоже должен страдать? — усмехнулся Мешков. — Меня никто не бросал.
— Разве вы не переживаете, что не дозвонились той женщине?
— Нет.
— Я вам не верю!
— Послушайте, какое ваше дело! — вспыхнул Мешков.
— Видите, вы нервничаете!
— Уйдите! — приказал Мешков.
— Хорошо, я уйду. Только посоветуйте мне, как называть вашу дочь? Машей, Мусей, Русей?… Я ухожу, ухожу!..
Настырный Толя окончательно вывел Мешкова из состояния равновесия, и теперь настроение у Мешкова стало отвратительным. Он сел в кресло и взял газету. Потом отложил газету и взял книжку. Потом отложил книжку…
В дверь позвонили.
Мешков встал, отворил дверь. На лестничной площадке пожилой мужчина с заискивающим лицом держал в руках большую плетеную корзину:
— Копчушки в коробочках. Один рубль. Не желаете?
— Копчушки — это вещь! — Мешков взял коробочку и отдал рубль.
Но когда внимательно рассмотрел коробочку, то кинулся вниз по лестнице догонять продавца.
— Вы что, всех за идиотов держите? Написано «Тюлька», двадцать восемь копеек…
Продавец, ничего не говоря, вернул Мешкову рубль, взял обратно коробочку и как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице.
— Жулье! — возмущенно заорал Мешков, перегнувшись через перила. — Обманывают на каждом шагу!
… Сумерки уже овладели городом, еще не зажгли уличных фонарей, и поэтому очертания домов стали растворяться в бесцветном тумане.
Мешков решительно надел плащ и ушел во двор играть в домино. Но его желанию не удалось сбыться.
Первым, кого увидел Мешков, был Толя. Он с блеском ударил костяшкой о стол:
— Мы выиграли! Считайте!
Широко улыбаясь, Толя поднялся со скамейки навстречу Мешкову и сказал ему, доверительно понизив голос:
— Я на вас не сержусь, потому что вы переживаете! Хотя сами этого еще не осознали. Мы два сапога пара!
Мешков взял Толю за локоть и повел прочь со двора.
— А эта женщина, — заискивал по дороге Толя, — как вы думаете, она огорчена, что вы не дозвонились?
— Я думаю, что вижу тебя последний раз в жизни!
Они вышли на Планетную, и как раз возле них остановилось такси, из которого выскочила Маша.
— Минуточку. — Мешков наклонился к водителю, дал ему рубль и втолкнул Толю в машину. — Отвезите его подальше от моего дома!
Когда машина отъезжала, Толя успел крикнуть:
— Я вас навещу! Обоих!
Отец и дочь повернули домой.
— С Павликом покончено, — сообщила Маша. — После кино он повел меня в компанию, где пьют чернила, а я этих юных пьяниц терпеть не могу!