Почти три года. Ленинградский дневник

10 сентября 1942 года

Опять по-новому начала четвертую главу. На юге — у Сталинграда — хорошо. В Новороссийске бои уже на улице.

12 сентября 1942 года. Вечер

Мы оставили Новороссийск.

Страшный ветер. Есть опасность наводнения. Даже наша Карповка угрожающе поднялась.

Четвертая глава как будто пошла по-настоящему.

13 сентября 1942 года

Ветер стих, вода спала. На фронте «существенных изменений не произошло».

Четвертая глава подвигается, но все еще боязно.

Читаю сейчас немного. Во время работы очень важно не менять книг, а как бы застыть на одной или двух, чтобы не потревожить уже установившегося течения мыслей. А то прочтешь что-нибудь новое — все придет в беспорядок. И станет трудно писать.

15 сентября 1942 года

Возвращаясь из города, пропустили на Введенской два трамвая, слушая Тихонова по радио.

Это было обращение к Кавказу, к которому сейчас рвутся фашисты. Разговор с кавказскими народами: «Грузины, осетины, дети Дагестана…» Тихонов напомнил им слова старой песни: «Это будет такой жаркий день, что мы сможем рассчитывать только на тень от наших шашек».

На темной ленинградской площади, осенним вечером, под далекий орудийный гул, много народу стояло и слушало это выступление.

16 сентября 1942 года

Переехали в новые комнаты. На этот раз их две. Очевидно, если судьбе будет угодно, мы останемся здесь до конца войны.

Вчера выступала на заводе имени Макса Гельца. Там работают мальчики-ремесленники. Они сидели тихо, слушали хорошо.

Когда я окончила, ко мне на эстраду поднялся из первого ряда парнишка в шапке-ушанке.

— Лучший стахановец цеха, — шепнул мне секретарь парторганизации.

От имени всего цеха мальчик поблагодарил меня. Я спросила: любит ли он стихи? Он помолчал, потом ответил:

— Так ведь это же не стихи. Это правда…

Высшая похвала.

Домой, через Карповку, меня провожали, с фонариками, два заводских инженера. Они все время неотлучно при заводе. Семьи эвакуированы.

На днях один из них пошел все же проведать, что с квартирой. Живет он в Новой Деревне, в деревянном домике.

Приходит, а домика нет. Мебель вся в кусках. Среди обломков подобрал две-три уцелевшие фотографии жены и ребенка. Инженер сказал:

— Весь мой дом умещается теперь в кармане, и я ношу его с собой.

18 сентября 1942 года

Бьют в два молотка: приколачивают портьеру и ставят маленькую печку. Готовимся к зиме. Вторая зима в Ленинграде.

20 сентября 1942 года

Под Сталинградом страшные бои. Но он держится.

21 сентября 1942 года

Под Моздоком убит генерал фон Клейст. Англичане бомбили Мюнхен. Под Сталинградом — устойчивее.

Когда сводка улучшается, это видно по лицам. Сразу видно: в трамвае и на улицах.

24 сентября 1942 года

На фронте — по прежнему. Бьются на улицах Сталинграда.

26 сентября 1942 года 7 часов вечера

После пятимесячного перерыва воздушная тревога, которая длится уже около получаса Хорошо, что я успела прийти: у меня ни пропуска ВТ, ни противогаза.

29 сентября 1942 года

Сводка нехороша на всех трех фронтах. У нас в Синявине немцы вклинились в нашу оборону. Дневная сводка несколько лучше вечерней.

30 сентября 1942 года

Пришла пешком из Союза писателей. Опять золотая осень, как в прошлом году. Опять И. Д., как прошлой зимой, умучен делами и трудностями.

Наша артиллерия не умолкает. Сплошной далекий гул. В Сталинграде это показалось бы райской тишиной.

Со Сталинградом тяжко. О Синявине ни слова. Сводка молчит: только слышен голос нашей артиллерии.

Все мне кажется, что скоро с Ленинградом будет нечто страшное. Все окончится хорошо, но будет страшно.

Наши две комнаты на кафедре «микробиологии», устроенные так уютно… как бы все это не разлетелось на микрочасти.

Сегодня к нам в больницу привезли новых раненых. Откуда — неизвестно.

6 октября 1942 года

Иногда мне кажется, что я — мать невиданно огромного семейства. Мои дети — это строфы четвертой главы. Я неустанно, днем и ночью, думаю о них. Я все снова и снова возвращаюсь то к одному, то к другому дитяти. Одного одену получше, другому приглажу вихор, третьему утру нос, четвертого и вовсе выведу вон. Все украшаю их, чищу, глажу и мою. И они, мои бесценные детки, становятся, на мой взгляд, все лучше. Число их увеличивается с каждым днем. Растет, растет моя четвертая главушка.

У нас испортилось радио, не знаю, что происходит на фронтах. Достоверно знаю только одно, что второго фронта нет.

Серая и сырая осень: прекрасно для работы. Я залезаю в свой уголок за шкафом, зажигаю свет (пока он еще есть). Я засыпаю с вечера мгновенно, а утром просыпаюсь с полуготовой строфой: как будто положила накануне комочек теста в волшебную печку — и за ночь испекся колобок.

7 октября 1942 года

Вчера в «Ленинградской правде» напечатана моя «Высотка». Так приятно было увидеть эту милую для меня вещь, похорошевшую от крупного шрифта на выигрышном месте.

8 октября 1942 года

Читала Армстронга о падении Франции.

9 октября 1942 года

На фронтах все те же, невиданные еще, бои. Сталинград держится. Кажется, напишу отличную главу… если только не рехнусь из-за нее.

Чудесный, тихий, янтарный день. Стреляют, но где-то далеко.

11 октября 1942 года

Северо-западнее Сталинграда отбито пять контратак. Пленный летчик сообщил, что туда стянуты крупные силы. Видимо, собираются драться отчаянно.

Синявино несколько оттянуло немцев от Ленинграда, хотя наша операция там и не удалась. Штурм Ленинграда, если таковой вообще предполагается, таким образом отсрочен.

Моя четвертая глава двигается. Но кто будет читать все это? Нужны ли стихи сейчас, в эти грозные дни?

14 октября 1942 года

Третий день на фронте «изменений нет». Неужели немцы остановлены? Боишься верить, не смеешь надеяться.

15 октября 1942 года