Под кодовым названием «Эдельвейс»

— А ты льстец, Адольф! Но приятный, так как не скрываешь своего здорового отношения к делу. Я тебя познакомлю, пока еще идет следствие по делу Михальского, с убийством, до конца выясненным. — Он поднял палец и добавил многозначительно: — В нем использован даже тайный агент СД! Кличку она имела «Эсме–ральда»…

— Имела?

— Да, она казнена… Великолепный сюжет? Наш следователь Кеслер стрелял ей в затылок… Ну, ты эту жанровую картинку сам распишешь.

— Но кто был убит?

— Ах, так! Ты же не знаешь… Убили заместителя коменданта, обер — лейтенанта Фридриха Вильгельма

Мюллера. К слову, найден его дневник еще с тех времен, когда он был только лейтенантом и служил в карательном подразделении. Если понадобится для книги, считай дневник покойного Мюллера своей собственностью.

— Ну и наследство…

— Веревка висельника спасает другого от петли. Так берешь дневник?

— Надо сначала глянуть — я не покупаю наугад, — усмехнулся Шеер, беря довольно толстую тетрадь с плотной обложкой из узорчатой искусственной кожи. На первой странице красовалась каллиграфическая надпись «Дневник лейтенанта Ф. Мюллера. ГФП[16]. 1942 год». — Ну, полистаем. — Он развернул дневник на первой попавшейся странице и начал читать вслух: — «9 марта. Мне приснился кошмарный сон, и я проснулся в третьем часу ночи. Причиной сновиденья были 30 под–ростков — шпионов, которых я расстрелял недавно. И как геройски умеет умирать эта большевистская молодежь! Что это такое? Любовь к Отчизне, к коммунизму, которая растворена у них в плоти и крови?»

— Фанатики! — презрительно бросил Хейниш, — Тупые фанатики, равнодушные даже к смерти! Животное отсутствие воображения.

«Некоторые из них, — читал дальше Шеер, — особенно девушки, несмотря на пытки, не пролили ни одной слезинки, не хныкали и во время расстрела. Это же доблесть! Они разделись догола, как им было приказано (одежду надо продать целой), легли на живот и получили по пуле в затылок. Один подросток требовал даже пулю в сердце…»

— Беру, — сказал Шеер. — Судя только по этому отрывку, дневник Мюллера — документ поразительной силы! Заурядный человек не смог бы такое описывать спокойно.

— Мюллеру из–за этой работки докучали ночные кошмары, — с кислой миной сказал Хейниш. — Потому, наверное, и пил, не помня себя. Но кто об этом знал? Вот и допился до того, что подстерегла пуля.

— Что, опять Михальский? — сделал круглые глаза Шеер.

— Да нет, русский разведчик… Но ты обо всем узнаешь из дела! К тому же и мое время исчерпано… Надеюсь, Адольф, ты не забыл про сегодняшнюю скромную вечеринку и про сюрприз, ожидающий тебя?

Глава семнадцатая. «ГОСПОДИ! СПАСИ МНЕ СЫНА МОЕГО…»

Когда гауптман Шеер вернулся от Хейниша домой, на улице уже стемнело. Но на Северном Кавказе темнота не показатель времени: солнце прячется за горы и почти сразу же вспыхивают звезды. Сумерки длятся недолго. Поэтому, не глядя на часы, Шеер неторопливо стал наводить лоск, готовясь к вечеринке. Судя по всему, соберется занятная компания, паноптикум эсэсовско — абверовской элиты…

Но вдруг он увидел сдвинутый с места в комоде несессер с принадлежностями для бритья и нарушенную цветовую гамму выглаженных и аккуратно сложенных носовых платков. Он сложил их в семицветной последовательности радуги, чтобы легче было запомнить, и вот пожалуйста, желтый и зеленый цвета поменялись местами. Ситуация была не из шуточных.

— Ганс! — позвал Шеер. — Ты в комнате убирал?

— Когда же, господин гауптман? — ответил вопросом Лютке.

«Обыск… Шарили в мое отсутствие… Кто? Абвер или СД? О каком сюрпризе болтал Хейниш? Еще один пистолет в карман…»

Выбрившись и растерев лицо одеколоном, Шеер, помолодевший, свежий, вышел к машине. Лютке прогревал мотор.

— Куда, господин гауптман?

— В казино, Ганс!

По дороге машину несколько раз останавливали, проверяли документы. Чем ближе к казино, тем больше патрулей комендатуры и жандармерии.

— Хейниш усилил охрану, — отметил Шеер.

— Служба безопасности заботится о собственной безопасности, — Лютке весело усмехнулся. — Боятся, гады, собственных сборищ, не раз взлетали на воздух.

— Лишние разговоры, Ганс. Кроме того, не рано ли забыл, что ты заика? Не расслабляйся, даже когда со мной наедине.

— Слушаюсь, господин гауптман!

Он лихо остановил машину возле входа в казино, ловко открыл гауптману дверцу, вытянувшись.

И все–таки Шеер опоздал. Из зала долетали звуки аккордеона и писклявый голос певички, лепетавший о любви солдата фюрера. «Айн фюрер» — «айн золь–дат» — «айне нахт…».[17] Адольф Шеер, чтобы не привлекать излишнего внимания, проскользнул вдоль стены под прикрытием декоративных пальм к столику. Многие из присутствующих успели подвыпить. На эстраде изгибались полуголые танцовщицы. Певичка, накрашенная как манекен, слащаво клонилась к герою вечеринки — самому Хейнишу, который красовался в новом серебряном шитье оберштурмбанфюрера на великолепно подогнанном мундире.

«Будет оргия. Непременно. Певичка законтрактована Хейнишем. Танцовщиц на всех не хватит. Кавалеры перессорятся. Без мордобоя не обойтись… Это точно!»

Чья–то рука легла на его плечо. Шеер оглянулся. Это был Вилли Майер, странно бледный, даже веснушки потемнели на его лице. Хотя, впрочем, на подвыпившего он не походил.

— Идемте, господин гауптман. Я укажу ваше место.

— Мне необходимо засвидетельствовать свое уважение господину оберштурмбанфюреру.

— Стоит ли ему сейчас мешать? — Майер бросил взгляд на Хейниша, который встал из–за стола, согнулся и припал губами к обнаженной руке певички, — Разве вы не видите, господин Хейниш очень занят — закусывает только что употребленную песенку.

— А вы остроумный человек, Вилли!

— Досадный недостаток, который приносит лишние хлопоты.

— Почему?

— Шутки далеко не все понимают, хотя каждый считает себя непревзойденным шутником.

— А вы какого мнения о себе?

— Скверного.

— Почему же? В шутке сказывается своеобразие ума.

— Разум… Кому он нужен? И в каких пределах?

— Откуда этот минор, Вилли?

— Просто паршивое настроение… Я заказал отдельный столик для вас обоих и позаботился о цветах… Фрейлейн Бергер ждет вас, господин гауптман.

— О, Вилли, — растроганно сказал Шеер, пораженный этим меланхолическим признанием. — Я даже не предполагал…

— Не надо, Адольф, — остановил его и в самом деле неуместную сейчас благодарность Майер. — Все хорошо! Я даже рад, что фрейлейн вскоре покинет этот бедлам. В Берлине ей будет лучше… Надеюсь, у вас серьезные намерения?

— Самые серьезные! Клянусь целым миром! — горячо заверил Шеер.

— Вот и ваш столик.

— Рад видеть вас, фрейлейн Кристина! Эти чудесные розы вам очень к лицу.

— Все хлопоты господина Майера. Не знаю даже, как отблагодарить нашего милого Вилли — он проявил исключительную заботу. — Кристина тоже задумчиво поглядывала на торжественно молчаливого унтерштурм–фюрера, потом тихо добавила: — С самого начала…

— Только лично о вас, — уточнил Вилли. — Я не люблю преувеличений… Вы позволите осушить с вами бокал?

— О, Вилли, неужели вы оставите нас?

— Я решительно поддерживаю фрейлейн, — сказал Шеер, наливая в высокие бокалы шампанского. — Прошу вас, Вилли, будьте нашим гостем хотя бы и в этом балагане!