Под кодовым названием «Эдельвейс»

2 марта. Мне плохо. Начался понос. Вынужден отлеживаться…

4 марта. Прекрасная солнечная погода… Ефрейтор Фойгт уже расстрелял сапожника Александра Якубен–ко… У меня ужасно чешется все тело.

7 марта. Мы до сих пор живем хорошо. Получаю сливочное масло, яйца, кур, молоко. Ежедневно употребляю разные закуски для усиления аппетита.

9 марта. Как сияет солнце, как блестит снег! Но даже золотое солнце не может меня развлечь. Сегодня был трудный день. В 10.00 привели двух девиц и шестерых парней. Пришлось всех нещадно выпороть. Потом начались расстрелы: вчера шестерых, сегодня тридцати трех. Я не могу спокойно есть. Горе, если они меня поймают. Я больше не могу чувствовать себя безопасно в Новоазовске. Меня, конечно, ненавидят. Но я вынужден так действовать. Если бы мои родные знали, какой трудный день прошел! Ров почти до края завален трупами.

11 марта. Низшую расу надо воспитывать только экзекуциями. Рядом со своей квартирой я приказал соорудить пристойный сортир и повесить объявление о том, что пользоваться им гражданским лицам строго запрещено. Напротив моей спальни находится канцелярия бургомистра, куда утром приходят жители, изнуренные на земляных работах. Несмотря на объявление, они пользуются сортиром. И как же я за это их хлестаю! В дальнейшем буду просто расстреливать, ибо это проявление непослушания оккупационным властям.

23 марта. Сегодня допрашивал женщину, которая обокрала мою переводчицу фрау Рейдман. Мы хорошенько отстегали воровку по голому заду. Даже фрау Рейдман прослезилась, глядя на это. Потом я гулял по Новоазовску и заглянул к нашему мяснику, который готовит для меня лично колбасы. К вечеру мне принесли ливерную. На вид — очень аппетитная! Я собирался было выпороть одну комсомолку, но колбаса оказалась соблазнительней…

10 апреля. Солнце печет. Когда утром Мария открывает окно, солнечные лучи падают на мою постель. Это прекрасно! Пью горячее молоко и съедаю омлет… Приказал отстегать нескольких девиц и парней за то, что не явились на регистрацию. Среди них и дочка старосты. Порядок есть порядок! Одинаковый для всех без исключения! Приказал бить плетью публично, сорвав с них юбчонки.

16 апреля. Румыны принесли водку, сигареты и сахар. Я снова счастлив — наконец–то и меня наградили крестом «За боевые заслуги» второй степени, хотя я и не воюю на фронте. На радостях прямо у себя на квартире я отстегал двух хорошеньких девчонок. Разумеется, голеньких. Это великолепно возбуждает эмоции, что так необходимо для физиологически здоровых мужчин».

Вилли Майер, искоса поглядывая на Кристину Бергер, заметил, что она уже не читает, а задумчиво глядит куда–то вдаль.

— Ну, так как вам нравится карательная беллетристика Мюллера? — спросил намеренно, чтобы Кристина пришла в себя, — Производит сильное впечатление, не правда ли? Стиль, откровенно говоря, примитивно утребный, но зато сколько гастрономической экспрессии!

Кристина не уловила в словах Майера злой иронии. И сказала с неприкрытой враждебностью:

— Садист!

— Добавлю: с крестом «За боевые заслуги».

Походная колонна оберштурмбанфюрера Хейниша не останавливаясь, двигалась уже по улицам надежно укрепленного Лескена. До Нальчика было недалеко.

— Будьте добры, верните мне дневник, — попросил Вилли.

— Вы же сказали…

— И повторяю: он — ваш. Но этому небезопасному произведению нужен хороший тайник. А что может быть надежнее, чем карман адъютанта Хейниша?

— Скажите, Вилли, чего вы добиваетесь?

— Откровенно?

А как же иначе? Разумеется, если вы этого хотите…

— Да, я этого хочу. Я много чего хочу. И в первую очередь хочу, Кристина, чтобы вы имели на плечах собственную голову.

— Не понимаю…

— А это понять не трудно. Что такое своя голова? Это собственные мысли, собственные представления собственные принципы… Собственные!

— И они у вас есть?

— Не обо мне речь… Я хочу сказать: если человек подпадает под чуждое ему влияние и живет чужими — даже не мыслями, — простейшими, как инфузория лозунгами, то разве он не теряет способность мыслить, а значит, и свою человеческую индивидуальность? Такой человек вроде бы и носит свою голову, а на самом деле бесповоротно потерял ее… А мы с вами видим, как это делается на практике. Сколько немцев сложили уже свои задурманенные головы под березовыми крестами!

— К чему вы клоните?

— К чему? Хейниш подарил вам «Майн кампф» и вы пообещали выучить эту библию «третьего рейха» назубок. А мне не хочется, чтобы вы стали похожей на болванов. Носите, Кристина, голову на плечах, а не просто очаровательное украшение.

— Не слишком ли смело вы разговариваете, господин оберштурмфюрер?

— Ибо вынужден.

— Что же вас принудило?

— Обстоятельства.

— А вы не откровенны, Вилли! Хотя обещали…

— Возможно. Тема эта действительно скользкая. Посему перейдем к конкретному и определенному. Надеюсь, дневник Мюллера вам кое–что напомнил. Некоторые эпизоды… Теперь кое–что напомню я. Это вас не пугает?

Чувствовалось, что Майер волнуется. Он переступал черту, за которой «собственные головы» снимают ножом гестаповской гильотины. Но и Кристина не осталась безразличной: такой острый разговор возник у них впервые. И самое любопытное — по инициативе оберштурмфюрера. Хотя и раньше случались двусмысленные намеки, но они не были высказаны с такой однозначной прямотой.

— Расскажу я вам интересную бытовую историйку, — неторопливо начал Майер, — Жил — был некий заурядный обер — лейтенант. У него была невеста по имени Эльза. Она тоже самоотверженно служила рейху, но не на русских курортах, а в сердце Франции — Париже. И решила невеста сделать жениху хороший подарок. А что более всего тронет сердце бравого вояки с боевым крестом на груди, как не ящик прекрасного французского коньяка всемирно известной марки «Мартель» и лайковые перчатки от «Диора», в которых удобно держать хлыст. Жених, ясное дело, растрогался и решил достойно отблагодарить невесту. А чем может поразить парижскую модницу фронтовой вояка? Разве что изысканным оружием?.. И вот Мюллер раздобыл изящный «вальтер» чуть больше игрушечного сувенирного пистолета. Он великолепно подошел бы к венецианскому зеркальцу и флакончику духов «Шанель» в супермодной сумочке из обезьяньей шкуры! Образцовый сувенир с фронта!.. В тот фатальный для Мюллера зечер подарочный «вальтер» был при нем. Я видел его собственными глазами, обер — лейтенант советовался со мной…

«Почему Вилли завел разговор про пистолет?» — обеспокоенно подумала Кристина.

— Экспертиза установила, что пуля, вынутая из тела Мюллера, именно из «вальтера» подобного игрушечного образца. А пистолет, из которого был сделан выстрел, не нашли… Возникает вопрос: не хвалился ли в тот вечер своим пистолетом Мюллер еще кому–нибудь? Если так, то этому «кому–то» сейчас очень небезопасно…

Майер искоса глянул на шарфюрера Бергер. Фрейлейн слушала с интересом, но спокойно. Вилли был доволен, что не случилось истерики. Шарфюрер Бергер — кремешок, из которого нелегко высечь искру откровения. Что ж, придется твердо придерживаться избранного курса…

— Позвольте, Кристина, прибегнуть к элементарной логике. Вопрос: куда мог деться пистолет Мюллера? Ответ: вероятнее всего, обер — лейтенант подарил его. Это была его идефикс, а сам он барахтался в штормовых волнах коньяка. Второй вопрос, вытекающий из предыдущего ответа: кому подарил? Тут сомнения нет: безусловно, женщине, ибо пистолет и предназначался в подарок даме. Третий вопрос: какой даме? Ответ: непременно такой, перед которой блекнет краса его возлюбленной Эльзы. Итак, приходим к банальному выводу: «шерше ля фам»[18], к поиску женщины с особой приметой — редкой внешностью.