Под кожей

А затем, опять-таки как всегда, Иссерли сорвалась с высотной точки обзора, головокружительно понеслась вниз и нырнула в собственное тело. Затылок ее впечатался в подголовник — намного жестче, чем башка стопщика, — она судорожно вздохнула. Вцепилась, глотая воздух, в рулевое колесо, как будто оно могло удержать ее от дальнейшего падения — в самое чрево планеты.

Возвращение на землю всегда занимало какое-то время. Она считала свои вдохи и выдохи, постепенно понижая их частоту до шести в минуту. Потом оторвала ладони от руля, положила их на живот. По непонятной причине это неизменно ее успокаивало.

Когда приток адреналина в кровь наконец ослаб, Иссерли, немного успокоившись, занялась подручной работой. По шоссе в обоих направлениях пролетали, гудя, машины, однако она могла только слышать их, не видеть. Все окна ее «тойоты» приобрели после нажатия на кнопку приборной доски цвет темного янтаря. Сознательно Иссерли не нажимала на нее ни разу; должно быть, это происходило само собой, как только в кровь ее выплескивался адреналин. Она помнила одно: когда наступало такое мгновение, как сейчас, окна оказывались темными.

Что-то тяжелое пронеслось, сотрясая землю, мимо, на миг накрыв ее машину черной тенью. Иссерли подождала, когда оно удалится.

А дождавшись, открыла бардачок и достала из него парик. Парик самца со светлыми вьющимися волосами. Она повернулась к сохранявшему полную неподвижность стопщику, осторожно натянула парик на его голову, убрала за ухо торчавший в сторону локон, поерошила клевками острых ногтей челку, устраивая ее на лбу. Потом отодвинулась, обозрела полученный результат и внесла в него несколько мелких поправок. Стопщик уже сильно походил на всех остальных, подбиравшихся ею на дорогах; позже, раздетый догола, он станет более-менее неотличимым от них.

Иссерли выудила из бардачка пригоршню самых разных очков, выбрала подходящие, нацепила их на нос стопщика и заправила дужки за уши.

И наконец стянула с заднего сиденья анорак (при этом куртка стопщика соскользнула на пол). Собственно, это была лишь половина анорака, передняя ее часть, заднюю отрезали и выбросили. Иссерли пристроила этот подбитый мехом фасад на верхнюю половину тела стопщика, подоткнула рукава под его руки, расправила по плечам половинку капюшона.

Все, он готов к дороге.

Иссерли нажала на кнопку, и янтарные стекла начали выцветать — это походило на запущенный обратным порядком процесс разложения света. Наружный мир стал холодным и ярким. Движение на шоссе временно ослабло. Икпатуа будет действовать в полную силу еще часа два, а до дома ей добираться всего пятнадцать минут. И — времени еще только 9.35. Что же, это успех.

Она повернула ключ зажигания. Когда заработал двигатель, Иссерли снова услышала встревоживший ее утром дребезг.

Вернувшись на ферму, нужно будет выяснить, в чем там дело.

2

На следующий день Иссерли проездила под дождем и мокрым снегом несколько часов, прежде чем нашла то, что ей требовалось. В такую погоду все приемлемые самцы предпочитали отсиживаться под крышей.

Она вглядывалась сквозь ветровое стекло в дорогу с таким напряженным вниманием, что мерное движение дворников едва не вогнало ее в гипнотический транс, но видела лишь призрачные габаритные огни исхлестанных дождем машин, ползущих в полуденных сумерках.

Единственными пешеходами, но отнюдь не автостопщиками, какие повстречались ей за все утро, — неподалеку от туннеля, ведущего к Инвергордону, — была парочка коренастых телков с коротко остриженными головами и пластиковыми ранцами, шкандыбавших, расплескивая воду, по сточной канаве. Школьники, подумала она, опоздали на урок или прогуливают его. Когда Иссерли проезжала мимо, они повернули к ней лица и закричали что-то — с таким густым акцентом, что она ни слова не поняла. Их мокрые головы походили на пару очищенных картофелин; руки казались упрятанными в перчатки из зеленой фольги — в пакеты хрустящего картофеля. Иссерли смотрела в зеркальце заднего вида, как их ковылявшие вдоль дороги тела уменьшаются с расстоянием, обращаются в красочные пятна и тонут в сером хлебове дождя.

В четвертый раз проезжая мимо поворота на Алнесс, она все еще не могла поверить в то, что никого здесь не видит. Обычно это было очень хорошее место, поскольку многие водители не желали подсаживать в свои машины людей, в которых можно было заподозрить жителей Алнесса. Не так давно один благодарный стопщик объяснил Иссерли, в чем тут дело: Алнесс, сказал он, прозвали «маленьким Глазго», из-за него и все эти места получили «дурную славу». Разжиться запрещенными законом фармакологическими веществами не составляло в этом городке никакого труда, а отсюда — и битые окна, и слишком рано рожающие девочки. В сам Алнесс Иссерли ни разу не заглядывала, хоть и стоял он всего в миле от шоссе. Просто проезжала мимо него по А-9.

Сегодня она проделывала это снова и снова, надеясь увидеть наконец одного из тамошних обожающих кожаные куртки блудодеев стоящим, подняв вверх большой палец и ожидая кого-нибудь, кто отвезет его в местечко получше. Но так никого и не увидела.

Она поразмыслила, не забраться ли ей подальше, не пересечь ли фьорд, чтобы попытать счастья за Инвернессом. Там она, вполне вероятно, сможет найти стопщиков более основательных и упорных, чем те, что живут ближе к ее дому, — с термосами и картонными плакатиками, на которых написано «АБЕРДИН» или «ГЛАЗГО».

Обычно Иссерли ничего не имела против того, чтобы проделывать в поисках нужного ей самца долгий путь: ей случалось доезжать, прежде чем она поворачивала назад, и до самого Питлохри. Однако сегодня суеверный страх не позволял ей сильно удаляться от дома. Мало ли что может случиться в такую мокреть. Ей вовсе не улыбалось застрять где-нибудь с немощно взбивающим воды потопа мотором. Да и кто сказал, что она обязана привозить кого-либо домой ежедневно? Одного в неделю — и того хватило бы для удовлетворения любых разумных требований.

Около полудня Иссерли сдалась и поворотила на север, утешаясь мыслью, что, если она решительно заявит вселенной: с меня хватит, я больше ни на что не надеюсь, — та, глядишь, и подбросит ей что-нибудь.

И точно, вблизи щита, который приглашал водителей посетить живописные приморские деревни, раскинувшиеся вдоль В-9175, она заметила жалостного на вид двуногого, который тыкал в сырой воздух большим пальцем, глядя на презрительно проезжавшие мимо него машины. Он стоял по другую сторону дороги, освещаемый фарами летевших навстречу ее «тойоте» машин. Иссерли не сомневалась, что, когда она развернется и подъедет к нему, он так там стоять и будет.

— Здравствуйте! — зазывно произнесла она, распахивая перед ним пассажирскую дверцу.

— Слава Иисусу! — воскликнул он и, опершись одной рукой о кромку дверцы, всунул в машину мокрое лицо. — Я уж начал думать, что в мире нет справедливости.

— Это почему же? — спросила Иссерли. Кисти рук у него были большие, хорошей формы. Грязные, правда, ну да ничего, их можно будет отмыть детергентом.

— Я всегда автостопщиков подвожу, — заявил он, словно опровергая злобное клеветническое обвинение. — Всегда. Ни одного не пропускаю, если у меня в фургончике место есть.