Под куполом

— Нет, — ответил он и поцеловал ее в губы. Коротко, но тепло, влажно и просто потрясающе.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что, судя по твоему виду, тебе это нужно, и я знаю, что нужно мне. Что произошло потом, Джулия?

— Я надела свитер и пошла домой… что еще? И мои родители уже ждали меня. — Она гордо вскинула подбородок. — Я не рассказала им, что произошло, а они ничего выяснить не смогли. Примерно неделю, возвращаясь из школы, я видела свои штаны, лежащие на конической крыше эстрады. Всякий раз испытывала стыд и боль — словно острый нож втыкался в мое сердце. Потом они исчезли. Боль не ушла, но после этого мне полегчало. Из острой боль превратилась в тупую. Я не выдала девочек, хотя отец бушевал и строго наказал меня — до июня я могла ходить только в школу и обратно. Я даже не поехала на экскурсию в портлендский Музей искусств, о которой я мечтала весь год. Отец сказал мне, что я поеду на экскурсию и он снимет все ограничения лишь после того, как я назову имена детей, которые «плохо обращались» со мной. Так он это назвал. Я их не выдала, и не потому, что умение держать язык за зубами — детская версия апостольского символа веры.

— Ты это сделала, потому что глубоко внутри чувствовала, что заслужила случившееся с тобой.

— Заслужила — неправильное слово. Я думала, что расплатилась за мое прежнее поведение. А это не одно и то же. Моя жизнь после того случая изменилась. Я продолжала получать хорошие оценки, но перестала так часто поднимать руку. То есть учиться не бросила, но в классе уже не тянула одеяло на себя. Я могла бы произнести выпускную речь в старшей школе, но во втором семестре последнего учебного года чуть притормозила. Ровно настолько, чтобы пропустить вперед Карлин Пламмер. Я не хотела ни произносить речь, ни привлекать к себе повышенное внимание. У меня даже появились подруги, с лучшими я познакомилась на пятачке для курения за зданием старшей школы. А самой большой переменой стало мое решение пойти в Университет Мэна, а не в Принстон. И меня туда действительно приняли. Мой отец рвал и метал, говорил, что его дочь никогда не пойдет в деревенский колледж, но я твердо стояла на своем. — Джулия улыбнулась. — Достаточно твердо. Но компромисс — тайный компонент любви, а я любила моего папочку. Поэтому летом после выпускного вечера в последний момент подала документы в Бейтс — это называется «заявление, вызванное особыми обстоятельствами», — и меня приняли. Отец заставил меня заплатить последний взнос с моего собственного банковского счета, что я сделала с радостью, поскольку в семье наконец-то воцарился мир после шестнадцатимесячной пограничной войны между страной Контролирующие родители и меньшим по размерам, но гордым и хорошо укрепленным княжеством Определившаяся дочь. Я выбрала факультет журналистики, и это окончательно закрыло брешь, которая существовала между родителями и мной с того дня на эстраде. Они так и не узнали, отчего она возникла. Я в Милле не из-за того дня — мое будущее в «Демократе» предопределилось со дня моего рождения, — но я такая, как есть, по большей части благодаря тому дню. — Она вновь посмотрела на него, ее глаза блестели от слез и воинственности. — Я тем не менее не муравей. Я не муравей.

Он снова поцеловал ее. Она крепко его обняла и, как могла, ответила на поцелуй. А когда его рука вытащила блузку из слаксов и скользнула по животу, чтобы обхватить грудь, сунула ему в рот язык. Когда они разорвали поцелуй, дышала Джулия часто-часто.

— Хочешь? — спросил Барби.

— Да. А ты?

Он взял ее руку и приложил к джинсам, чтобы она оценила размер его желания.

Минутой позже Барби завис над ней, опираясь на локти. Джулия взяла его и направила.

— Только осторожнее, полковник Барбара. Я уже и подзабыла, как это обычно делается.

— Тут та же ситуация, что с ездой на велосипеде.

Как выяснилось, Барби не ошибся.

15

Когда все закончилось, ее голова лежала на его руке, и она смотрела на розовые звезды.

— О чем думаешь? — спросила Джулия.

Он вздохнул.

— О снах. Видениях. Как ни назови. У тебя есть мобильник?

— Всегда. И он отлично держит заряд, хотя я и не знаю, надолго ли его хватит. Кому собираешься позвонить? Предполагаю, Коксу.

— Предполагаешь правильно. Его номер есть в телефонной книге?

— Да. — Джулия потянулась к лежащим на траве штанам, сняла с ремня мобильник. Нашла в телефонной книге строку «КОКС», нажала кнопку вызова, протянула мобильник Барби, который заговорил сразу. Вероятно, Кокс принял вызов на первом гудке.

— Привет, полковник. Это Барби. Я на свободе. Готов рискнуть и сообщить вам о нашем местонахождении. Это Блэк-Ридж. Старый яблоневый сад Маккоя. Он, естественно, у вас отмечен. И вы, конечно, имеете фотоснимки города со спутника?

Он выслушал Кокса, потом спросил его: видна ли на снимках световая подкова, окружающая Блэк-Ридж и заканчивающаяся на границе с Ти-Эр-90? Кокс ответил отрицательно, а потом попросил Барби поделиться информацией.

— Не сейчас, потому что мне требуется ваша помощь, Джим, и чем быстрее, тем лучше. Для этого понадобится пара «чинуков». [176]

Он объяснил, что ему нужно. Кокс выслушал, потом задал вопрос.

— Сейчас не могу сказать что-либо путное, — ответил Барби. — Но поверьте мне: здесь творится нечто страшное, и я уверен, худшее еще впереди. Может, до Хэллоуина ничего и не произойдет, если нам повезет. Но если честно, я в это не верю.

176

«Чинук» — тяжелый военно-транспортный вертолет.

16

Когда Барби говорил с полковником Джеймсом Коксом, Энди Сандерс сидел, привалившись спиной к боковой стене складского здания за ХНВ, глядя на необычные звезды. Он парил, как воздушный змей, чувствовал себя счастливым и бодрым. И однако под верхним бурлящим слоем расположилась грусть, которая успокаивала, умиротворяла, напоминая мощную подземную реку. Никогда раньше в его прозаичной, приземленной, заполненной работой жизни не находилось места предчувствию. А теперь нашлось. Он точно знал, что это его последняя ночь на земле. И когда придут горькие люди, ему и Шефу Буши придется уйти. И в этом, надо отметить, он не видел ничего плохого.

— Я все равно проживаю премию, — произнес Энди вслух. — С того самого момента, как едва не принял таблетки.

— Что такое, Сандерс? — Шеф шел по тропинке от радиостудии, светя фонариком под босые ноги. Пижама с лягушками по-прежнему едва держалась на узких бедрах, но в его облике появилась новая деталь: большой белый крест. Он висел на полоске кожи, завязанной узлом на шее. На плечо Шеф накинул лямку «Божьего воина». Под прикладом, привязанные к нему другими полосками кожи, покачивались две гранаты. Во второй руке он держал гаражный пульт.

— Ничего, Шеф. Разговаривал сам с собой. Похоже, я единственный, кто слушает меня в эти дни.

— Чушь, Сандерс. Абсолютная и полнейшая чушь. Бог слушает. Он ставит «жучки» в души точно так же, как ФБР — в телефоны. Я тоже слушаю.

Красота сказанного и утешение, которое несли эти слова, наполнили благодарностью душу Энди. Он предложил Шефу трубку:

— Курни. Это тебя взбодрит.

Шеф хрипло хохотнул, глубоко затянулся, надолго задержал дым в легких, потом выкашлял его.

— Чудо! — воскликнул он. — Божья сила! Возобновляемая сила!

— Ты все понимаешь правильно, — согласился Энди. Так всегда говорила Доди, и от мысли о ней у Сандерса вновь разбилось сердце. Он рассеянно вытер глаза. — Где ты взял крест?

Шеф указал фонариком на радиостудию:

— В кабинете Коггинса. Он держал его в столе. Верхний ящик был заперт, но я его взломал. Ты знаешь, что я там нашел? Никогда не видел таких странных картинок для дрочки.

— Дети? — спросил Энди. Его бы это не удивило. Когда дьявол забирает проповедника, тот должен пасть очень уж низко. Настолько низко, что может надеть на голову цилиндр и проползти под гремучей змеей.

— Хуже, Сандерс. — Шеф понизил голос: — Азиатки.

Шеф поднял АК-47 Сандерса, который лежал поперек бедер Энди. Направил луч на приклад, где Энди, воспользовавшись маркерами, аккуратно вывел слово «Клодетт».

— Моя жена, — пояснил Энди. — Первая жертва Купола.

Шеф схватил его за плечо.

— Ты хороший человек, раз помнишь ее. Я рад, что Господь свел нас вместе.

— Я тоже. — Энди вернул себе трубку. — Я тоже, Шеф.

— Ты знаешь, что должно завтра случиться, да?