Под маской хеппи-энда
Шрифт:
– За что, Джеффри? – крикнул я в спину уходящему Гриффиту. – За что вы так ненавидите Кэтрин и Тома Форрест? Что они сделали вам плохого? Вы бы и так стали президентом, всего через несколько лет, после Кэтрин!
Вице-президент обернулся, хотел что-то сказать, но делль’Амма предостерегающе поднял ладонь:
– Джеффри, ни слова больше! Бэскакоу, сидите и молчите, а не то я передумаю, и девчонку разрежут на кусочки, а ее родителей и брата утопят в Гудзоне.
Они вышли из кабинета, я услышал звук поворачивающегося ключа. В том, что меня охраняют верные псы делль’Аммы, я не сомневался – через окно в сгущающейся темноте я видел силуэты нескольких дюжих молодцов в саду. Мне из особняка Джеффри Гриффита не вырваться, и, не исключено, здесь я найду свою смерть.
Но
А почему, собственно, я так беспокоюсь о Кэтрин? Ну, уйдет в отставку, ну, рухнет ее карьера... Я же не хотел, чтобы она стала президентом. Только этим все не ограничится, делль’Амма хочет уничтожить ее физически, как сделал с Томом Форрестом. Самоубийство – явное или мнимое, и Кэтти не станет... Она войдет в историю Америки как самый худший президент, по сравнению с которым лжец Никсон – сущий ангел.
Я включил от нечего делать телевизор: по всем каналам прошла информация о том, что в Белом доме идет экстренное заседание кризисного штаба. На каналах, подконтрольных делль’Амме, вовсю муссировались слухи: вроде бы президент Кэтрин Кросби Форрест намерена подать в отставку еще до полуночи. Миллиардер намеренно внедрял их в сознание людей, чтобы вынудить Кэтрин сделать так, как ожидает большинство американцев.
Выпуски горячих новостей то и дело прерывали фильмы и программы. В начале первого ночи все дикторы, как попугаи, твердили о том, что, по имеющейся у них информации, в ближайшие сорок минут Кэтрин Кросби Форрест объявит о своей отставке. Пресс-служба Белого дома распространила сообщение, что около часу ночи мадам президент обратится к стране в прямом эфире с некой сенсационной речью.
Схватив первую попавшуюся книгу, я запустил ее в экран телевизора. Затем нагнулся и поднял увесистый том – это была автобиография Кэтрин. Ну надо же, вице-президент, оказывается, изучал врага! И почему он так ненавидит Кэтти?
Я принялся ходить по кабинету, ругая себя самыми последними словами. Да, прав делль’Амма, я идиот, дундук, дубина стоеросовая! Приперся к Гриффиту, хотя мог бы понять, что ему-то прямая выгода от отставки Кэтти – он займет ее место!
Приняв решение, я кинулся к письменному столу вице-президента и стал обшаривать ящики. Может, здесь найдется какой-либо компромат? Тщетно – если у Гриффита и были документы, не предназначенные для посторонних глаз, то он хранил их не в ящиках стола. Джеффри забрал досье Тимоти С. Шмидта, вернее, я сам отдал ему бумаги...
Застонав, я в бешенстве схватил фотографию улыбающегося Джеффри с супругой и детьми, стоявшую на письменном столе, бросил ее на ковер и принялся топтать. Да уж, примерный семьянин, да уж, добропорядочный политик, да уж, заслуживающий доверия человек...
Наконец громить кабинет вице-президента, которому совсем скоро надлежало стать президентом, мне надоело. И как человек может столь измениться, подумалось мне, когда я взял в руки черно-белую фотографию – на ней Джеффри в возрасте лет девяти-десяти был в обществе высокого мужчины и красивой женщины, видимо, родителей. Но стремление к власти изменит любого! Хотя в случае с Джеффри все дело, кажется, не в одной лишь жажде власти! Это делль’Амма хочет стать императором крем-брюле, а Гриффитом движет что-то иное – ведь он мог подождать несколько лет и стать президентом после Кэтрин, но ему непременно хочется низвергнуть ее, хочется, чтобы она страдала и умерла! Отчего?
Дверь кабинета открылась, на пороге возник мускулистый тип. Ну что же, похоже, делль’Амма передумал и меня сейчас измочалят.
– Мистер Бэскакоу, вы можете быть свободны, – сказал он вежливо, однако угрожающим тоном.
Повторять дважды не пришлось, я бросился прочь.
Шел мелкий дождь, а я шагал по освещенным
фонарями улицам Вашингтона. Несмотря на поздний час, движение было оживленное, а около Белого дома собралась огромная толпа журналистов и просто зевак.Итак, мне позволено жить. По крайней мере, сегодня. Кто знает, не сообщат ли на следующей неделе информационные агентства о трагической смерти нобелевского лауреата Бэзила Бэскакоу, подозревающегося в убийстве своей любовницы и ее мужа, от сердечного приступа или инсульта... Логично предположить, что Джеффри не пожелал, чтобы меня пришили в его особняке, поэтому и добился от делль’Аммы согласия на то, чтобы меня выпустили. Ведь я все равно не смогу ничего изменить, у меня нет доказательств. Да и репутация у меня подмочена – по милости того же самого Джеффри (а кто еще мог так подтасовать улики!) меня считают убийцей Филиппа и Джинджер Карлайл.
Похоже, мне ничего не оставалось, как снять номер в отеле, принять ванну и наглотаться снотворного. Танюша наверняка уже мертва, а в ее смерти виноват исключительно я. О, и почему этой истории суждено закончиться так плохо? Хотя хеппи-энды бывают только у историй, рассказанных не до конца... Кстати, интересная мысль! Надо будет высказать ее в моем издательстве, которое вечно предлагает мне поменять финал любого романа на «более жизнеутверждающий», прямо-таки в духе соцреализма – визг, смех, всеобщая благодать и два ребенка в придачу...
Да, дети, дети... Мой собственный сын не хочет иметь со мной ничего общего, Танюша, которая стала для меня словно бы дочерью, погибла. А вот что скажет вице-президент Гриффит своим детям? Расскажет ли Джеффри когда-нибудь им о том, каким образом пришел к власти?
Я опустил руку в карман пиджака – и вытащил оттуда фотографию. Черт возьми, я прихватил ее из дома Джеффри! Видимо, машинально опустил в карман в тот момент, когда в кабинет вошел охранник и сказал, что я могу катиться на все четыре стороны.
На меня смотрел счастливый мальчик, которого справа и слева окружали родители. Джеффри, его отец и матушка...
Я швырнул фото на асфальт и наступил на него – раздался неприятный хруст раздавленного стекла. Ветер подхватил вылетевшую из рамки фотографию, перевернул ее – и я бросился за ней вдогонку. Вытащив фото из лужи, ставшей для нее непреодолимым препятствием, взглянул на то, что меня заинтересовало.
Надпись на обратной стороне. Сделана поблекшими чернилами – фотографии, судя по всему, уже лет тридцать, если не больше. «Джеффри Ассео, Стивен Ассео и Конни Ассео», – прочитал я. Гм, а почему не Гриффит? Мне вспомнилась давняя глухая история – вроде бы родители Джеффри погибли в автокатастрофе, когда их сыну было десять или одиннадцать лет, и его воспитывали приемные родители – известные чернокожие правозащитники. Впрочем, о своем детстве Джеффри не любил говорить, да и журналисты в той истории особенно не копались – ничего сенсационного в ней не было.
Я перевернул фото и посмотрел на высокого сутулого темнокожего мужчину. И вдруг вспомнил, где видел его! Ну да, именно эта фотография была в той самой книге, что осталась в моей нью-йоркской квартире. Книга называлась «Самые шумные уголовные дела США в ХХ веке». И темнокожий мужчина был героем одной из статей.
Мысли, сначала смешавшись, затем упорядочились – я понял, почему Джеффри так ненавидит Кэтрин Кросби Форрест. Я бы на его месте, пожалуй, тоже ненавидел и Кэтти, и ее мужа Тома. И желал бы отомстить им любой ценой, даже тридцать с лишним лет спустя. Ведь месть, как известно, блюдо, которое подают холодным.
Итак, теперь мне известна тайна Джеффри Гриффита, и ее разглашение может разрушить весь план Энтони делль’Аммы. Но как, черт побери, сделать, чтобы об этом узнали в Белом доме? Подойти к репортерам, что толпятся на Пенсильвания-авеню, и заявить, мол, я могу поведать им нечто сенсационное? Нет, они первыми же сдадут меня на руки полиции.
«Думай, старый идиот, думай, – внушал я себе. – Кто тебе может помочь?» Кто? Ну конечно же, мой заклятый враг! Никогда бы не подумал, что обращусь к его помощи, но, видимо, другого выхода нет. Мне нужен телефон!