ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы

Такой способ стрельбы был изобретен финнами в войну 1939–1940 годов, и Советы также пытались ввести его в войне с немцами. Назывались такие стрелки «кукушками», но были довольно редки, во всяком случае, мне их больше встречать не приходилось.

Ехали мы в Нарву и по дороге остановились в городе Вайзенберг. Город был большой. Невероятное количество пьяных [производило] страшное впечатление. Трезвые или полутрезвые были редким исключением. По улицам ходили большие отряды полевой жандармерии, за ними ехали телеги, на которые складывались пьяные немецкие солдаты; гражданские же лица, если они загораживали дорогу, сначала бились палками, а если и после этого продолжали лежать, то их попросту оттаскивали в сторону и так бросали. Это, впрочем, помогало мало: из домов выходили другие солдаты и не солдаты, такие же пьяные, и вновь валились с ног, загораживая улицы.

Такое поголовное пьянство объяснялось тем, что в Вайзенберге, где находился самый большой в Эстонии водочный завод, советские войска при отступлении, конечно, его разбили и начали пить спирт и водку; немцы, ворвавшись на завод, тоже стали пьянствовать, и наутро территория завода была усеяна немцами и русскими, спавшими вперемешку. Полевые жандармы занимались тем, что отыскивали русских солдат и забирали их в плен; жители же тем временем бросились грабить другие склады завода и успели сделать по домам и сараям огромные запасы алкоголя. Приходившие немецкие войска меняли все, что могли, на спирт и тут же его выпивали.

На другой день вдоль дороги, по которой шли войска на восток, на территории города были поставлены через каждые десять метров полевые жандармы, которые и не [давали никому] сойти с нее. У населения произвели поголовный обмен, отобрали все спиртное.

Выехав из Вайзенберга, мы скоро встретили колонну сильно избитых русских пленных под конвоем немецкого взвода пехоты. На вопрос капитана Бабеля, почему пленные имеют такой печальный вид, фельдфебель, сопровождавший пленных, объявил, что километрах в пяти-шести на восток они нашли на опушке леса девять трупов немецких [солдат], ужасно изуродованных (с выколотыми глазами, поломанными руками, оторванными языками и членами), и что его возмущенные солдаты стали мстить за это, избивая пленных, так что ему стоило большого труда предотвратить убийство последних [547] .

547

Ср. с другим фрагментом из мемуаров Д. Карова: «Латыши, узнав, что я русский [эмигрант], наперебой приглашали меня к себе и рассказывали ужасные вещи о советском владычестве. Я ездил осматривать тюрьмы НКВД в Риге и видел фотографии, сделанные с груды тел расстрелянных там людей. Поразил меня также подвал, в котором производились расстрелы, всюду были следы пуль, мозга и крови».

Я слышал еще в Риге, что советские истребительные отряды нарочно уродовали трупы немецких солдат, чтобы таким образом вызвать ненависть немцев к русским, что, в свою очередь, вызывало озлобление русского населения к немцам. В течение войны мне много раз приходилось встречаться с такими явлениями, и только в 1943 году, и то в конце, было разрешено объяснить немецким солдатам и офицерам, кто действительно виноват в этом.

К вечеру мы приехали в Нарву.

Нарва, 1941 год

Мы заняли квартиры в корпусе, где раньше жили инженеры мануфактурной фабрики Крегсхольм. Инженеры с семьями были насильно увезены в Советский Союз еще в начале 1941 года, так же как и большинство рабочих-специалистов.

Фабрика принадлежала очень противному балтийскому барону по фамилии Кнопп [548] . На ней было занято около десяти тысяч рабочих, и почти все они жили в огромных деревянных корпусах, расположенных на западном берегу реки Наровы. Утром я пошел гулять по городу, который производил впечатление чисто русского провинциального городка, за исключением его заводской части. Дома на девяносто процентов были деревянные, самые большие — в два этажа. Среди населения большинство было русских, но почти все они носили эстонские фамилии, так как этого в свое время требовали эстонцы. Русские жители относились к эстонцам довольно равнодушно — последние русских ненавидели и притесняли где и как могли [549] .

548

Не установлен.

549

Ср. с воспоминаниями H. М. Февра, побывавшего по пути на родину в Ригс и Таллине в декабре 1941: «И латыши, и эстонцы не склонны делать разницы между советской властью и русским народом. Для них все русское сопровождается отныне этим самым “курат” [черт. — К А.]. Когда-то слово “русский” открывало все двери в Прибалтике. Большевики за полтора года своего пребывания здесь прочно закрыли все эти двери. Бояться и ненавидеть русских научились и латыши, и эстонцы. Но любить и уважать разучились надолго. Может быть — навсегда».

Я очень скоро завел знакомство с русскими семьями самого разного социального положения. Рассказы новых знакомых о советском режиме были ужасны. Я не видел ни одного семейства, среди членов которого не было бы арестованных и пропавших без вести близких людей. Мне рассказывали также о многочисленных случаях увоза целых семей, которые забирались Советами ночью, без всякого предупреждения о предстоящем вывозе. Эстонцев также вывозили в большом количестве. Все жители города — и русские и эстонцы — ненавидели большевиков лютой ненавистью, но все делали [различие] между простыми солдатами, которых хвалили, и их начальством — партийцами, для характеристики которых не находили бранных слов в своем лексиконе.

Эстонцы особо ненавидели советчиков-евреев. Вообще, должен сказать, что ненависть к еврейству среди населения прибалтийских стран меня поразила еще в Латвии. В Германии, во время службы моей в Ганновере, о евреях, несмотря на всю пропаганду по этому поводу, ничего не говорили, хотя они и имелись в то время в городе, а в Латвии, в Риге, в первое время были нередки случаи, когда чины Вермахта брали под свою защиту евреев, которых латыши беспощадно убивали [550] , а главное, грабили. В Нарве было еще хуже. Эстонцы ловили евреев, которых в городе было немного, вначале передавали их немцам, обычно отпускавшим их по домам (военные истреблением еврейства не занимались, а ни полевые жандармерии, ни Абвер по инструкции не имели ничего общего с расовым вопросом — это было дело СД), а затем, видя, что немцы поступают с евреями мягче, чем им хотелось, перестали это делать, а попросту уводили их за город и там [расстреливали]. Когда я приехал в Нарву, расправа жителей с евреями уже закончилась [551] , ибо евреев в городе больше не было.

550

В первые июльские дни немецкой оккупации Риги латышские полицейские убили около пятисот рижских евреев. Всего за годы нацистской оккупации в Латвии были уничтожены от 77 тыс. до 85 тыс. евреев.

551

В оккупированной Эстонии оказалось примерно 2000 евреев, из которых к 1942 были уничтожены около тысячи человек.

Вскоре после моего приезда в городе начались таинственные пожары, горели то дом, то склад, то еще что-нибудь. Мои русские знакомые были того мнения, что поджоги совершают оставшиеся в городе советские агенты-истребители.

Тем временем мой капитан стал разъезжать по окрестностям и особенно часто посещал курорт Гугенберг на взморье, где стояло несколько морских орудий. Гугенберг отстоял от Нарвы на двенадцать километров. По дороге туда нас несколько раз обстреливали из леса, как мы потом выяснили, пробивавшиеся за линию фронта окруженцы. Стреляли они плохо.

В Гугенберге я присутствовал при открытии трупов русских и эстонцев, замученных и убитых чинами НКВД. Убили их перед самым приходом немцев и трупы готовились сжечь, облив бензином, но не успели этого сделать. На процедуре открытия трупов я познакомился с сыном одного из убитых, русским молодым человеком Олегом [552] . Я спросил его, не может ли он помочь мне найти поджигателей, орудующих в Нарве. Он с радостью согласился быть мне в помощь и уже в следующий мой приезд в Гугенберг сообщил, что нашел дом на окраине, в котором собираются очень подозрительные люди. Вернувшись, я написал сводку и подал ее капитану Бабелю, который внимательно ее прочел, а затем послал меня в отдел контрразведки 18-й армии, находившейся в Нарве.

552

Не установлен.

В отделе контрразведки 18-й армии я был хорошо принят, мне высказали сожаление, что я попал на службу во флот, и намерение попросить капитана «одолжить» меня им. Так и было сделано. Капитан согласился откомандировать меня в распоряжение отдела контрразведки 18-й армии на десять дней. Моим прямым начальником стал старший лейтенант барон фон Клейст [553] , работавший в Абвере уже двадцать лет, очень хорошо говоривший по-русски и очень любящий Россию и все русское. Лейтенант Клейст долго и внимательно читал мою сводку о поджогах, подробно расспрашивал про Олега, а затем приказал мне установить тщательное наблюдение за домом в Гугенберге.

553

Клейст фон, X — обср-лейтснант Вермахта, барон. Родственник Э. фон Клейста. На сентябрь 1941 — офицер 1с при штабе 18-й армии группы армий «Север». В сентябре 1941 выступил с инициативой создания казачьих формирований в составе Вермахта.

Через два дня, под вечер, полевые жандармы окружили дом и арестовали всех там находившихся. Это были две старушки эстонки, владельцы дома, два молодых человека, тоже эстонцы, хорошо говорившие по-русски и имевшие пистолеты, из которых пытались отстреливаться. Мы предложили им чистосердечно во всем признаться, обещая, что [если они сознаются] их не расстреляют, а только пошлют в лагерь. Они сначала пытались запираться и лгать, а затем, видя, что мы шутить не собираемся, рассказали, что подожгли два дома в Нарве, указали их точные адреса и объяснили, как они это сделали. Затем мы узнали, что приказы о поджогах они получают от некоего Петрова [554] , который живет в рабочих казармах Крегсхольма.

554

Не установлен.