Под сенью каштанов

— Я знаю об этом, Ди. У меня и в мыслях не было намекать, что ты берешь одежду задаром. Это платье тебе очень идет. — Он подмигнул девушке. — И все-таки, что стало причиной столь откровенного счастья?

— Не знаю. — Диана блаженно вздохнула. — Жизнь так прекрасна. Я люблю свою работу, мне нравится дом, в котором я живу, и вообще, мне все нравится. — Она взмахнула рукой, обводя комнату, хотя с таким же успехом это мог быть весь Ливерпуль или даже целый мир. Сверху доносился стук биллиардных шаров, музыканты упаковывали свои инструменты, дети ожесточенно спорили о чем-то… Телевизор работал на полную громкость, а кто-то из молодых людей, сидя на ступеньках, играл на гитаре, напевая красивую и ужасно печальную песню. И эта какофония напомнила Диане о том, за что она любит это место и свою работу.

— Когда ты выходишь замуж за этого… как его там?

— Лео. Не знаю. — На лицо девушки набежала туча. По меньшей мере, раз в неделю бедный Лео предлагал назначить дату свадьбы, но Ди все время откладывала окончательное решение. И еще ей казалось, что невежливо с ее стороны постоянно думать о нем как о «бедном». Однажды она шутя заявила: «Мы поженимся на мой пятидесятый день рождения», — а он взял и расстроился, причем по-настоящему.

— А почему ты спрашиваешь? — обратилась она к Тинкеру.

— Потому что если ты когда-нибудь решишь бросить Лео, я хотел бы первым узнать об этом.

— Почему?

— Чтобы успеть жениться на тебе до того, как на горизонте появится очередной ухажер.

— Серьезно? — Диана вдруг почувствовала, что краснеет.

— Богом клянусь. — Тинкер улыбнулся. — Ты удивлена?

— А я думала, что ты голубой, — смущенно сообщила она.

Он весело расхохотался.

— И что же, ты до сих пор так думаешь? В таком случае спешу тебя заверить, что я не голубой.

— А волосы ты завиваешь?

Тинкер коснулся пальцами рыжих кудрей.

— Нет, они у меня такие от природы. — Он отложил ручку, нахмурился и уставился на кончик носа. В мочках ушей у него покачивались золотые сережки, а свитер был наполовину фиолетовый, наполовину зеленый, отчего Тинкер походил на звезду театра пантомимы. — Значит, ты решила, что я — гомик с завитыми волосами? Держу пари, ты сочла их еще и крашеными. А я-то думал, что ты находишь меня чертовски привлекательным.

— Так и есть, так и есть. — Она ведь действительно влюбилась в него, пусть и совсем немножко, с того самого дня, как впервые перешагнула порог Иммиграционного центра. Тинкер и впрямь был чудесным человеком, он искренне заботился о своих подопечных эмигрантах. Если не обращать внимания на то, что время от времени он впадал в отчаяние по пустякам, его можно было назвать очень хладнокровной личностью. Кроме того, Тинкер был умен, смешлив и обаятелен. Выйти за него замуж представлялось Диане куда более привлекательной перспективой, чем за бедного Лео, который был склонен воспринимать жизнь слишком уж серьезно. Диане все время казалось, что она ступает по раскаленным углям, пытаясь не оскорбить его чувств.

— Сейчас я дам тебе свою визитную карточку, — продолжал Тинкер, — а ты положи ее к себе в сумочку и все время носи с собой. И как только вы с Лео решите расстаться, сразу же позвони мне на мобильный, договорились? Пусть даже посреди ночи. В любое время, и я сразу же примчусь. — Тинкер протянул ей свою визитку. На ней значилось: «Энтони Тэйлор», а ниже были указаны адрес и телефон Иммиграционного центра, а также номер его мобильного. Диана на мгновение задумалась над тем, почему его прозвали Тинкер, ведь его фамилия была Тэйлор.

— Хорошо, — согласилась она, стараясь ничем не выдать своих чувств. — Я дам тебе знать. — Она не поняла, шутит он или нет, но надеялась, что не шутит.

Возвращаясь домой на поезде, Диана показала Меган крестильную сорочку, которую нашла в подвале.

— Посмотрите, какая прелесть! Натуральный шелк! Да, я знаю, она стала кремовой, но Роза уверена, что раньше она была белой. Она пообещала узнать, как и с чем ее можно выстирать, чтобы сорочка не полиняла еще больше и не села. И еще она говорит, что ее сшили не менее восьмидесяти лет назад.

— Сорочка и впрямь очень красивая, Диана. Ты выбрала ее для себя? — осведомилась Меган, бережно перебирая кружевную оторочку.

Диана взглянула на пожилую женщину с таким выражением, словно та сошла с ума.

— Это же крестильнаясорочка. Мнеона не подойдет, — фыркнула девушка.

— Ты глупая и вздорная девчонка! — в свою очередь вспылила Меган. — Я имею в виду, ты выбрала ее для себя, потому что беременна?

— Нет, нет, это для Мэйзи. Мне кажется, у нее совсем нет детской одежды. Как, по-вашему, сорочка ей понравится? — Задавая вопрос, Диана задумалась о том, а как бы она себя чувствовала, будучи беременной. Но для нее подобное состояние представлялось чем-то совершенно невозможным, поскольку она до сих пор оставалась девственницей.

— Может, и понравится. — Меган сильно сомневалась в том, что в данный момент ее внучке могло понравиться вообще хоть что-нибудь. Мэйзи прожила в «Каштанах» уже целую неделю, и единственным человеком, который мог хоть как-то с ней поладить, был ее отец. Учитывая обстоятельства, в этом явно была горькая ирония. Или черный юмор, с какой стороны посмотреть. Броуди являла собой пример ангельского терпения и понимания в обращении с дочерью, но Мэйзи платила ей черной неблагодарностью и вела себя просто отвратительно, частенько переходя на ненормативную лексику.

— Это все наркотики, — только вчера горько заметила Броуди. — Она не понимает, что говорит.

— Нет, дорогуша, — возразила ей Меган. — Это ненаркотики, а их отсутствие.У нее абстинентный синдром. Она уже была у врача?

— Мэйзи наотрез отказывается показаться врачу. — Судя по голосу, Броуди устала до смерти. — В любом случае, мам, ты-то откуда разбираешься в таких тонкостях?

— Я смотрю телевизор, как и все прочие. И читаю газеты. Так что о наркотиках мне, пожалуй, известно не меньше, чем тебе. — Слова Броуди заставили Меган ощутить себя никчемной, старой и бестолковой. — Но, наверное, мне следует радоваться хотя бы тому, что моя дочь в свое время к ним не прикасалась.

Броуди недовольно поморщилась, и что означала эта гримаса, то ли боль, то ли улыбку, Меган так и не поняла.

— Просто я никогда не вела подобного образа жизни. Полагаю, к такому результату привело влияние Лондона и учеба в университете.

С тех пор как Мэйзи вернулась в «Каштаны», Меган чувствовала себя там лишней. Стоило старушке приблизиться к внучке, как Броуди не сводила с нее глаз, словно ожидала, что она вот-вот ляпнет что-нибудь совершенно бестактное. Так что Меган оставалось радоваться тому, что у нее есть Иммиграционный центр, в котором она могла заняться полезной и интересной работой. Разумеется, у нее были подруги. Все они были моложе ее, но, тем не менее, не отличались особой активностью. Развлекаться в их представлении означало сыграть партию-другую в бридж, желательно после обеда, но никак не сходить в кино или прогуляться по магазинам. Так что по вечерам Меган страдала от одиночества.