Под сенью виноградных лоз

Келли передала трубку Диди.

– Он хочет говорить с тобой.

Как только Диди взяла трубку, Келли немедля поднялась по лестнице красного дерева в комнату, которую в такой спешке оставила всего несколько часов назад. Бросив на неубранную кровать свою дорожную сумку, она подошла к окну.

Там за падубами на виноградниках виднелись склоненные фигуры сезонников, снимавших с кустов гроздья. Стояло раннее утро, и впереди был долгий день, поэтому они двигались, экономя силы, чтоб их хватило до вечера. «Не один ли из них и играл вечером на гитаре?» – подумала она. Казалось, с тех пор минула вечность, унеся с собой грезы, пробужденные жарким поцелуем Сэма.

Она прикрыла веки, не желая поддаваться внезапной и острой до боли потребности найти утешение в чьих-то объятиях, ощутить тепло сильных рук, которые обовьют, успокоят, отдадут частицу своей силы. Так устала она встречать жизненные передряги в одиночку! Но разве не было так всегда с того времени, как умерла мама? Разве жизнь не научила ее, что надеяться можно лишь на себя? Она почувствовала, что глаза ее начинает щипать от слез, и открыла их пошире. Слезами горю не поможешь, жизнь научила ее и этому тоже.

В дверь легко постучали, и затем раздался голос Диди:

– Келли, это я. Можно мне войти?

Келли прогнала остатки жалости к себе и, собрав воедино все свои защитные силы, расправила плечи и быстро отошла от окна.

– Там не заперто.

Едва услышав щелканье замка, она направилась к чемодану и вытащила оттуда толстые папки материалов по Джону Тревису.

– Хью велел отдать это тебе.

Секунду помедлив, Диди взяла материалы.

– Извини меня, Келли. Хью беспокоит судьба программы. От нее зависит работа многих из нас.

– А что значит в сравнении с этим работа одного! И тем не менее это моя работа! И моя карьера!

– Он только хочет, чтобы ты взяла отпуск, Келли. Вся эта история через день-другой может уладиться, и ты опять приступишь к работе. Никто тебя не увольняет.

– Я этого и не допущу, – заявила Келли, перекладывая вещи в чемодане.

– Понимаю, какой это ужас для тебя! – Диди смотрела на нее с жалостью. Келли ненавидела, когда ее жалели. – Что же ты собираешься делать?

В красноречивом жесте Келли передернула плечами.

– Не знаю. Хью хочет, чтобы на время я исчезла.

– И ты послушаешься?

Соблазнительная мысль. Один Господь знает, до чего соблазнительная. «Сколько я себя помню, вечно я пряталась, лгала, лицемерила. И что это мне дало?» И все же она чувствовала себя в ловушке, ощущала смятение, беспокойство и нервное напряжение.

– Если тебе оставаться, так уж лучше не здесь. Сейчас все уверены, что ты отправилась к отцу в тюрьму. – Было ясно, что под всеми Диди подразумевала многочисленные группы журналистов, занятых делом об убийстве. – А едва они узнают, что это не так, они расположатся здесь настоящим лагерем.

Келли это уже и самой приходило в голову.

– Мне нужна машина.

Диди локтем расправила складки юбки, затем, порывшись в кармане, вытащила ключи от машины.

– Куда ты поедешь?

– Не знаю еще, – откровенно сказала Келли. – Пока что мне надо подумать.

Пальцы ее сжимали ключи, и она понимала, что в руке у нее – свобода. Свобода ли?

Ветер дул в бока открытого джипа, теребя выгоревшие кончики русых волос Сэма, принося с собой острый запах вызревающего винограда, смешанный со слабым ароматом моря. Железные ворота главного подъезда в усадьбу Ратледж были закрыты, чтобы туда не проникли репортеры и съемочные группы. Сэм свернул на неприметную дорогу в объезд и наконец-то въехал в усадьбу.

Вконец измотанный бессонной ночью, Сэм направился к дому. Остановив джип, он поднялся на переднее крыльцо. Слева от него наверх устремлялась широкая лестница. Он сразу свернул к ней – поскорей принять душ и хоть несколько часов поспать.

Уже на середине лестницы его остановила миссис Варгас, экономка.

– Мадам у себя в малой гостиной. Она велела, чтобы вы, как вернетесь, сразу же зашли к ней.

Усталый и раздраженный, он хотел было ответить резкостью, но перевел дух и только сказал:

– Передайте ей, что я зайду после того, как приму душ и переоденусь.

Поднявшись по лестнице, он через холл прошел к себе. К его комнате примыкала ванная. Рассеянно, не думая ни о чем, он отправился туда и включил душ. Сверху полилась вода, поначалу ледяная, она постепенно теплела.

Ловкими экономными движениями Сэм сбросил с себя одежду прямо на мозаичный кафельный пол. Попробовал воду. Теперь она была горячей, и он встал под душ, плотно закрыв за собой стеклянную дверцу. Он стоял под неровными водяными струями, подставляя им тело так, чтобы водой уничтожить усталость в мышцах, и вода струилась по его широким плечам, спине и груди, стекая на узкие бедра и крепкие, сильные ноги.

Струи воды брызгали на кафельные стенки душевой кабинки; вода вырывалась наружу со свистом, как пар из паровоза. Сжимая в ладони кусок мыла, Сэм тер им плечи и грудь, взбивая мыло в пену, тут же смываемую струящейся водой, оставлявшей тело гладким и блестящим.

Проведя рукой по телу, Сэм поймал себя на том, что думает о Келли, вспоминает, как восприняла она арест отца, обвиненного в убийстве барона, вспоминает, как краска сбежала с ее лица, отчего оно стало таким по-детски беззащитным, как сжались в кулаки ее руки, когда она силилась преодолеть себя и устоять под натиском репортеров. И это было гораздо трогательнее и, можно даже сказать, привлекательнее, чем истерика, чем если бы она с рыданиями бросилась прочь.

Тихонько выругавшись, он поднял лицо к водяным брызгам и закрыл глаза, стараясь больше не думать о ней, но результатом было лишь то, что перед ним возник ее образ; он представил ее себе на сиденье его джипа, чудесные ее волосы, стянутые в этот проклятый узел. Он убрал пальцами волосы со лба, отведя назад мокрые пряди. Вспоминать этот ее узел – все равно что думать о том, что под одеждой у нее кружевное белье.

Он стоял под то затихающими, то усиливающимися струями, и мысли его приобрели совершенно определенное направление. Он пытался убедить себя, что если так долго, как он, спать одному, то возбудить может любая женщина. Но Бог свидетель, как хотелось ему тогда в джипе обнять ее, прижать к себе, утешить.

Но он не посмел. Не посмел, потому что на этом бы все не закончилось. И на поцелуе также, а секс ей тогда и вовсе не был нужен.

Не посмел, потому что никогда еще ни к одному существу на свете не испытывал он такого идиотского чувства – желания защитить, желания столь сильного, что агрессорами виделись все, включая даже его самого. Чувство это было для него совершенно новым, и оно не нравилось ему.

Десять минут спустя Сэм уже входил в малую гостиную, одетый в брюки хаки и хлопчатобумажную рубашку из ткани шамбре, чисто выбритый, посвежевший, с волосами, еще влажными после душа. Кэтрин сидела за утренним завтраком, внешне спокойная и отдохнувшая, каждая прядь ее безукоризненно уложенных волос была на своем месте. Лишь тени под глазами указывали на то, что ночь она провела бессонную.