Под шапкой-невидимкой
Шрифт:
Исписаны синим по белому. Пишутся чаще ночью, а читаются по утрам. Хочешь читать — не очки надевай на нос, а лыжи на ноги. Да по строчке бегом.
Тянется, тянется строчка, и вдруг норка — точка. Сорока хвостом поставила знак восклицательный. Мышь многоточие настрочила. Воробей двоеточия наскакал. Всё читается без запинки.
Следы рыси.
Страницы пухлые, рыхлые — словно пыль. Чуть ветерок — всё сотрёт, как резинкой. Читаешь их чуть дыша.
Следы водяной полёвки.
Трудно читать: написано чёрным по чёрному. Строчки размыты, слова неразборчивы. Записи — как телеграммы. «Перебежал дорогу барсук». «Вальдшнеп тыкал клюв в грязь». Вот совсем короткая запись: несколько точек и бороздок. А перевод у записи длинный: «Прилетел в эту лужу ночью плавунец из реки, охотился на бабочек, упавших в воду».
Следы барсука.
Записи самые неразборчивые: тут пригнуто, там примято. Не успеешь и полслова прочесть, как распрямятся стебельки и травинки, глядь — а от следа не осталось и следа!
Страницы рассыпчаты, как песок. И все записи на них немножко преувеличены. Дрозд за сойку себя выдаёт, горностай — за курицу, белка — за зайчика. Почерк у каждого чуть неразборчивый.
Следы выдры.
«Писано вилами по воде». А всё же следы и на воде остаются! Пузыри, где хвостом ударила рыба. Муть над норкой бобра. Утиные дорожки в ряске. Но уж больно зыбкие это страницы: не успевают конец строки дописать, как начало уже расплылось!
— До чего тут место худое: ни тебе ёлок, ни тебе сосен со сладкими шишками — одна горькая осина вокруг!
— До чего ж миленькое тут местечко: ни тебе сосен смолючих, ни тебе ёлок колючих! Одни сладенькие осинки.
— Чего, Заинька, приплясываешь, чего, серенький, ушами потряхиваешь?
— С горя, Мухоловочка, с горя! Комары после дождя вылетели — ни попить, ни поесть. А ты чего подлётываешь, чего крылышками взмахиваешь?
— От радости, Заинька, от радости! Комары после дождя вылетели — самое времечко попить да поесть!
— Дочка моя Лисонька вся в меня: лапки точёные, глазки раскосые, шёрстка шёлковая!
— А мой сынок Мишка, наверное, весь в отца: губы отвислые, глазки
подслеповатые, лапы кривые. И вся шкура в репейниках!— Угадай, Синица, какое у людей самое страшное оружие?
— Ружьё?
— Э-э, не угадала!
— Пушка!
— Э-э, не угадала?
— Какое же, Воробей?
— Рогатка. Из пушки-то по воробьям не станут палить, а из рогатки — только успевай отскакивай! Уж я-то знаю, я стреляный Воробей.
В КОНЦЕ ТАИНСТВЕННОГО СЛЕДА...
Сверху озерко с песчаным пляжем казалось голубым блюдечком с золотой каёмочкой. Не бороздили воду рыбачьи лодки и не топтали песок грубые рыбачьи сапоги. Безлюдно вокруг. А там, где безлюдно, там всегда многоптично и многозверно.
Я приходил к озерку смотреть звериные росписи на песке. Кто был, что делал, куда ушёл? Вот лиса воду лакала, ножки намочила. Зайчишка на плюшевых лапках проковылял. А вот след со звериными когтями и утиными перепонками — это выдра из воды вылезала.
Знакомые следы знакомых зверей.
И вдруг следок незнакомый! Бороздки и двоеточия: то ли зверёк, то ли птица, то ли ещё кто? Пересёк след песок и исчез в кустах.
Вот ещё непонятный след — бороздка протянулась из кустов и пропала в траве.
Следы, следы: незнакомые следы незнакомых жителей берега.
Кто там, в конце этих бороздок, двоеточий, чёрточек? Скачет он, ползёт или бежит? Чем покрыто его тело — перьями, шерстью или чешуёй?
Ничего неизвестно.
И потому интересно. Потому я и люблю приходить на безлюдный бережок озера, похожего на голубое блюдечко с золотистой каёмочкой.
Вот кто оказался в конце следа-бороздки.
< image l:href="#"/>— Ну, Жук, прощайся с белым светом — сейчас я тебя проглочу. Как хоть звать-то тебя, бедолагу?
— Могильщиком меня, Грач, зовут. Жук-могильщик я.
— Фу, гадость какая! Хорошо, что хоть спросил, а то бы от одного названия подавился!
— Чего это ты, Воробей, раззадавался, чего это ты расчирикался? Все хорошие певцы помалкивают ещё, а тебя прорвало — орёшь и подскакиваешь!
— Эх, Синица, мне-то с моим голосом только и петь, пока другие молчат! На безрыбье и рак рыба, на бесптичье и воробей соловей! Чик-чирик!
***
— Лес для тебя, Лесовичок, дом родной. А вот в воду ты смотреть любишь?
— Ну её, глубину-то! Боюсь я...
— А я там был. Хочешь, тебе расскажу?
— Уж потом как-нибудь. Чего-то мне жутко...
— Нет уж, брат! Ты вон сколько про лес наговорил. Теперь моя очередь.