Под созвездием северных «Крестов»

– С чего ты взял?

– Чтоб в одну камеру со мной, опером, совали подсадку с такой навороченной и такой дырявой легендой?..

Эт-то верно, тут опер попал в точку. История и в самом деле была излишне сложной и сияла дырами, как дуршлаг на просвет… А самая главная дырка (для, Алексея, по крайней мере), заключалась вот в чем, и вот что вселяло в его душу пусть и призрачную, но все же надежду. Подумайте: даже если Карташ собственноручно застрелил Машу с ее нечаянным знакомым, а такую версию со счетов сбрасывать нельзя, то… из чего, скажите на милость? Никакого ствола при нем не было. Ни «Вектора», ни даже детского водяного. А раз не было, значит…

Ага, вот именно. Значит, очень грамотная подстава.

Вопрос лишь: кто подставил и зачем?

Ч-черт…

В тайге, объективно глядючи, было проще. Да и после, в Туркменистане, и потом, в Шантарске, – проще в том смысле, что таежно-туркмено-шантарские приключения походили более всего на компьютерную игру-стрелялку: беги и стреляй, стреляй и беги. А тут куда бежать? В кого стрелять?!

Конечно, крытка не зона, тут и расклад совсем другой, да и обстоятельства, да и – что там говорить – там, где он служил, хоть воздух был свежий, а здесь?! Хата, спасибо хоть «красная», да параша, да умывальник и окошко, причем с отсекателем, откуда видно одно только небо, которое в Питере, если честно, оч-ченно редко радует глаз.

Алексей отвернулся к холодной стене, закрыл глаза и немедля провалился в черный колодец сна. Без всяческих сновидений.

И плевать ему в этот момент было, нарушает он установленные в хате правила или нет.

И плевать было на то, будут его гасить сонного, или же погодят до побудки.

Глава 8 «А в это время, в замке у шефа…»

В тот момент, как Алексей Карташ спал мертвецким сном, в Москве о нем думал человек, который Карташа никогда в этой жизни не встречал, никогда о нем не слышал, и вообще до сего дня не подозревал о существовании некоего старшего лейтенанта внутренних войск…

Тишина в кабинете стояла полнейшая, небывалая. Если и могло ее что-то нарушить не по воле хозяина – только звонок по телефону прямой связи с Самим. Остальные телефоны были отключены. А по воле хозяина кабинета тишину нарушали единичные звуки: постукивание бутылочного горлышка о край стакана, шипение газовой зажигалки, пощелкивание колпачком авторучки и тяжелое дыхание.

Хозяин кабинета, Роман Борисович Гаркалов, поднял бутылку на уровень глаз. От пол-литры осталось граммов сто пятьдесят, триста пятьдесят легло на грудь, но водка никак не забирала, желанное опьянение все не приходило. Гаркалов запрокинул голову и выпил оставшееся прямо из горла. В один прием, не отрываясь.

Это зрелище, бесспорно, способно было бы поразить какого-нибудь представителя из числа простого электората, доведись ему такое улицезреть. Это ж не Ванька-сантехник из горла хлещет. Из горла хлещет известнейший в стране человек, уже второе четырехлетие не покидающий кремлевского небосклона – в недавнем прошлом министр, впоследствии видный думский деятель, а ныне председатель Фонда, о котором, чтоб было все понятно, достаточно сказать лишь одно: через Фонд проходят так называемые благотворительные пожертвования на восстановление Чечни.

Впрочем, поправил себя Гаркалов, именно сегодня электорат не удивился бы небывалому зрелищу. Потому что именно сегодня по всем информационным агентствам прошла новость – у Гаркалова убили сына. «Никакой личной тайны, никакого уважения к личной беде. Для них – всего лишь сенсация и они только рады-радешеньки. С-суки», – вяло, без большой злобы подумалось ему. Журналистская бесцеремонность сегодня Гаркалова заботила мало.

Роман Борисович медленно обвел по-прежнему трезвым взглядом кабинет. Снова потянулся к пачке «Милд-севена», хотя от выкуренных сигарет во рту стояла горечь. (Курить в кабинете, как и курить на людях он перестал давно. САМ не выносил табачный дым и не жаловал курящих, поэтому весь кремлевский круг срочно бросил смолить. Гаркалову курившему с пятнадати лет, бросить было тяжело, а то уже и невозможно, и чтобы забить желание, он жрал таблетки с никотином – вон, ими весь верхний ящик завален. Курить он позволял себе только дома, по окончании тяжелого рабочего дня. Но сегодня на все плевать.)

За последнее время он привык к тому, что нерешаемых проблем для него нет. Сегодня со всей страшной очевидностью открылось, что он себя обманывал. Сына ему спасти не удалось – при всех его возможностях и средствах. И ведь знал, что с ним может произойти… всякое. И несколько раз пытался повлиять. А потом оставил попытки, решив для себя, что пока он наверху, сумеет вытащить Димку из любых неприятностей. Оказывается, не из любых…

И теперь уже ничего не поправишь.

Но он знает, что должен делать.

Гаркалов нажал на кнопку вызова связи с приемной.

– Шилов пришел?

– Да, здесь, – коротко ответил секретарь. – Впустить?

– Впускай.

Почти сразу же после этого распахнулась массивная дубовая дверь, в кабинет скользнул среднего роста человек, плотно прикрыл дверь за собой и бесшумно, кошачьей походкой прошел вдоль длиннющего стола для заседаний. Безукоризненно сидящий костюм, плакатная прическа и моложавая фигура. В этом Гаркалов всегда завидовал своему помощнику – Шилов как-то находит время, чтобы следить за своей фигурой, не давать расти животу и обвисать плечам…

– Обойдемся без соболезнований. Садись, – хозяин поднялся, вышел из-за своего рабочего стола, шагнул к бару, достал оттуда бутылку граппы и два стакана, обошел стол и сел рядом с Шиловым на соседний стул, предназначенный для рядового посетителя. Свинтил пробку, налил себе и помощнику.

– Там, – Гаркалов махнул рукой в сторону полок со всякими бюстами, папками и прочим барахлом, – конфеты, если надо. Другой закуси нет.

Шилов поблагодарил, но остался на месте.

– Помянем, – сказал Гаркалов. Выпили, не чокаясь.

– Ну, что скажешь, Леонид?

Несмотря на всю неопределенность вопроса, Шилов не стал уточнять – дескать, что вы имеете в виду.

– Я же вас предупреждал, Роман Борисович. Надо было отправить его в Канаду, сидел бы он там сейчас…

– Не трави ты! – Гаркалов махнул рукой и снова разлил граппу по стаканам. Он, кажется, все-таки начинал хмелеть, и теперь не терпелось добавить. – Давай говори, кто он?

Гаркалов выпил. Шилов пить не стал, а достал из кармана блокнот.

– Случайный человек, никоим образом не имеющий отношение к… некоторым занятиям Дмитрия. Ваш сын…

Шилов замялся. Гаркалов понял, что помощник ждет сигнала и этот сигнал дал:

– Говори без обиняков.

Роман Борисович Гаркалов, демонстрируя, что сегодня они на равных, поднялся, сам сходил к рабочему столу за сигаретами и пепельницей. Протянул сигареты Шилову. Разве что прикурить не поднес, а просто подвинул зажигалку помощнику по столешнице.

– Говоря без обиняков… – снова начал Шилов, – ваш сын Дмитрий пал жертвой своего чрезмерного увлечения женским полом, а еще – убежденности в том, что все ему сойдет с рук. Как сходило до этого. Но на сей раз он, во-первых, напоролся на провинциала из Сибири, привыкшего поступать по таежным законам и плохо осведомленного, кто есть кто в столицах, а во-вторых, на ревнивца, и вдобавок вооруженного. Плюс какое-то прямо чудовищное стечение обстоятельств. Плюс напились они все. Арестованного за убийство вашего сына зовут, – Шилов заглянул в блокнот, – Карташ Алексей Аркадьевич, прибыл в Санкт-Петербург из Шантарска. Старший лейтенант внутренних войск. В Шантарской области проходил службу в ИТУ номер ***. И это несмотря на то, что его отец – генерал от ПВО. Отец жив-здоров, проживает здесь, в Москве, по-прежнему служит в штабе округа, имеет неплохие связи. Все указывает на то, что у отца с сыном натянутые отношения. Карташ прибыл в Питер в сопровождении некой Топтуновой Марии Александровны, которую тоже… нашли вместе с Дмитрием.