Под тенью лилии (сборник)

Дорина закрыла глаза от страха и счастья. Иногда и ей доставались царапины, но что была эта боль теперь, когда ее жизнь уже знала новое, упоительное дыхание. Она слышала гулкие удары Андроникова сердца, звонкую пульсацию его крови. Неестественный, томительный жар источало его тело. Постепенно все ушло, остался только полет на крыле у ветра, в пустоте. Почти без памяти, она не смела открыть глаза, осмотреться…

Очнулась она, когда уже лежала на другом берегу острова. Увидела лодку, на которой приплыла, увязшую в тине. Андроник, раскрасневшийся, блистая глазами, сидел рядом, подстерегая ее взгляд. Крупные прозрачные капли пота сочились по его телу, грудь мощно дышала, намокшие волосы упали на лоб.

— День настает, — сказал он, едва Дорина открыла глаза.

— Я устала, — тихо пожаловалась Дорина. — Откуда у тебя столько сил?..

— Пойдем смотреть, как восходит солнце, — вместо ответа позвал Андроник.

Он помог ей встать и взял за руку. Девушка расслабленно влеклась за ним, не чуя под собой ног. Кудри рассыпались по плечам, кровоточила царапина на запястье.

— Надо взойти на пригорок, — сказал Андроник.

Она почти висела у него на руках, пока он вел ее, хотя пригорок был невелик. Там Андроник нашел для нее ровное место и осторожно уложил на траву.

— Я засыпаю, любимый, — шептала Дорина, глядя на него умоляющими глазами.

— Дождемся солнца… — уговаривал он, сидя рядом и с улыбкой трогая пряди ее волос. — Какая ты красивая, когда хочешь спать…

— Это из-за тебя, — просто сказала Дорина. — Когда ты меня выбрал, и такой не была…

— Да, ты была страшилище, — улыбнулся Андроник.

И замолчал, во все глаза глядя на восток. Кроваво-красная полоска неба вдруг поблекла в последнем ожидании.

— Ты когда-нибудь бывал на солнце? — сонно спросила Дорина.

— Нет, пока туда доберешься… — отвечал Андроник, не поворачивая головы.

Дорина блаженно закрыла глаза, подложила под затылок руку, другой обвила Андроника за пояс.

— Не спи, — прошептал он. — Грех…

— А еще долго? — из последних сил спросила Дорина.

— Для того, кто его любит, никогда не бывает долго, — сказал Андроник.

Дорина прикусила губу и решительно открыла глаза. Уже начиналось: деревья порозовели, травы засверкали, озеро разостлалось золотым зеркалом.

— Вот, сейчас… — порывисто шепнул Андроник.

Как будто мириады птиц грянули разом. Дорина обмерла. Откуда взялись эти неслыханно волшебные звуки, высокий перезвон в воздухе, нежное чиликанье в траве, в кустах? Кто-то дал сигнал, или они все были, только гораздо тише?

— Смотри!

Андроник встал на колени, потрясенный, ликующий. Огненное око солнца раскрылось прямо на них. Дорина смотрела, точно в первый раз видела его восход. Одной вспышкой все получило исчерпывающий и простой ответ, который она давно носила в себе, не зная о том. Ей показалось, что она проклюнулась в другой жизни, и от нестерпимой радости затуманились глаза и крепко сомкнулись веки.

Когда Андроник оторвался от солнца, Дорина спала с безмятежной, как у ребенка, улыбкой. Юноша потеребил рукой ее волосы, пытаясь разбудить. Дорина чуть разлепила веки.

— Не буди меня, любимый, — прошептала она.

То ли ей это почудилось, но что-то случилось с Андрониковым лицом: гнет мрачных мыслей преобразил его до неузнаваемости. Однако даже на удивление не было сил, и она тут же снова уснула, счастливая, держась за его руку.

— Я тоже усну, — шепнул он, склоняясь к ней. — Мы не увидимся до самого заката… А там кто знает…

Он смотрел, как она спит, в наготе своей — сама жизнь, сама красота, само простодушие. Потом, как бы отгоняя злые чары, Андроник легонько дунул над ее лбом, улыбнулся долгой улыбкой и лег рядом, спрятав лицо на ее груди.

Солнце взмывало вверх, плавно накаляясь. Зароились пчелы, нарядные утренние бабочки пробовали крылья в воздухе. Над водой разносился временами голос кукушки, засевшей на краю леса.

Подплыв к острову, г-н Соломон с Владимиром и Мануилой второпях выскочили из лодки, сразу увязнув в прибрежном иле. У всех были бледные от бессонной ночи и тревоги лица. Владимир надрывно позвал:

— Дорина-аа!..

Но долго искать не пришлось. Пройдя немного вдоль берега, волнуясь и боясь признаться друг другу в своих мыслях, они издалека увидели на траве пригорка юношу и девушку, нагих, в тесном недвижном объятии. Владимир побагровел и прикусил губу. Мануила попятился. И только г-н Соломон, преодолевая себя, с замиранием под ложечкой пошел вперед.

Подойдя, он обнаружил, что Дорина крепко спит, сплетя руки на сильной спине Андроника.

1937

У цыганок

В трамвае жара была еще гуще, удушливей. «Ты везучий человек, Гаврилеску», — поздравил он себя, поспешно устремляясь в другой конец вагона, к месту у открытого окна. Расположившись, он вытащил носовой платок и обстоятельно отер лоб и щеки. Затем заложил платок между шеей и воротом рубашки и принялся обмахиваться соломенной шляпой. Сидящий напротив старый господин с жестяной коробкой на коленях все это время сосредоточенно наблюдал за ним, как бы силясь вспомнить, где он мог его видеть, и наконец сказал:

— Нет, какова жара! Право, такой с девятьсот пятого не было!

Гаврилеску с некоторой укоризной покачал головой, не переставая обмахиваться.

— Жарко, я с вами согласен, — ответил он. — Но если человек культурный, для него это мелочи жизни. Полковник Лоуренс, например. Вы слышали о полковнике Лоуренсе?

— Не приходилось.

— Жаль. Впрочем, я и сам о нем услышал не так давно. Если бы он изволил сесть в этот трамвай, я бы уж его порасспросил. Люблю вступать в разговор с культурными людьми. Эти юноши, сударь мой, были, безусловно, студенты. И какие блестящие способности! Мы вместе ждали на остановке, и я присутствовал при их беседе. Они говорили именно о полковнике Лоуренсе и о его похождениях в Аравии! А память, Бог ты мой! Сыпали наизусть целыми страницами из его записок! Там была одна фраза, которая запала мне в душу, очень красивая фраза, про жару в этой самой Аравии, как она налетела на полковника и хватила его по темени наподобие сабли. Жаль, что я не запомнил слово в слово. Эта кошмарная аравийская жара хватила его по темени. Саблей по темени — ну прямо-таки сразила наповал….

Тут Гаврилеску заметил, что кондуктор, улыбаясь, протягивает ему билет. Он посадил шляпу на голову и стал рыться в карманах.

— Прошу прощенья, — пробормотал он. — Вечно этот бумажник куда-то запропастится.

— Ничего страшного, — с неожиданным благодушием возразил кондуктор. — Время есть. Цыганок еще не проехали…

И подмигнул, обернувшись к старому господину. Тот побагровел, так и вцепившись пальцами в свою жестянку. Гаврилеску выудил между тем банкноту, и кондуктор, ухмыляясь, начал отсчитывать ему сдачу.