Под знаком змеи.Клеопатра

Когда я сегодня вспоминаю о часах, проведенных с Клаудией, в нос мне всегда ударяет смесь ароматов тимьяна, лаванды, мяты и сосновой хвои.

На всякий случай мы предусмотрели план бегства. Если в дверь постучат четыре раза, Клаудиа тут же должна забраться в ванну, а я нажать на кнопку вверху на бронзовой раме зеркала. Тогда откроется узкая дверь в тесный темный проход, который ведет в чей-то заброшенный сад, а оттуда можно выйти в какой-то маленький переулочек с низенькими домами.

Впрочем, мы и так не упускали возможности использовать прекрасную травяную ванну и вовсю плескались и дурачились в ней.

Я до сих пор не могу понять, как могло произойти то, что случилось потом. Это был наш восьмой или десятый «банный день», когда снаружи вдруг четыре раза постучали. К сожалению, это произошло в тот момент, когда природа сильнее человеческого разума, когда не видишь и не слышишь ничего, и чувствуешь только страстное слияние с любимым телом.

Вместо второго предупредительного стука дверь распахнулась и в комнату ворвался разъяренный Квинтиллий в сопровождении двух солдат из городской милиции. Я спрыгнул с кровати. Квинтиллий набросил тогу на Клаудию и повел ее к выходу.

— Займитесь им хорошенько, — бросил он не оборачиваясь, — но он нужен нам живым.

Оба милиционера набросились на меня со своими деревянными дубинками. Один все норовил попасть мне в низ живота. Но я изо всех сил прикрывал руками свое мужское достоинство, так что большинство ударов приходилось на плечи, голову и грудь. Вскоре я потерял сознание от удара в висок, однако меня окатили холодной водой и быстро привели в чувство.

— Так не пойдёт, дружище, — ухмыльнулся один из истязателей, — хочешь легко отделаться. Мы свое дело знаем!

Другой громко засмеялся и обрушил град ударов на мою спину и ноги. Так как убивать меня все же было нельзя, то через некоторое время они прекратили избиение, вымыли свои окровавленные дубинки в благоухающей травами ванне, выволокли меня на улицу и бросили на спину мула, как какой-нибудь мешок. Тут я второй раз потерял сознание и пришел в себя уже только в темнице.

Глава 9

Тюрьма, где я оказался, находилась, видимо, где-то между Палатином и Большим Цирком. Из шуток надсмотрщиков я понял, что тех, кто был осужден на участие в гладиаторских боях или на схватку с животными, нужно было только перевести «через дорогу». С древних времен Рим не нуждался в палачах, потому что приговоренные к смерти умирали самыми разными способами, к удовольствию жадной до зрелищ толпы. Они погибали в сражениях с животными, потому что деревянная дубинка — ненадежное оружие против голодного льва; они изображали умирающих героев: Актеона, которого терзают собаки, Геркулеса, сжигаемого на погребальном костре, или Орфея, которого убивают вакханки. Некоторые становились гладиаторами, и тогда у них даже появлялся шанс выжить, если они убьют в поединке своего менее удачливого собрата по несчастью.

Квинтиллий рассказал властям следующую историю: врач Олимп, называемый Гиппократом, проник к нему в дом, заявив, что он может исцелить его дочь Клаудиллу. Постепенно он втерся в доверие домашних и убедил его жену Клаудиу, что от ее недомогания могут помочь лечебные ванны. Под предлогом, что хочет проверить правильность приготовления ванны, он проник в купальню и там попытался силой взять Клаудию. Владелец купальни услышал ее крики о помощи, вызвал милицию, и преступник был схвачен.

Видимо, Квинтиллий скрыл сначала, что я был личным врачом Клеопатры. Меня бросили в переполненную темницу, где в ужасной тесноте ожидали своей участи две или три дюжины несчастных — возможно, среди них были и невиновные. Я лежал там в ужасной грязи, тело мое и голова были разбиты, раны кровоточили. Мои соседи не ждали уже от жизни ничего, кроме ужасной, часто медленной и мучительной смерти, и вели себя соответствующим образом. Сильные вырывали из рук слабых заплесневелый хлеб, а с наступлением сумерек тесная камера превращалась в сумасшедший дом. Старшие насиловали младших, а тех, кто сопротивлялся, избивали, пока они не покорялись. Пока мою привлекательность портили раны, меня не трогали, но, как только они затянулись, пришла и моя очередь. Я не испытывал никакой ненависти, только бесконечный стыд и унижение, когда двое здоровенных парней схватили меня, а еще пять или шесть насели на меня сзади.

— О, — воскликнул один из них, — наконец-то можно что-то почувствовать. Все остальные задницы уже изъезжены и растянуты, как старый колесный обод.

Каждый день кого-нибудь уводили умирать в Большом Цирке на потеху толпе, и вместо него появлялись другие. Часы казались днями, а дни тянулись, точно недели. Я не знаю поэтому, как долго я пробыл в этом аду, прежде чем меня перевели в маленькую и даже довольно чистую камеру. Позже я узнал, что Протарх заметил мое долгое отсутствие, и так как он знал, что я часто бываю у Квинтиллия, то послал к нему узнать обо мне. Торговцу пришлось все рассказать, и таким образом из безвестного иностранца я превратился в политическую фигуру — ведь личный врач царицы, которая так тесно связана с Римом, это вам не кто-нибудь.

Цезарь, со своей стороны, добился, чтобы это происшествие не получило широкой огласки, потому что Квинтиллий был одним из самых влиятельных его противников. К тому же, как он сам признался мне позже, он просто не мог поверить в изнасилование. Он нанял мне опытного адвоката, которому ничего не стоило доказать, что Клаудиа и до меня много раз нарушала супружескую верность, и свидетелями этого может выступить половина Рима.

Когда этот адвокат пришел ко мне, я впервые узнал, в чем же меня обвиняют, и был просто ошарашен.

— Я изнасиловал Клаудиу? Но ведь это она приложила все усилия, чтобы сделать меня своим любовником. Еще в первый мой визит к ним она сама забралась ко мне под тунику, стоило только Квинтиллию выйти. Но как же мне быть?..

— Доказать это невозможно, — перебил меня адвокат, — но мы можем предъявить похожие случаи из жизни Клаудии и сделать из этого соответствующие выводы. В интересах обеих партий уладить это дело без суда. Наше римское право, в сущности, неплохая вещь, но не для тех, у кого нет поддержки. Тогда ты полностью во власти судей, а им тоже приказано не особенно церемониться с мелкими мошенниками, ведь театры и арены постоянно нуждаются в свежем человеческом мясе. Хороший адвокат наверняка защитит тебя от смертной казни — даже если ты убил своего отца или осквернил храм. Итак, Гиппократ, мужайся, через несколько дней я вытащу тебя отсюда.

Эти слова возродили меня к жизни. То, что я видел здесь до сих пор, заставило меня сильно усомниться в возможности выбраться отсюда живым, разве что на гладиаторскую арену или в Большой Цирк. Не все доживали до такого исхода: ежедневно от голода, насилия или других причин умирали два-три человека, которых, может быть, даже стоило назвать счастливцами.

Ужасные воспоминания об этой римской тюрьме продолжали преследовать меня в кошмарах и много лет спустя. И еще: по сей день я не могу посещать гладиаторские или звериные бои, потому что каждый раз думаю о том, что и сам чуть не стал их жертвой.

Когда мой адвокат все настойчивее стал разбирать личную жизнь Клаудии, а Цезарь намекнул Квинтиллию, что мог бы временно запретить торговлю зерном с Египтом, возникли предпосылки для компромисса. Мое дело было закрыто, а наказание мне следовало назначить в соответствии с египетскими законами. Таким образом я вновь был свободен и Протарх сразу же отчитал меня, как нашкодившего мальчишку.

— Разве не говорил я тебе с самого начала, что не следует связываться с Клаудией? Но когда член чешется, разум смолкает — не так ли?

Я не ожидал такой вульгарности от добропорядочного Протарха, но вынужден был только виновато кивнуть, поскольку он был совершенно прав.

Со страхом ждал я встречи с царицей. Но у Клеопатры, видимо, уже созрел какой-то план, потому что она отнеслась ко мне снисходительно и с сочувствием..

— Сам того не зная, ты сослужил нам хорошую службу. Этот случай ясно показал, что определенные круги почуяли выгодное дело и потеряли всякую осторожность. Теперь мы с Цезарем сможем дать им достойный отпор. Меня вовсе не удивляет то, что эта римская проститутка затащила тебя в постель. Ты молодой красивый мужчина и наверняка лучший любовник, чем старый Квинтиллий, который охотнее спит с мешком золота, чем с женой.