Под знаменами Москвы

Торжественная закладка нового храма состоялась 30 апреля 1472 г. в присутствии всего освященного собора, великого князя, его сына, матери и братьев ⁶ . Строительство подвигалось быстро, и к концу мая новая церковь «возделана бысть с человека в вышину».

1 июля произошло торжественное перенесение мощей митрополита Петра, самого почитаемого московского святого, в новую временную деревянную церковь. Этому событию был придан характер общерусского церковного праздника. Наиболее выдающийся писатель эпохи Пахомий Логофет, инок Троицкого монастыря, получил заказ на составление соответствующих канонов ⁷ . Строительство нового храма и все с ним связанное должно было подчеркивать идеологическое и политическое единство Русской земли под главенством великокняжеской Москвы.

Однако торжества в столице были внезапно прерваны тревожными вестями с южного рубежа, над которым нависла грозная туча ордынского нашествия.

Хотя ни Литва, ни Орден, ни Орда не смогли предпринять никаких реальных шагов для вмешательства в московско-новгородский конфликт 1471 г., это не означало, что они смирились с фактом создания единого Русского государства и отказались от попыток активно воспрепятствовать усилению его могущества. Напротив, их действия стали активнее.

Наиболее реальная и опасная для Руси внешнеполитическая комбинация сложилась именно в это время. Как мы знаем, еще в 1470/71 г. московский летописец отметил прибытие в Орду королевского посла с призывом совместно выступить против Русского государства. Московское правительство не осталось безучастным наблюдателем литовско-ордынских приготовлений, направленных против Руси. Оно пыталось найти себе союзников среди татарских феодалов, расшатывая их ряды и расширяя круг своих собственных татарских вассалов, весьма полезных в борьбе с многочисленной ордынской конницей. В июне 1471 г. Никита Васильевич Беклемишев был отправлен в Поле «искати царевича Муртозы Мустафина сына, звати его… на службу». Никита успешно справился с возложенной на него задачей, и еще «напреди прихода великого князя из Новгорода», т.е. ранее конца августа, новый вассал «прииде к сыну великого князя на Москву» ⁸ .

Летом того же года «вятчане, шед суды Волгою на низ», во главе со своим воеводой Костей Юрьевым неожиданным ударом захватили столицу ордынской державы — Сарай. Это, был едва ли не самый смелый поход русских речных корсаров — ушкуйников ⁹ . Не исключено, что вятчане действовали на этот раз не без косвенной поддержки и указаний Москвы, заинтересованной именно в разгар Новгородского похода в том, чтобы отвлечь силы и внимание Орды и исключить возможность нападения Ахмата на Русь. Захват центра огромной могущественной империи был возможен прежде всего потому, что летом ордынцы кочевали и Сарай оставался почти без защиты: вятчане взяли его «и полону бесчисленное множество, и княгинь сарайских». Татары Большой Орды, которые «ту близ кочевали за един день», узнали о разграблении своей столицы и попытались «переимати» вятчан, шедших уже вверх по Волге, но те «пробиша сквозь их». Не удалось перехватить удалую вольницу и под Казанью — они и там «проидоша мимо тех в землю свою».

Независимо от побудительных мотивов летний поход вятчан в 1471 г. имел немаловажное политическое значение. Разгром Сарая не мог не повлиять на поведение Ахмата в критические месяцы Новгородского похода, заставив его отказаться от немедленного нападения на Русь. В то же время это событие не могло не способствовать общему обострению русско-ордынских отношений, приближая час решительного столкновения. Поход вятчан продемонстрировал военную уязвимость Сарая — слабозащищенного сердца огромной полукочевой империи.

Летом 1472 г. планы нападения на Русь стали претворяться в жизнь: Ахмат начал поход на Русь «со всеми князьями и силами Ордынскими». Московский летописец видит в походе Ахмата прямое следствие призывов Казимира: хан «надвижеся на Русскую землю, подговорен королем» ¹⁰ .

На поход Ахмата русские ответили развертыванием своих войск на основном оборонительном рубеже реки Оки. Однако организация обороны этого рубежа оказалась достаточно сложным делом.

Объектом непосредственного нападения ордынцев оказался город Алексин — русский форпост на правом (южном) берегу Оки, между Калугой и Серпуховом. После трех дней боев неукрепленный город был сожжен вместе с жителями. Но гибель алексинцев, которые «изволиша згорети, нежели предатися татарам», была ненапрасной. Время, потраченное Ахматом на захват Алексина, было использовано русскими для подтягивания своих сил к месту сражения. Попытка Ахмата форсировать Оку с ходу была отражена.

Известие о нападении Ахмата на Алексин было получено в Москве на рассвете 30 июля. Незадолго до этого столица перенесла одно из самых страшных стихийных бедствий. 20 июля ночью загорелось «у Воскресенья на Рве». При сильном ветре «огнь метало за 50 дворов и боле, а з церквей и с хором верхи срывало». Весь посад охватило пламя. За несколько часов сгорело 25 церквей и «многое множество дворов»; огонь готов был перекинуться в Кремль, в котором уже «истомно же бе тогда велми». Посад превратился в пепелище, тысячи горожан остались без крова и имущества. Сам великий князь «много постоял на всех местах, гоняючи со многими детьми боярскими, гасящи и разметывающи» ¹¹ . Государи феодальной Европы далеко не всегда лично боролись с пожарами. Псковские послы к Казимиру Литовскому в марте 1471 г. отмечали, что, когда в ночь на 31 марта «загореся… посад в Вилне Ляцкий конец», «сам король и со всем своим двором и с казною на поле выбежа» ¹² .

По получении известия о нападении на Алексин великий князь немедленно отправился к Коломне — месту сосредоточения главных сил. Линия Оки оказалась прочно занятой русскими войсками — по некоторым сведениям, их было до 180 тыс. Хан не пошел на риск решительного сражения: в ночь на субботу, 1 августа, ордынцы отступили.

Впервые за всю историю ордынского ига хан уходил в степи, не отважившись на сражение с русскими войсками. И в этом — решающий морально-политический эффект кампании 1472 г. В отношениях Руси с Ордой открывалась новая — последняя — страница ¹³ .

* * *

На следующий же день после отражения первого нашествия Ахмата возникли новые политические задачи: 12 сентября в Москве умер бездетный князь Юрий Васильевич. Встал вопрос о судьбе самого большого из уделов Московского дома ¹⁴ .

В духовной князя Юрия, составленной, по-видимому, незадолго до смерти, о его княжестве не говорится ни слова [23] : князь распоряжается только своими селами и движимым имуществом ¹⁵ . Судьба выморочного удела могла быть решена двумя способами. Исходя из буквы и духа старинного межкняжеского института переделов, следовало или разделить удел, или дать каждому из братьев соответствующую компенсацию. Великий князь поступил беспрецедентно: он безоговорочно присоединил Дмитровско-Звенигородский удел к основной территории великого княжения. Фактически (если не формально) это было существенным нарушением обычного права дома Калитичей, с точки зрения которого Московская земля есть коллективное владение («волость») членов княжеского дома. Ликвидируя в одностороннем порядке Дмитровский удел, Иван III не только бросал вызов феодальной традиции, уходившей корнями во времена Киевской Руси, но и начинал коренную реорганизацию системы политических отношений внутри Московского княжеского дома. Василий Темный также присоединил сначала уделы сыновей Юрия Звенигородского, а затем Можайское и Серпуховское княжества, но это было вызвано выступлениями владельцев уделов против великого князя и делалось в ходе феодальной войны. Ликвидация княжеств противников Василия Темного может рассматриваться как особая, чрезвычайная мера. Напротив, упразднение Дмитровского удела произошло в мирное время и отнюдь не как репрессивная акция, направленная против кого-либо из политических противников великокняжеской власти. Выморочный удел был ликвидирован простым распоряжением великого князя и слит с территорией государства. Именно это обстоятельство придает событию особый смысл и значение: великокняжеская власть переходит в наступление на уделы членов Московского дома по своей инициативе, без видимого повода с их стороны. Речь идет не о борьбе с политическими противниками, а о пересмотре самого существа межкняжеских отношений, самой политической структуры Московского дома. Неудивительно, что «разгневавшись князь Андрей, и князь Борис, и Андрей (меньшой. — Ю. А.) на брата своего великого князя Ивана про вотчину брата своего князя Юрия».

23

Л. В. Черепнин полагал, что это черновой проект, не утвержденный в Москве именно из-за того, что в нем не говорилось о судьбе удела (Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. М., 1948. С. 195—196). Но думается, ближе к истине А. Е. Пресняков, считавший, что удел как таковой «не подлежал завещательному распоряжению» (Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918. С. 422).

Было бы неверным, разумеется, представлять конфликт 1472 г. как «семейную ссору» в духе «вотчинной теории» буржуазных ученых XIX в. Фактически перед нами — столкновение двух противоположных концепций политического устройства Русской земли, в которых отразились противоборствующие тенденции политического развития. Если за спиной князей, отстаивавших свои права на выморочный удел брата, стояла вся старая удельно-княжеская традиция, освященная веками и составлявшая основу политического строя Русской земли на протяжении целой исторической эпохи (со времен «одиначества» киевских Ярославичей), то линия поведения Ивана III отражала объективно новую тенденцию — ликвидацию уделов и создание единого централизованного государства.

Оказавшись перед лицом сплоченной удельно-княжеской оппозиции, великий князь не пошел на открытый разрыв, а постарался найти мирные средства урегулирования конфликта. Одним из таких средств было использование посредничества матери, великой княгини Марии Ярославны, которая по традиции и по прямому смыслу духовной Василия Темного должна была быть арбитром в спорах между сыновьями. По словам летописца, «князь же великий умирись с ними, и даст Борису Вышегород, и Андрею Торусу, а большему Андрею даст ему мати его… Романов городок на Волзе, и тако целоваша крест межю собою» ¹⁶ . «Компромисс» был оформлен соответствующими договорами с волоцким и углицким князьями (договор с Андреем Вологодским не сохранился).

В договоре с Борисом, заключенном в феврале 1473 г., великий князь обязывает волоцкого князя в одностороннем порядке в «удел брата моего княж Юрьев Васильевича… подо мною, под великим князем, и под моим сыном… и под моими детми… блюсти и не обидети, не вступатися, не подыскивати никоторою хитростью» ¹⁷ . Борис получает Вышгород, отнятый незадолго до этого у верейско-белозерских князей, но можно ли это рассматривать в качестве компенсации за отказ от прав на Дмитровский удел?